Коллектив Авторов - Здравствуй, племя младое, незнакомое!
Блаженцова еще не было, и Осип закурил, не без интереса оглядев замороженную с ночи платформу...
... осадки фонарного света скупо сыпались с одинокого столба аккурат перед перронным закутком. Тут когда-то была касса, но после трех разбойных нападений «билетерку» закрыли, справедливо решив не экономить на десятке случайных пассажиров. Этим стали пользоваться «металлисты» – их к электричке собиралось с городка человек с пятьдесят. Касаткин даже встревожился, обнаружив такое число конкурентов, однако сзади послышался голос Кольки:
– Не бзди, Ося! Моторный завод в то болото лет тридцать отходы вбивал... Еще копать – не перекопать! Всем хватит.
Осип поздоровался и поинтересовался:
– Так народу много... Уместимся?
Блаженцов прикурил от его сигареты и объяснил:
– Там болото – с километр! Народу в иной день наезжает – только транспарантов не хватает!
– Кого?
– Да лозунгов! Помнишь? Мир, труд, май... Июнь – июль – август... Демонстрация форменная! Чай, там деньги живые дают! Сечешь?
Осип понятливо закивал головой и вслед за приятелем полез в вагон подошедшей электрички.
Там уже было немало по-рабочему одетых людей, заботливо держащих в руках ломы, лопаты да точеные пешенки.
В Домоконцево электричка доставила людей под самый свет. Не-ет, – светло было уже вполне, но настоящее солнце, по-зимнему нехотя, только выбиралось из-за горизонта, словно осторожничая.
На перрон вырвалась дышащая паром и смолящая сигаретными дымами толпа. Электричка быстро ушла дальше, а люди остались. Осип прикинул: никак не меньше ста человек выходило. Колька дернул его за рукав:
– Самогонку будешь?
Касаткин пожал плечами: он собирался работать, и вопрос застал его врасплох. Приятель потянул его к краю платформы, где уже стояла очередь к дородной бабе, обзавернутой во множество пуховых платков. Она малиновой от морозца рукой хватала приходящие деньги, а другой рукой в лохматой рукавице выдавала нужные порции самогонки. Торговля шла более чем бойко. Было недорого.
Блаженцов взял мутную «поллитру» и подмигнул Осипу: «Сервис!» Осип заметил, что у товарки можно было за совершенные копейки к кондовому пойлу прикупить нехитрые бутербродики и соленых огурчиков. Это его почему-то развеселило, хотя выпить отказался. Он мог что-то одно: или пить – или работать.
К месту шли недолго, и оно появилось перед глазами как-то неожиданно.
Где-то в нескольких километрах от болот и перелесков светились окраины поволжского городишка, известного в узких кругах своим как бы засекреченным заводишком. И все это пространство напоминало киношный аэродром после налета вражеской авиации, оно все было измечено воронками-ямами всевозможных форм, глубин, размеров...
Осип даже остановился. Колька тоже встал, сплюнул в снег и пояснил:
– Клондайк... Он самый... Тут не Бразилия – алмазов не найдешь, золотишко тоже не попадалось, а вот алюминий, медяшки – встречаются. Тут отходы с литейки заводской... Грязновато, конечно, но ежели кушать хочешь – переживешь.
Блаженцов пошел дальше, а Осип, что-то задумавшись, поотстал. Откуда-то из-под насыпи к нему выползли два совершенно похмельных мужика.
– На Клондайк?
– Ну... А что? – простодушно ответил Касаткин. Один из мужичков достал из кармана кнопочный ножик и, поигрывая им в режиме открой-закрой, «постановил»:
– Значит, десяточка с тебя, корешок.
Осип дураков не боялся с детства, спокойно перехватив ломик для удобства удара, предложил:
– Поди, возьми!
Мужики такого поворота событий явно не ожидали, к тому же сзади послышался вопль вернувшегося Кольки:
– Ося, вали того, кто с ножом! Другого я прибью! Давай!
Касаткин сноровисто взмахнул ломиком, но мужички резво бросились наутек, а если точнее, сиганули с насыпи и полетели в овраг, кувыркаясь, как куклы, да поойкивая при ударах о землю.
Блаженцов хохотнул:
– Щастливо приземлиться! – потом потянул Осипа за собой, тоже вниз, но на другую сторону, по тропинке.
– Это они одиноких лохов ловят. Шнурки известные... Их уж и били раз пять, раза два чуть не до смерти, а им все мало... Прибьет кто-нибудь... Пошли.
Касаткин не успел ни испугаться, ни удивиться – в сущности, этот эпизод получился вроде как естественным пунктиком дороги на «Клондайк».
На само болото не пошли. Блаженцов отсоветовал, объяснив, что там с полметра вода и копать дюже неудобно. Расположились на пригорке у березок. По-первой Осип взял кем-то уже начатую, но брошенную яму. Дело оказалось простым: алюминиевые отходы от долгой лежки в земле как бы окислялись, грунт вокруг них оббеливался, точно указывая их наличие. С медью было еще проще – она хоть и попадалась значительно реже, но ее определяло щедрое озеленение. Рывший яму до него, видимо, старался мало, или был худоват на силу. Осип, пробив ломиком с полметра мерзлой земли, добрался до податливого лопате грунта и очень скоро стал то и дело сбрасывать в котомку алюминиевые отливки, а в припасенный по совету Блаженцова пакет – всяческие медяшки: проводки, трубочки, плашечки. Медь откладывалась, ее было выгодней сдавать в городе, у базара.
Работа не утомляла, даже, наоборот, появился жуткий азарт, подогретый подслушанными в электричке разговорами. На «Клондайке» можно было запросто выкопать «чушку» – так называли алюминиевый слиток килограмм на пятнадцать, а то и больше. Находка такого рода была тут не редкость, однако, очень выручала. Металл принимали прямо у ям!
Часа через два, как они вгрызлись в землю, появился щуплый юркий парнишка в сопровождении громилы с мешком за плечами. Парень бодро предложил:
– По десяточке, мужики?
Касаткин насторожился, но его настроение развеял Колька, подошедший из своего «забоя»:
– Это, Ося, металл принимают... Сдавай, если что есть.
Касаткин протянул котомку. Парнишка вытащил из кармана безмен, ловко прикинул вес и сказал:
– Четыре с половиной кило... Триста грамм на сумку, двести на мусор. Сороковник. Идет?
Осип даже и не подумал ни о чем, суетливо закивал головой и, получив деньги, неожиданно расслабился и, сев на опустевшую котомку, закурил. Скоро к нему присоединился Николай.
– Молодец... Я пока только на двадцатник нарыл... Гляди-ка! Ты куба три земельки ковырнул!!! Прямо трактор!
– Дак себе рою!
Блаженцов покачал головой и махнул в сторону рукой:
– Не говори так... Вон, еще одного увозят.
Касаткин посмотрел вдаль и к своему удивлению увидел милицейскую машину и карету «скорой помощи». Медики грузили в «УАЗик» носилки, укрытые простыней... Полностью.
Колька объяснил:
– Старики копать ходят... Пенсия-то ерундовая... А тут и самогоночка, и ностальгия... Энтузиазм – как на стройках социализма! Расслабляются деды, былой задор припомнят и пашут, как в юности, – под стаканчик... А сердечки-то уж не те! За этот месяц – третий, если пацанов не считать.
Осип удивился:
– Тоже умерли?
Блаженцов стрельнул окурком в сторону, добавил:
– Не с того. Тут некоторые самогоночкой не балуются, а упиваются, ложатся в яму спать, а утром их находят... Менты в такие дни тут народ гоняют. Им это – головная боль... Сегодня не станут. Сегодня дедок помер... Приемщик сказал, с лопатой в руках помер. Сердце. Как раньше говорили? Сгорел на работе! Да...
Касаткину стало грустно. Хоть и радостно от свежих денег в кармане, но что-то представил он себя в яме с лопатой в руках, да в старости. С этого грустно и стало. Большой пенсии он для себя не определял и особенно не надеялся дожить до нее, хотя здоровье пока что особо не подводило. Подумал он, что дедок-то преставившийся был, видать, всю жизнь, как он: форменный дурак, работный и не вороватый... Других на «Клондайке» не встречалось.
К этим его мыслям пришлись Колькины слова:
– Профессор чушку взял рублей на сто! Повезло...
Про Профессора в электричке говорили, – самый он настоящий! Ездит в свободное время, хоть человек он и грамотный... Трое детей у него, а на ихнюю ученую зарплату и канарейку не прокормишь.
Профессор, мужчина лет пятидесяти, ковырялся в яме неподалеку. Мужики все думали, что он поломается да отстанет, но просчитались. Профессор оказался из крепких и без полутора сотен не уезжал, к тому же словно колдовал он! Находил, стервец, «чушки» чуть ли не через раз!.. А однажды прошлым летом нарыл медную болванку под восемьдесят килограмм весом, тогда приемщики жуликоватые были, но он им не поддался, а упер находку в город и сдал ее там по тройной супротив клондайковской цене. С тех пор с ним все «старатели» говорили только на «вы», уважительно и даже робко. Он еще славился тем, что мог сказать человеку: «Копай здесь!» Человек копал и обязательно попадал на щедрую «жилу». Однако говорил он такое не всем; а некоторым, обудачивая людей по каким-то своим особым приметам.
Часа через три ударной работы Осип решил еще разок перекурить, к тому ж приемщик взял у него уже почти восемь килограмм, и Касаткин уже «хапнул» намеченную Блаженцовым сотню. Устал он смертельно: долбить мерзлую землю, густо замешанную битым кирпичом, было не легко, если не сказать как по-народнее... Однако деньги, живые и без обмана, платились четко.
