Дэвид Митчелл - Облачный атлас
В исторической программе по второму каналу Би-би-си в тот день показывали документальный фильм, снятый в Ипре в 1919 году. Эта дьявольская насмешка над некогда приличным городком была адресована моей собственной душе.
Всего лишь три-четыре раза в юности довелось мне мельком увидеть острова Счастья, прежде чем они затерялись в туманах, приступах уныния, холодных фронтах, дурных ветрах и противоположных течениях… Я ошибочно принимал их за взрослую жизнь. Полагая, что они были зафиксированным пунктом назначения в моем жизненном путешествии, я пренебрег записать их широту, долготу и способ приближения к ним. Чертов молодой дурак! Чего бы я сейчас не отдал за никогда не меняющуюся карту вечного несказанного? Чтобы обладать, по сути, атласом облаков?
Я сделал это в День подарков, так как был слишком жалок, чтобы повеситься. Нет, лгу. Я сделал это в День подарков,[191] так как был слишком труслив, чтобы повеситься. На ланч был индюшачий бульон (с разваренной чечевицей), и оживляли его только поиски куда-то задевавшегося мобильного телефона Дейдры (заводной куклы-гермафродита). Зомби забавлялись тем, что гадали, где он мог быть (под диванами), где он вряд ли мог быть (на рождественской елке) и где он никак не мог быть (в подкладном судне миссис Биркин). Я обнаружил, что стучусь в дверь котельной, словно раскаивающийся щенок.
Эрни стоял над какой-то стиральной машиной, разобранной на части, которые лежали на газетах.
— Посмотри, кто там.
— Счастливого Рождества, мистер Кавендиш, — просияла Вероника, на которой была русская меховая шапка. На коленях у нее лежал толстый томик стихов. — Входите, пожалуйста.
— Пропустил денек-другой, — неловко преуменьшил я.
— Я знаю! — воскликнул мистер Микс. — Я знаю!
Эрни все еще излучал пренебрежение.
— Э-э… можно войти, Эрни?
Он поднял и слегка опустил голову, показывая, что ему все равно. Он снова разбирал котел на части, и у него в замасленных, коротких и толстых пальцах было множество серебристых винтиков. Он ничуть не облегчал мне мою задачу.
— Эрни, — сказал я наконец, — сожалею о том, что недавно наговорил.
— Ясно.
— Если вы не поможете мне выбраться отсюда… я спячу.
Он разобрал какую-то деталь, которую я не смог бы даже назвать.
— Ясно.
Мистер Микс раскачивался вперед-назад.
— Ну так… что скажете?
Он уселся на мешок с удобрениями.
— Ладно, только не раскисайте.
По-моему, я не улыбался со времен Франкфуртской книжной ярмарки. Лицо у меня так и горело.
— Скажи ему о нашем гонораре, Эрнест, — проговорила Вероника, поправляя свою кокетливую шапку.
— Все, что угодно! — Никогда в жизни я не говорил этой фразы так искренне. — Какова ваша цена?
Эрни заставил меня подождать, пока все до единой отвертки не исчезли в его сумке для инструментов.
— Мы с Вероникой решили попытать счастья на новых местах. — Он кивнул в сторону ворот. — Еще севернее. У меня есть старый друг, который хорошо нас устроит. Так что вам придется взять нас с собой.
На такой оборот дел я не рассчитывал, но какая разница?
— Чудесно, чудесно. Буду рад.
— Тогда договорились. День «Д» наступает через два дня.
— Так быстро? У вас уже есть план?
Шотландец фыркнул, открутил крышку термоса и наполнил ее крепчайшим черным чаем.
— Да, можно сказать и так.
План Эрни представлял собой рискованную последовательность падающих костяшек домино.
— Любая стратегия побега, — произнес он с лекторским видом, — должна быть изобретательнее ваших охранников.
Изобретательным его план точно был, если не сказать — дерзким, но если бы хоть одна из костяшек не повалила следующую, немедленное разоблачение привело бы к самым плачевным результатам, особенно если мрачная теория Эрни относительно насильственного медикаментозного «лечения» соответствовала действительности. Оглядываясь назад, я изумляюсь, как мог я согласиться на такой риск. Могу лишь предполагать, что моя благодарность за возобновленное общение с друзьями и отчаянное стремление выбраться из «Дома Авроры» — живым — заглушили природную осторожность.
Эрни выбрал 28 декабря, потому что узнал от Дейдры, что миссис Джадд в этот день отправится в Эд на рождественское представление со своими племянницами. «Все зиждется на разведке», — говорил он, постукивая себя по носу. Я предпочел бы, чтобы на сцене не было Уизерса или этой гарпии Нокс, но Уизерс уезжал в Робин-Гуд-Бей только в августе, чтобы навестить свою мать, а миссис Джадд Эрни считал самой рассудительной из наших тюремщиков, а следовательно, и самой опасной.
День «Д». Я объявился у Эрни через полчаса, после того как в десять Неумерших уложили спать.
— Последняя возможность выйти из игры, если думаете, что не справитесь, — сказал мне хитрый шотландец.
— В жизни не шел на попятную, — солгал я сквозь приходящие в упадок зубы.
Эрни открутил решетку вентиляции и извлек из тайника мобильный телефон Дейдры. «У вас самый шикарный голос, — сообщил он мне, когда мы распределяли между собой роли, — и трепотня по телефону — это то, чем вы привыкли зарабатывать себе на жизнь». Я набрал номер Джонса Гочкиса, несколько месяцев назад добытый Эрни из записной книжки миссис Гочкис.
В ответ раздалось сонное: «В чем дело?»
— Алло, мистер Гочкис?
— Слушаю. Кто вы?
Читатель, вы будете мною гордиться.
— Доктор Конуэй, «Дом Авроры». Я замещаю доктора Кверхена.
— Боже, что-нибудь с матерью?
— Боюсь, что так, мистер Гочкис. Крепитесь. Не думаю, что она протянет до утра.
— О! Да?
Где-то на заднем плане прозвучал требовательный женский голос:
— Кто это, Джонс?
— Боже! В самом деле?
— В самом деле.
— Но что… с ней такое?
— Тяжелый плеврит.
— Плеврит?!
Возможно, глубина моего вхождения в роль слегка превышала мою компетентность.
— У женщины в возрасте вашей матери всегда может случиться плеврит Хили, мистер Гочкис. Слушайте, я подробно изложу свой диагноз, когда вы сюда приедете. Ваша мать вас спрашивает. Я дал ей двадцать миллиграммов — э-э — морфадина-пятьдесят, и она не чувствует никакой боли. Но странно то, что она все время говорит о каких-то драгоценностях. Снова и снова повторяет: «Я должна сказать Джонсу, я должна сказать Джонсу…» Вы что-нибудь понимаете?
Момент истины. Он клюнул!
— О боже… Вы серьезно? Она помнит, куда их дела?
Женщина на заднем плане произнесла:
— Что? Что?
— Кажется, она ужасно расстроена, что эти драгоценности остались дома.
— Конечно, конечно, но где они, доктор? Она говорит, куда их припрятала?
— Слушайте, мне надо вернуться в ее комнату, мистер Гочкис. Встретимся в приемном отделении «Дома Авроры»… Когда?
— Спросите ее, где… нет, скажите ей… скажите мамочке, чтобы… Слушайте, доктор… э-э…
— Э-э… Конуэй! Конуэй.
— Доктор Конуэй, вы можете поднести телефон ко рту моей матери?
— Я врач, а не телефонный клуб. Приезжайте сами. Тогда она вам скажет.
— Скажите ей… просто пусть, ради бога, держится, пока мы не приедем… Скажите ей… что Пипкинс очень ее любит. Я буду… через полчаса.
Окончание начала. Эрни застегнул свою сумку с инструментами.
— Отличная работа. Держите телефон у себя, на случай если он перезвонит.
Для падения второй костяшки я должен был стоять на страже в комнате мистера Микса и следить за происходящим сквозь дверную щель. Из-за большого упадка сил верный талисман котельной в великом побеге не участвовал, но его комната располагалась напротив моей и он понимал «Ш-ш-ш!» В четверть одиннадцатого Эрни отправился в регистратуру, чтобы сообщить сестре Нокс о моей смерти. Это домино могло упасть в нежелательном направлении. (Мы продолжительное время дискутировали, о чьем трупе и кто принесет известие; смерть Вероники, чтобы не вызвать подозрений у нашей мегеры, потребовала бы от Эрни разыграть драму, которая ему не по силам; смерть Эрни, о которой сообщила бы Вероника, отпадала из-за ее чрезмерной склонности к мелодрамам; комнаты их обоих соседствовали с комнатами не вполне еще бесчувственных Неумерших, которые могли бы вставить нам палки в колеса. Моя же комната находилась в старом школьном крыле, и единственным моим соседом был мистер Микс.) Большая неизвестность заключалась в персональной ненависти сестры Нокс ко мне. Поспешит ли она увидеть своего поверженного врага, чтобы вонзить мне в шею шляпную булавку и убедиться, что я действительно умер? Или сначала как следует отпразднует это дело?
Звук шагов. Стук в дверь. Сестра Нокс, обнюхивающая наживку. Костяшка номер три покачивалась, но уже вкрались кое-какие отклонения. Предполагалось, что Эрни будет сопровождать сестру Нокс до самой двери той комнаты, в которой меня настигла смерть. Она должна была сразу броситься вперед. Из своего укрытия я видел, как хищница вглядывается внутрь. Она включила свет. Классический штабель из подушек под одеялами, более реалистичный, чем вы могли бы подумать, потянул ее, как магнит. Я бросился через коридор и захлопнул дверь. Начиная с этой точки, третья костяшка зависела от замковых механизмов — наружная защелка была жесткой вращающейся штуковиной, и, прежде чем я успел ее повернуть, Нокс снова тянула дверь на себя: она упиралась ногами в дверную раму, и ее демоническая сила выкорчевывала мне бицепсы и вырывала запястья. Победа, я понимал, будет не за мной.
