Сергей Морозов - Великий полдень
Девушки хохотали и всячески выражали свое нетерпение искупаться и вообще демонстрировали тягу к приключениям. Я сразу понял, что купаться предполагалось не где-нибудь, а непременно на искусственном озере у Папы на Фирме. Прямо из Папиной ложи мы спустились в подземный гараж, уселись в лимузин и через каких-нибудь пять минут уже входили в главный офис Концерна. Все мы были очень пьяны. Охранники и дежурные секретарши встретили нашу компанию обожающими взглядами.
В безразмерно просторном помещении павильона, под сводами которого плескалось искусственное озеро, до ощущения абсолютной реальности была воссоздана атмосфера раннего летнего утра. Едва за нами закрылись двери, мы погрузились в зыбкую и трепетную тишину природы.
Ни ветерка. По мосткам мы перешли на остров к уютному домику. По спокойной воде стелился едва заметный серебристый туман. Я задержался на мостках, встал на колени и осторожно опустил ладонь в воду. К моему удивлению, она оказалось довольно теплой. Вероятно, подкачивали подогретую воду. В прозрачной глубине виднелись темные спины медленных рыб, мудрых зеркальных карпов. Колыхались густые водоросли. Потом я поднялся на ноги и встряхнул рукой. Капли воды рассыпались веером.
Около хижины, прямо на травке, была расстелена скатерть. На ней были с любовью разложены закуски, расставлены графинчики с напитками. Прислуживал лишь мой старый знакомый Веня, который скромно и незаметно присел на небольшую скамеечку у крыльца. На лице у него была написана любовь к природе, хотя бы и искусственной, — больше ничего. Толя Головин, абсолютно трезвый, присел рядом с Веней и задумчиво сунул в рот сигарету.
— Ну, значит, девочки направо, мальчики налево, — по хозяйски распорядился Папа и, усевшись на траву, принялся стаскивать туфли и носки.
Альга и Майя переглянулись, хихикнули и, подталкивая друг дружку, отправились за домик. Не прошло и минуты, как мы услышали плеск воды и их звонкий смех. Я думал Папа тоже будет купаться, но он лишь повыше закатал брюки и босиком вошел в воду. Мне же, напротив, захотелось последовать примеру девушек, что я и проделал. Раздевшись догола, я неторопливо вошел в воду. Дно под берегом было как бы из пористого пластика, слегка заросшее мягкой травой. Я сделал несколько шагов. Дальше дно круто обрывалось. Я оттолкнулся и поплыл. Даже не припомню, когда мне в последний раз приходилось плавать. К слову сказать, хорошим пловцом я никогда не был. Конечно, сказался пьяный энтузиазм. С другой стороны озера слышался плеск и громкий смех девушек. Папа побродил вдоль берега, загребая ногами воду, потом отвязал лодочку, прыгнул в нее и оттолкнулся веслом от берега.
Я уже отплыл от берега метров на двадцать. Глубина подо мной была внушительная — метров десять пятнадцать, если не больше. Темная черная толща, похожая на омут. Плылось прекрасно — легко, спокойно. Теплые слои воды чередовались с холодными до ломоты. Я неплохо освежился, даже протрезвел и снова почувствовал свое тело практически в его нормальных размерах. Я окунался в воду с головой, выныривал и, отбрасывая ладонями со лба мокрые волосы, облегченно отфыркивался. Я знал, что до «противоположного» берега не более десятка метров, однако иллюзия была такая, будто бы до него добрых несколько сотен метров. Я не плыл дальше, чтобы не наткнуться на витрину, за которой были смонтированы видовые панно и специальное освещение. Не хотел разрушать чудесной иллюзии. Хотя, признаюсь, мне хотелось подплыть поближе. Несмотря на то, что я сам проектировал Папин офис со всеми его изысками, сейчас у меня возникло почти стопроцентное ощущение реальности открытого пространства.
Папа лениво загребал одним веслом и как будто о чем то размышлял. Лодка едва двигалась по дуге вдоль берега, неподалеку от меня. Я поплыл рядом с лодкой и вдруг сообразил, что мы почти обогнули остров. Вдалеке, в тумане показались беззаботно плещущиеся у берега обнаженные девушки. Нас они не замечали. Папа как ни в чем не бывало смотрел прямо в их сторону. Мне сделалось ужасно неловко. Даже если он просто задумался и пялился на девушек по рассеянности, это выглядело, мягко говоря, нелепо, бесстыдно. Я поплыл быстрее — лодке наперерез. Я думал, Папа и сам сообразит что к чему в смысле приличий, но он по прежнему задумчиво смотрел на силуэты девушек, которые все отчетливей проступали из тумана. Он их явно рассматривал. Он вел себя так, как может вести себя человек, переставший контролировать свои поступки.
Наконец мне удалось обогнать лодку и ухватиться рукой за ее нос. Взглянул в сторону девушек, я увидел, что они уже заметили нас, перестали плескаться и стояли по пояс в воде, глядя в нашу сторону с растущим недоумением. Я поспешно отвел глаза и, несколько раз энергично двинув ногами в воде, толкнул лодку. Она остановилась, а затем начала также медленно двигаться прочь от девушек. Папа вздрогнул и отвел взгляд от девушек. «Слава Богу, наконец то до него дошло!» — подумал я. Папа перевел взгляд на меня. Он взглянул на меня так, словно увидел впервые. Странный у него был взгляд. Очень странный. Пустой препустой.
— Не боишься утонуть? — задумчиво промолвил он, едва пошевеливая то правым, то левым веслом.
Теперь я понял, что странного было в его неподвижном мрачном взгляде: на меня смотрел настоящий сумасшедший. Вокруг меня начала смыкаться не вода, а волны ужаса. Я даже не нашелся, что ответить на его издевательский вопрос. Мои руки и ноги налились тяжестью, и заметил, что поверхность воды слегка качается относительно горизонта. Тягостная пауза длилась всего несколько мгновений. В следующую секунду, словно сообразив, в какое недоумение привел меня его вопрос, Папа усмехнулся и, протянув мне руку, сказал уже обычным голосом:
— Что с тобой, Серж? Давай ка, помогу залезть в лодку…
Но я лишь фыркнул, оттолкнулся от лодки и, напрягши силы, нарочито неторопливо, очень медленно поплыл вдоль берега. Назло ему.
Папа направил лодку параллельно моему движению.
— Куда ж ты плывешь, отчаянный ты человек, — удивился он. — А вдруг руку сведет судорогой, или ногу… Знаешь, наш покойный доктор хоть и не был психиатром, но говорил мне, что ты немного тронулся рассудком, помешался. Может, он был прав? Вроде того, что, мол, перетрудился умственно, когда корпел над своим великим проектом. Такое у него было мнение. Он тебя специально наблюдал. Кстати, многие из наших тоже так считают. Дескать, что с тебя взять, с блаженного…
Забавное получалось купание, нечего сказать! Оказывается, мы с Папой, словно соревнуясь, искали друг в друге признаки невменяемости. Теперь еще не хватало, чтобы, вместо ругательств, начали перебрасываться психиатрическими диагнозами. Мы подозревали друг друга в одном и том же. Ну уж нет, я не собирался ему отвечать! Да и неудобно это было в моем положении — на плаву.
— А что? — продолжал он. — Платить не нужно, хотя и расплачиваться, собственно, нечем. Никаких обязательств. Живешь, как хочешь. Принадлежишь самому себе. Мечтаешь, когда мечтается. Делаешь то, что считаешь нужным. И очень хорошо у тебя это получается. Не каждому удается так устроиться. Блаженных, вроде тебя, говорят, и женщины любят… Знаешь, я, признаться, завидую твоей свободе. В самом деле завидую. Вот теперь, похоже, у тебя все идет к тому, чтобы ты снова ощутил себя свободным мужчиной. Как тебе это удается? Ты расстанешься с женой, она сама тебе в этом помогает, и ты после этого еще, пожалуй, останешься с ней в самых добрых отношениях. Она будет верить, что ты все еще ее любишь, да ты и сам будешь в это верить. Послушать Маму, так вы с женой проклинаете друг друга с такой же искренностью, с какой тут же начинаете друг друга жалеть. Тебе, наверное, и в голову не приходило ее ревновать. Так же как и ей тебя. Никто из вас и повода не подавал. Куда уж вам!.. Зато теперь, когда повод появился, это оказалось на руку вам обоим! Скажу тебе кое что по секрету. Сегодня ко мне подходил твой официант. Вроде как благословения просил, мерзавец. А мне что — не жалко, могу и благословить, он ведь у меня при особом поручении. Да ты его сам про жену про свою расспроси. Он тебя очень уважает и, конечно, расскажет, как, едва нарядившись в золотые галуны, набрался наглости, тут же полез к ней под юбку и получил по морде… — Папа усмехнулся. — Впрочем, оплеуха вышла вроде награды или поощрения. Теперь она поглядывает на него с сочувствием. Это все отметили…
Я плыл, упрямо плыл. Меня тянуло, засасывало вниз, словно на мне были тяжелый бушлат и ватные штаны. Я старался найти теплую струю и плыть в ней, растягиваясь на поверхности воды, по возможности расслабляя отвердевшие, непослушные мышцы. Я дышал как можно размереннее: вдыхал, погружался в воду, снова поднимал голову. Я ни за что не хотел поддаваться Папе.
Выныривая, я снова слышал Папин голос. Папа продолжал рассуждать, но его рассуждения казались мне на редкость отрывочными и бессвязными. Какой то шизофренически рваный бред. Он выдумывал такие вещи, которые могут прийти в голову разве что сумасшедшему. Ей Богу, он заговаривался! Да еще меня при этом хотел записать в сумасшедшие! Он повторял, что завидует моей свободе. Говорил обо мне и о моей Наташе так, словно то, что мы с ней расстаемся — дело уже решенное, и от души хвалил за то, что я поступил умно, когда сам нашел себе замену в лице Вени. Ты уже практически свободный человек, повторял он… Как будто сетовал, что сам не может с «такой же легкостью» избавиться от Мамы.
