Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2005)
Частные разговоры об африканской охоте (из переписки двух израильтян). — “Двадцать два” (“22”), Тель-Авив, 2005, № 135.
А. Добрович — В. Слуцкому: “Убивать (и умирать) приходится, раз война; в Торе есть сцены коварного и поголовного истребления врагов. Нет только героизации бойни. Это, куда денешься, история народа, но не „эпос” в привычном понимании. Давид побеждает неодолимого Голиафа (вот кто взаправду — эпический герой), но даже не хитростью, а всего лишь благодаря удаче, за которой открывается не столько удаль пастуха, сколько воля Божья” (9 апреля 2004 года).
В. Слуцкий — А. Добровичу: “И для меня очевидно: литература не может „кончиться”. Кончился или кончается идол „литература”. В общем, у всех, кто ранен „текстом реальности” (твоя метафора), одна и та же (лишь по-разному понимают) интуиция — неблагополучия с тем, что называют „литературой” и чему служат как идолу. Литература же не „кончается”, как не может кончиться живая реальность с ее явственным знаком блага = смысла = надежности (что и есть в вещном раскрытии красота, гармония, щебет и лепет, образ, духовность). Библия — литература, „Отче наш” — литература, Символ веры — литература, hалаха — литература, и любое адекватное выражение „сложившегося в уме” (словом, линией, звуком) — литература. И письмо (на которое откликаюсь) — литература <…>” (11 августа 2004 года).
Сергей Черняховский. Великая война и гражданская религия России. — “АПН”, 2005, 22 июня <http://ww.apn.ru>.
“Тема Великой Отечественной войны, тема Великой победы, при всей своей ритуальности, является абсолютно уникальной для истории страны и обладает особой значимостью для самоидентификации нации.
С одной стороны, на сегодня это единственное из официально отмечаемых историко-политических событий, в положительной оценке которого сходятся все основные силы страны . Все остальные даты — в той или иной степени являются предметом раскола в политическом сознании. Ни призвание Романовых, ни свержение самодержавия, ни Октябрь 17, ни пертурбации 89 — 93 годов, при всей своей колоссальной роли в судьбе страны, нетолько не могут претендовать на какое-либо согласие в оценках, но просто разводят различные силы по разные стороны баррикад.
Праздник Победы принимают не только коммунисты, но и нынешняя власть и даже антикоммунистически настроенные либералы. Можно спорить, насколько искренне это делают последние, можно вполне обоснованно предполагать, что они просто не рискуют ставить под сомнение одну из наиболее почитаемых в народе торжественных дат. Однако это опасение само по себе лишь подтверждает масштабность праздника Победы.
С другой стороны, победа в войне — это единственное из историко-героических событие, которое не только принимается обществом, но и обладает актуальным политическим смыслом . Куликовская битва и Полтава, освобождение Москвы от поляков, Чесма и Рымник, взятие Берлина при Елизавете и война 1812 года — все эти победы признаются славными и героическими, но они слишком отдалены от нас, относятся к другому миру и другой истории, другой цивилизации и потому не могут претендовать на действительное политическое значение и мобилизационный потенциал.
В отношении к войне сходятся героическая традиция и современность, подвиг перед Отечеством и дело спасения всего гуманистического вектора цивилизации. Трагический ход войны, сверхнапряжение народа, колоссальность нависшей над нами и всем миром угрозы, огромные жертвы и грандиозность Победы — вместе все это определяет не просто историко-героическое и патриотическое, а действительно сакральное значение события, начавшегося 22 июня 1941 года. <...>
Российское общество сегодня не может идентифицировать себя ни на этнической — славянской, ни на конфессиональной основе. После трагедии 90-х годов оно лишилось и проектного единства, которым обладало в советский период. На вопрос: „Кто вы?” — ему сегодня просто нечего отвечать.
Кроме одного, еще оставшегося: „ Мы — народ, спасший мир от нового варварства, от фашизма. Мы — народ, своей кровью и своим подвигом очистивший мир от той мерзости, которую вы породили, которой вы осквернили историю, которой вы испугались и перед которой вы почти капитулировали”.
Сейчас верность Победе — единственная смысловая площадка, позволяющая осуществить национальную самоидентификацию, мотивировать новое напряжение и осуществить тот новый прорыв, без которого Россия практически обречена на выпадение из истории.
Поэтому обсуждение различных экстравагантных версий, имеющих отношение к Великой Отечественной войне, — это сегодня далеко не только вопрос о познании исторической правды. Это вопрос о принятии или непринятии и соответственно разрушении последней сакральной даты, последней площадки, от которой можно стартовать уже не для спасения мира, а для спасения самих себя”.
Игорь Шафаревич. Будущее России. — “Москва”, 2005, № 4.
“Но что мне самому наиболее интересно: зачем я это все пишу? Ведь согласно взглядам, которые я дальше изложу (и в справедливости которых совершенно уверен), вся теперешняя жизнь, включая культуру и те методы понимания всех явлений, которыми мы пользуемся, очень скоро разрушатся”.
Глеб Шульпяков. Мое второе имя. Эссе. — “Новая Юность”, 2005, № 2 (71).
“Коньяка в Узбекистане много, и он разный”.
С. В. Яров (Санкт-Петербург). Конформизм интеллигенции в 1917 — 1920-е гг.: причины, мотивация и формы сотрудничества с властями. — “Нестор”, Санкт-Петербург, № 7 (2005, № 1).
“Такая система аргументов, собственно, и не возникла только как реакция на практику 1917 — 1920-х гг. — это был тот опыт, который вырабатывался всей историей интеллигентского движения ХIХ — начала ХХ в. <…> Это был тот нетленный запас идеологического инструментария, который имел при себе почти каждый интеллигент”.
Здесь же: С. В. Яров (Санкт-Петербург). “„Политическое воспитание” как средство формирования нового человека: система комсомольского просвещения в 1921 — 1924 гг.”.
Составитель Андрей Василевский.
“Вопросы истории”, “Дружба народов”, “Звезда”, “Знамя”, “Континент”,
“Октябрь”, “Фома”
Марина Арзаканян. Андре Мальро. — “Вопросы истории”, 2005, № 5.
Бурный жизненный и общественный путь любимца Шарля де Голля, знаменитого прозаика, оратора, путешественника, антифашиста, изысканного денди. Неоднократно бывал и у нас, выступал на писательских съездах, пел осанну Беломорканалу, а в начале 40-х уже и проклинал коммунистов. Побывал в плену. К Сопротивлению не пристал (“Я иду, но иду один”), однако симпатизировал. В общем, прямо по фильму “Касабланка”. При де Голле десять лет продуктивно руководил французской культурой. Обладал магнетической харизмой, страдал от депрессий, потерял двух сыновей. А лучшего друга — генерала и президента — пережил на шесть лет.
Иосиф Бродский. Памяти Карла Проффера. Перевод с английского Ольги Ворониной под редакцией Александра Сумеркина. Вступительная заметка Ольги Ворониной. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 3 <http://www.zvezda.ru>.
Текст выступления на вечере памяти основателя легендарного издательства “Ардис” (1 апреля 1985 года) публикуется впервые. В “Ардисе” у Бродского вышло семь книг. Между прочим, именно Карл Проффер встречал И. Б. в Вене, помог ему с переездом в Энн-Арбор, устроил преподавать и фактически свел с Оденом.
“<…> Я редко встречал американца, который питал бы меньше иллюзий насчет Советского Союза, и уже по одному этому ничто не могло быть более чуждо его сознанию, чем идея повлиять на ход событий в этой стране. Он делал то, что делал, из простой любви к русской литературе. Как всякая любовь, она была смесью подлинной зачарованности, любопытства, влечения, подозрительности, сострадания и — превыше всего — сильнейшего тяготения к своему объекту. Он просто хотел, чтобы она была, существовала в печати, на бумаге, стояла на ногах наравне с другими и была с ними сравнима. Он не мог стерпеть, когда у него на глазах ее мучили, увечили, оскорбляли. Но в отличие от многих, разделяющих эти чувства, он решился действовать. Или, говоря еще проще, он сделал для русской литературы то, что сами русские хотели бы, но не могли сделать. <…> Он был добрым, чрезвычайно добрым человеком. Казалось, он излучал доброту, но доброту своеобразную; он не душил вас добротой, ровно наоборот: в его присутствии ощущалось, что он раскусил вас без остатка и не питает по вашему поводу никаких иллюзий, — и все же он был к вам добр. <…>
