Йоханнес Зиммель - Горькую чашу – до дна!
Мы поставили свои подписи на разных документах, после чего все перецеловались. Мадам поцеловала меня, потом Шауберга и Кэте, Кэте поцеловала меня и Шауберга и всех девушек подряд, а все девушки поцеловали Шауберга, и мадам, и Кэте, и меня, и друг друга, и даже служащему загса перепало несколько поцелуев.
Мышеловка расцеловала старичка, игравшего на фисгармонии, дала ему денег и попросила сыграть еще песенку «Рапсодия». Но старик ее не знал, поэтому заиграл вместо «Рапсодии» «Лунный свет», и от этого Мышеловка вновь залилась слезами, так как «Рапсодия» была любимой песенкой Кэте и Шауберга, и она хотела, чтобы ее сыграли для них, а «Лунный свет» был любимой песенкой ее и Шорша, и Мышеловка приняла ее так близко к сердцу, что у нее началась настоящая истерика. Я вывел ее в темный пустой вестибюль, где дал глотнуть из плоской бутылочки (захватил немного на всякий случай). Бедная Мышеловка успокоилась, но не сразу и все время повторяла, что Господь покарал и проклял ее за грехи и что она обречена до самой смерти давить белых мышей пальцами и оставаться шлюхой, а я все утешал ее и угощал виски, когда остальные гости уже начали выходить из зала.
Вдруг Шауберг оказался рядом со мной.
Он явно был чем-то взволнован.
– Пойдемте со мной.
Он повел меня в канцелярию загса, где телефонная трубка лежала рядом с аппаратом на письменном столе.
– На проводе мой студентик. Служащий был так любезен, что на минутку вышел из комнаты.
– Что случилось?
– Это насчет вашей падчерицы. На этот раз он не упустил ее из виду.
Я взял трубку.
– Алло!
Робкий голос спросил:
– Мистер Джордан?
– Да. Говорите.
– Надеюсь, у меня не будет неприятностей, если я вам скажу… Послушайте, в полиции я буду все отрицать!
– Если скажете все, что знаете, получите деньги! А неприятности – только если не скажете! Откуда вы звоните?
– Из телефона-автомата на углу Литценбургер-штрассе и Лэйс-Аллее. Чуть дальше вниз по улице стоит машина. Мужчина и ваша… и девушка вошли в дом.
– Что за мужчина?
– Я видел его только сзади. По-моему, еще довольно молод. Ездит в красном «ягуаре». Шофер моего такси сказал…
– Что?
– Что он едет слишком быстро. Один раз…
– Перестаньте молоть чепуху! Какая у него машина?
– Я же сказал: маленький красный «ягуар». Стоит прямо перед домом.
– Номер вам виден?
– НН-НС 111.
– Я приеду, как только смогу. Побудьте у телефонной будки. Только если эта пара выйдет из дома, следуйте за ними. – Я бросил трубку и выбежал из комнаты, не сказав Шаубергу ни слова. Стремглав спустился по лестнице. Плюхнулся на сиденье машины. И сразу же пролетел мимо знака «стоп».
«Ягуар». Маленький красный «ягуар».
НН-НС 111.
Такой номер легко запомнить.
Эта машина принадлежала красавцу Хенесси, ассистенту Джекки: тому самому, который собирался жениться на хорошенькой монтажистке Урсуле Кёниг, так напоминавшей ему Шерли. Так напоминавшей ему Шерли. Так напоминавшей ему…
«Последуешь за мной, как конь по шахматной доске, с ума сойдешь, любимая, в тоске…»
6
Он мерз возле телефонной будки в потертом пальто на рыбьем меху – лицо бледное, очки в темной роговой оправе, черные волосы ежиком. Нос у него покраснел и распух, и он без конца чихал.
– Вон она. – Приятель Шауберга двинул подбородком в ту сторону, где стояла машина.
Литценбургер-штрассе – широкая торговая улица с множеством новостроек, между которыми кое-где еще ютятся старые, изъеденные временем домишки – приземистые, с почерневшими черепичными крышами, чудом уцелевшие в войну. Оживленное уличное движение. Трамваи, автобусы и легковушки лихо проносились мимо нас. Суббота. Полдень.
Опять пошел снег, на этот раз пополам с дождем. Все казалось серым и грязным – и небо, и дома, и улица, и сам дневной свет. Асфальт был покрыт месивом из воды и снега. Из-под колес каждой машины, пересекавшей огромные грязные лужи, взлетали фонтаны брызг.
– Они все еще в доме, – сказал простуженный студент.
– В каком?
– В зеленом.
Маленький домик, перед которым стоял примерно в ста метрах от нас красный «ягуар», был выкрашен какой-то мутно-зеленой краской, поблекшей и выцветшей за долгие годы. Домик был одноэтажный. С обеих сторон его стиснули современные высотные дома из стекла и стали, и вид у него был обреченный.
От этого дома веяло чем-то убогим, смертельно грустным. Подслеповатые окошки его были зарешечены. За стеклами виднелись тюлевые занавески. В больших воротах, выкрашенных в зеленый цвет, была маленькая калитка. И ворота, и калитка были закрыты.
– Сколько вы здесь стоите?
– С двенадцати сорока. Значит, полчаса.
– Как они вошли в дом?
– Видите там старинный звонок? Молодой человек дернул за шнур. Калитка открылась.
– Кто открыл?
– Этого мне было не видно. – Он опять чихнул. – Я вам еще нужен?
– Нет. – Я дал ему денег. – Ложитесь в постель. И выпейте грогу.
Он мрачно кивнул и, не попрощавшись, понуро удалился, сутулясь и пряча голову в плечи. Я двинулся вниз по улице. Движение все усиливалось. Мотоциклы. Трамваи. Машины. Велосипедисты. И люди, люди, тысячи людей. Теперь все устремились домой. Начался уик-энд.
Под старинным звонком дряхлого домика не было таблички с именем владельца. Ее вообще нигде не было. Дом был из другой эпохи, из другого мира, из другой жизни. Мертвый дом.
Я хотел было дернуть за шнур звонка, но рука моя повисла в воздухе: меня охватил какой-то необъяснимый страх. Я встал в воротах, прислонившись к косяку. Где-то совсем близко часы на церковной башне пробили четверть. Было 13 часов 15 минут.
7
В 14 часов я все еще стоял на том же месте.
Уличное движение не ослабло, а снег пошел гуще, причем уже не таял. Я мерз: на мне было только легкое пальто. В десять минут третьего терпение мое лопнуло. Я уже протянул было руку к звонку, как вдруг услышал за воротами голоса двух мужчин и Шерли. Они смеялись. Голоса стали слышнее. Шаги приближались к воротам.
Поэтому я отдернул руку и шагнул влево. Калитка в воротах была справа. Она открылась. Из нее смеясь вышли Шерли и Хенесси. Шерли сказала:
– До свидания. И огромное вам спасибо.
Хенесси сказал (его лицо светилось здоровым румянцем):
– Привет, Томас.
Человека, к которому они оба обращались, мне не было видно. Я услышал только его голос:
– Прощайте, друзья. Голос был молодой.
Калитку заперли изнутри. Шерли взяла Хенесси под руку. На ней была белая цигейковая шубка, черные шерстяные чулки и черные туфли на низком каблуке. Рыжие волосы она прикрыла черным платком.
Хенесси спросил:
– Не выпить ли нам по чашечке кофе?
Шерли начала было:
– Нет, мне пора в отель. Мой отчим…
И тут наконец заметила меня, так как в этот момент они оба повернулись к машине. Хенесси сделал шаг назад. Этот молодой человек, только что сиявший здоровым румянцем, вдруг стал белый как мел.
Шерли тихо произнесла:
– Это ужасно.
– Это ужасно, вот как? – Я едва смог выговорить эти несколько слов.
– Слишком рано. Слишком рано!
Мимо проехал автобус и обдал нас всех грязью.
– Что – слишком рано?
– Я же так просила еще немного подождать… всего несколько дней. Я бы все тебе рассказала…
Я молчал.
– Послушайте, мистер Джордан… – начал Хенесси.
– Если скажете еще хоть слово, я вам все зубы пересчитаю!
– Минуточку! Погодите-ка, ладно?
Он был выше меня, моложе, сильнее. Но мне было на все это плевать. Левой рукой я схватил его за отвороты пальто, правой замахнулся для удара.
– Питер! – вскрикнула Шерли.
– Вы к нам несправедливы, мистер Джордан, – грустно сказал побелевший Хенесси. Он не защищался, руки его бессильно висели вдоль тела.
– Вы тайком встречаетесь. Часами пропадаете. Это длится неделями. И все же я к вам несправедлив, да?
– Да, – сказала Шерли. – О Боже, почему ты не подождал еще несколько дней?
– Что вы здесь делали?
– Мы были у моего брата, – сказал Хенесси.
– Какой он любезный, ваш брат. Временное пристанище в лоне семьи избавляет от расходов на гостиницу.
Тут он залился краской до корней волос, а руки сжались в кулаки.
– Не надо, – остановила его Шерли. – Прошу тебя, Вернер. Не надо!
Вернер!
Я ударил его.
Он отлетел и с треском врезался в зеленые ворота. Из носа потекла кровь. Он хотел броситься на меня, но Шерли встала между нами. Прохожие начали останавливаться. Маленький мальчик в полном восторге завопил:
– Мама! Мама! Погляди на этих двух!
Шерли оттеснила Хенесси к стене дома:
– Оставь его… оставь…
– Если он полагает, что может безнаказанно…
– Сейчас еще добавлю!
Зеленая калитка вновь отворилась. В проеме появился мужчина лет тридцати пяти, высокий, худощавый, коротко стриженный, светловолосый. Он испуганно спросил:
– Что это было? Что тут происходит?
