Olga Koreneva - В барханах песочных часов. Экстремальный роман
- Что вы, Яна, такая прелестная птичка, все время повторял одну и ту же ласковую фразу: “Какие хорошие детки!”
Когда Ирина Николаевна с малышами уехала домой, молодежь уселась за стол, и началась обычная дружеская пирушка. На телевизионном экране все еще дымил окнами Белый Дом, камера выхватывала лица штурмовиков и раненых. От выстрела снайпера погиб еще один репортер. Но всем уже стало ясно, что судьба очередного переворота предрешена. Кирной предложил вырубить телевизор и пообщаться друг с другом. Горлышко от бутылки, разбитой метким выстрелом снайпера, он поместил на середину стола, словно поминальную рюмку.
- Если бы ни эта бутылка, друзья мои, не сидеть бы сейчас мне с вами за столом, - патетически изрек он. - А представляете, что было, если бы меня сегодня укокошили?
- Конечно, представляем, Пашенька, - убитым голосом произнесла Лариса. - Мир бы осиротел, а мы бы в слезах утонули.
Кирной пристально посмотрел на Пончика и грустно улыбнулся:
- А знаешь, Лара, ты совершенно права. Ведь так, как я, еще никто людей не любил и вряд ли полюбит. Вот раз сижу на кухне с похмела… выпить нечего, денег нет, словом, положение критическое. Думаю: “Кто бы сейчас вспомнил обо мне, почувствовал мою печаль и примчался на выручку? И как-то сама собой пришла мысль о том, скольких людей я сам любил за свою жизнь, начиная с детства. Начал перечислять, как говорится, по пальцам, и вызывать их образы на свою кухню. Оказалось, что человек переживает три волны любви к людям, живущим с ним на одной планете. Первая - родители и их родственники; вторая - друзья, любимые женщины, дети; третья - вообще все люди, живущие с тобой на земле. Возможно, есть еще и четвертая, в которой сходятся все эти три волны. Но ни чувств моих, ни мыслей не хватит для осознания такого. Да и не только у меня не хватит чувств для четвертой волны, хотя…
Кирной с минуту помолчал, потом полез в карман и достал потрепанный поэтический сборник.
- Хотя некоторым поэтам приходит в голову что-то приблизительное, - продолжал он, - вот послушайте.
Он встал из-за стола и стал читать:
- Что за день! Я вспомнил всех своих друзей, близких и знакомых. До спазма в горле ощутил я, как люблю их. Мне стало жутко от мысли, что кого-нибудь из них могло бы не быть. Я бросился к телефону и начал обзванивать всех. Говорил самые необязательные слова. Никто не мог знать о причине звонков, но они ее чувствовали. Потом я вспомнил о тех, кого уже нет в живых. Следом накатилась тоска по будущим людям, которых я никогда не увижу. Я плакал, но слезы не могли избыть нахлынувшего чувства. “Не мы первые - не мы последние”, - вспомнилась отдающая нафталином фраза. Я стал смотреть на капли дождя, скользящие по оконному стеклу. Капли быстро исчезали внизу, а следом беспрерывно скользили новые, и чем дольше я смотрел на них, тем больше успокаивался и понимал, что эти капли дождя в мире так же как мы, люди, все первые и все последние.
Кирной замолчал и запихнул книжечку в карман. Бедная Лиза всхлипнула, а Янка резко заявила:
- Ну, хватит этих соплей, ей Богу! И без того тошно. Надо любить нормально, тогда не придется капли дождя считать, как этому Пушкину или ему подражающим. Заколебали: три волны, четыре волны…
Засиделись допоздна и решили ночевать вместе. Олегу с Лизой было предложено постелить в отдельной комнате.
- Я обо всем узнаю последней! - удивленно вскинула брови Леночка, но тут же, улыбнувшись, добавила:
- А что, это лучший вариант. У мальчишки будет двойная фамилия, а то задразнили бы нашего космонавта.
Утром расставаться не хотелось, и друзья общались опять до вечера. Леночка явилась домой пьяненькая, и мать закатила скандал. Она потребовала немедленных решительных действий по отрыву дочери от этой кирной компании. Доводы были самые убедительные: у друзей заботушки никакой, а у Леночки ребенок и так далее. Решение было принято: завтра же отправить их с Иришкой в Тверь к тете Нине, чтобы пожили в спокойной обстановке и ребенок наконец почувствовал, что у него есть мать.
Конечно, Лена заупрямилась. Что за дела, сплавляют из дома как в прежние школьные дни, снова родительский произвол, давление на личность.
- Никуда я не поеду, с какой стати вдруг?! - воскликнула она.
Но Ирина Николаевна всхлипнула и принесла газету. Развернула свежий номер “Правды” и принялась читать вслух: “Это страшное место как бы загон - задние стены трех административных бараков стадиона “Красная Пресня”. Глухое пространство примерно в сорок квадратных метров… Расстреливали омоновцы. Убитых отволакивали к бассейну, метров за двадцать, и сбрасывали туда. Об этом говорит женщина, которая в ту ночь в безумном испуге пролежала под одной из частных машин, припаркованных напротив бассейна. Женщине лет пятьдесят. Она - в куртке пепельного цвета… Лицо, как и куртка - пепельное, изможденное, в глазах ужас… Две интеллигентные дамы из домов напротив рассказывают, что расстреливать начали в сумерки 4 октября, и эта вакханалия продолжалась всю ночь… Многие из тех, кто живет недалеко от Дома Советов, просыпались “от звуков автоматных очередей”. Октябрь 93-го запомнится им надолго. На стадион “Красная Пресня”, что в ста метрах от Дома Советов, согнали около 600 “пленных”. Те из них, кто уцелел, рассказывают: для омоновцев привезли на стадион ящики с водкой - “Столичной”, в литровых бутылках. Они употребляли ее без ограничений. Пленные оказались как бы безымянными: если у кого и были с собой документы, то их отбирали. Когда их вели к низким административным корпусам, они не подозревали, что их ведут на расстрел. Наивные, они не верили в беспредел… Расстреливали только рядовых защитников Дома Советов. Тех, чья смерть не возмутит “международную общественность”. Депутатов и журналистов убить не решились, но зверски избили… Самое ужасное, что в верхах были те, кто требовал пойти на все…”
Что ж, Леночка согласилась уехать. С вечера отец приготовил машину, и на следующее утро молодая мама с малышкой оказались в объятиях любимой тетушки.
Глава никакая - четрые
Дневники Яны
“…И пришел новорожденный свет,
И крестил он Белого Ангела,
Ангела с пушистой головой…
Это был сугроб…
Ого, я становлюсь поэтессой, - подумала я и вылезла из сугроба. Вокруг меня кипела битва. Мои чернокожие ангелы мочили людей Ёхомбы. У меня болело правое плечо, видимо вывих, и ощущался синяк под глазом. Кто-то прямой наводкой направил меня в сугроб, это последнее, что я запомнила перед тем, как вырубиться. Башка была чугунная, но боевого пыла я не утеряла. Драться умею с детства, в этом я азартная, да и у Старика меня в свое время в этом поднатаскали, дзюдо-айкидо всякое, ушу, и просто смесь приемов. Это сейчас пригодилось. Всегда надо уметь за себя постоять современной женщине, чтоб не быть убитой или изнасилованной. Мои новые друзья тоже классно дрались, я это тут же оценила. Прямо на глазах Говард провел отличный перехват на коренастом бритом парне. Тот упал, тяжело охнув, и судорожно ловил ртом воздух. На Джона бросился сзади мощный толстяк в кожанке и мгновенно завалил его. Просто Джон неудачно провел переброс, толстяк успел вскочить на ноги, а Джон грохнулся навзничь, но успел двинуть напавшего ногой в пах, тот согнулся и тут же получил каблуком в челюсть. Джон вцепился в его руку, дернул, захватил ногой его плечо, прогнулся и так сдавил плечевой сустав, что мощняга в кожанке взвыл от нестерпимой боли. Тут я рванулась в бой, но кто-то отстранил меня, и голос Ромгура скомандовал:
- Быстро в машину. Ну!
Сугробы, переулок, драка, дома рванулись и откатились назад. На развороте я заметила два авто ФСБ. За рулем первого был Туркин. Боже, он увидит меня с синяком, всю измордованную! Я мигом сползла вниз, под сиденье ромгуровой тачки, это так органично у меня вышло, сама удивилась. Федор меня не приметил. Вскоре мы выехали на кольцевую. Я молчала и никак не могла отдышаться. Да еще озноб бил. Нервишки.
- Загадочная ты девушка, - нарушил молчанье Ромгур. - И неожиданная.
- Женщина, - поправила я его, стуча зубами. - Какая те девушка.
Ромгур включил печку.
- Куда мы едем? - нервно вскрикнула я, очнувшись. Во мне вдруг все взбунтовалось.
Ромгур раскурил сигарету и протянул мне. Я схватила ее, глубоко затянулась.
- Мы едем ко мне на дачу, - успокоительным тоном произнес он. - Там нас никто не найдет, и мы сможем нормально побеседовать.
- О чем? - спросила я, снова затягиваясь.
- Да о чем хочешь. Об Индокитае, к примеру. Просто выпьем, попаримся в сауне, поболтаем, послушаем хорошую музыку. У меня прекрасный дом, большой трехэтажный особняк, с чудесной сауной из настоящего дуба с березовыми пологами. Тебе понравится.
- Останови, сейчас же останови машину! - заорала я, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнотворный комок неясного животного ужаса. Нехорошие предчувствия стали во мне подниматься, подсознание кричало: SOS…
