Патрик Бессон - Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи

— Я еще успею сделать крюк и подвезти вас на улицу Жорес, — сказал Антуан.

Тэа засомневалась. Этот незнакомец… к тому же у нее при себе мало денег и она не сможет оплатить свою долю. Но кто ее об этом просит? В любом случае Антуану пришлось бы брать такси… Они поднялись и, покидая перрон, вынуждены были пройти мимо ненормального африканца, который при их приближении встал в позу камергера.

— До свидания, ваше превосходительство.

— Кого вы обманываете в данный момент, — спросила Тэа, — этого чернокожего или меня?

Антуан взглянул на нее. Она задала этот вопрос только для того, чтобы избавиться от страха, который внушала ей необычность ситуации. Но в сущности, что знал он, Антуан, о женщинах?

— Мы уже старые знакомые, — пробормотал он.

У него было свое лекарство от путаницы в мозгу. Любуясь световыми бликами на мокрых крышах машин, Антуан дал волю своему беспутному воображению. Вот он предлагает Тэе заехать к нему и… потеряв терпение, вдруг появляется Жюли, — ее взгляд вынести невозможно. Нет, он предлагает Тэе проводить ее до квартиры. Она живет в студии и очень смущается из-за царящего в ней беспорядка, делает вид, что не может найти очки, а сама, улучив момент, запихивает под кровать рубашку или колготки, забытые на стуле. Или Hie…

«Вы испанка, не так ли?.. — И так как на ее лице мелькнула та загадочная и многозначительная улыбка, которая не поддается описанию, он добавил: — Я отвезу вас в Орли, и первым же самолетом мы улетим в Барселону».

Опасаясь несчастья, Жюли мчится на улицу Песталоцци и по дороге пытается найти подтверждение своих смутных предчувствий в строках его последнего письма, которое она восстанавливает в памяти.

Антуан когда-то дал ей ключ, которым она ни разу не воспользовалась. На этот раз он ей пригодится. Жюли войдет, сразу же заметит, как готовился он к ее приезду, увидит аккуратно расстеленное на кровати покрывало, чистые пепельницы, скатерть, очищенную от крошек, тюльпаны… Она подойдет к виолончели, прислоненной к стене книг, прикоснется к струнам, которые прежде пели для нее, затем присядет у письменного стола, отодвинет бумаги и, оглядев жилище, в котором чуть не поселилась навсегда, прибившись к хозяину этого дома, как корабль к рифу, начнет писать свое последнее письмо к нему.

— Я из басков, а не из каталонцев, — ответила Тэа. — Посмотрите, свободное такси!

Когда они сели в машину, произошло замешательство, каждый ожидал, что другой укажет, куда ехать, и удивленный шофер повернулся к ним.

— На Северный вокзал, — прошептала Тэа.

Антуан перебил ее: «Сначала на улицу Жорес».

— Нет, — возразила Тэа. — Не нужно, чтобы она беспокоилась.

Дальнейшие события подтвердили ее правоту, потому что такси попало в пробку и застряло на мосту Сен-Мишель. Они воспользовались этим, чтобы обменяться адресами. У Тэи не было телефона. Около Восточного вокзала она попросила остановить такси. Протянула Антуану маленькую, округлую и теплую ладонь и не отнимала ее несколько секунд.

— Спасибо за Барселону, — сказала она. — Я буду помнить об этом.

Белым пятнышком в пестрой толпе пересекла она поток автомашин, а шофер в это время подмигивал в зеркало Антуану.

На Северный вокзал только что прибыл поезд, и поток пассажиров растекался по выходам, как река по рукавам.

Антуан на минуту застыл в нерешительности. Впервые с тех пор, как они встретились, Жюли была в синем, и платье, и пальто были синие, но не того оттенка, что носят школьницы и их наставницы, это была синева фресок, в которой ощущается спокойная и грозная сила — цвет этот ей совсем не шел. И Антуан понял тогда то, что так настойчиво пытались ему подсказать с самого утра разные «знаки свыше»: Жюли приехала с намерением положить конец их связи, и на этот раз она не отступится.

Роже Гренье

НОРМАНДИЯ

В сценариях Мадам Бовари… Не прерывайте меня, слово «сценарий» принадлежит самому Флоберу. Не надо думать, что оно вошло в язык со времен изобретения кино, оно зафиксировано уже в 1764 году. Итак, в сценариях Мадам Бовари, которые хранятся в Муниципальной библиотеке Руана под шифром G G 9, — их может прочитать всякий, кому придет охота, благодаря изданию Жана Поммье и Габриеля Лё-лё у Жозе Корти, а также сборнику клуба Благовоспитанного человека — аббата, пришедшего за своим зонтиком в гостиницу «Золотого льва», зовут Гренье. В романе он станет Бурнизьеном. Литературные персонажи по фамилии Гренье могли бы пасть и ниже: у того же Флобера, у Фолкнера. (Я уже не говорю о печальном горемыке, фигурирующем в одном из самых слабых романов Бальзака, о Шарле Гренье, по прозвищу «Цветущий Дрок», дезертировавшем из шестьдесят девятой полубригады и присоединившемся к банде, которая напала на Западный почтовый дилижанс, — его казнили в 1809 году.)

«Все персонажи этой книги — чистый вымысел, и Йонвиль-лʼАббе на самом деле не существует, как, впрочем, и Риёльипр.», — отвечает Флобер одному из читателей, который вмешивается не в свои дела. Нам, однако, известны главные действующие лица газетной хроники, ставшей для него исходной точкой: Дельфина Деламар и ее муж Эжен, чиновник санитарной службы, преждевременно почившие в Ри, одной из деревушек Приморской Сены.

Совершенно случайно, путешествуя по Нормандии, я оказался в Ри. Проезжая по той самой улице, дома которой ничуть не изменились со времен Флобера, даже не успев еще въехать в деревню, я уже заволновался. Было бы от чего, кажется, и в то же самое время я говорил себе, что не зря. Незадолго до этого я посетил Вифлеем и Гроб Господень и остался в совершенном равнодушии. Места рождения и смерти личности, избранной нашей цивилизацией в качестве бога, значили для меня гораздо меньше, чем обстановка, в которой старик Флобер развернул действие своего романа. Тем не менее Дельфина Деламар, урожденная Кутюрье, — не одно и тоже, что Эмма Бовари. Флоберу, видно, мало что было о ней известно, ровно столько, сколько газеты, да жители Руана могли сообщить в связи с ее самоубийством, если только допустить, что именно самоубийство имело место, а это не было подтверждено никаким официальным документом или материальным доказательством. Дабы создать образ своей героини, он использовал немало прототипов, начиная с того, что мог обнаружить в себе самом. Но не в этом дело. Без сомнения, в Ри витал легкий призрак той, что была немного похожа на Эмму. Такова подчас сила книжного слова. Да и сама Эмма Боьари не стала бы известной всем женщиной, если бы не читала так много. В сценариях, раз уж я заикнулся о них, она завещает, чтобы ее похоронили в бархате, а волосы распустили поверх савана. Об этом она вычитала в какой-то книге.

Не исключено, что и сегодня нелегко быть молодой женщиной в деревушке Ри.

Тереза Югон родилась и провела свою юность в Исси-ле-Мулино, неподалеку от приюта для престарелых, который некогда называли «Домашний уют». Мать ее умерла, когда ей было двенадцать лет. Отец, работавший на теплоцентрали, женился вторично. Девочка хлебнула одиночества: кроме как на мечту опереться было не на что. Ей бы хотелось стать музыкантшей, но это было утопией. Она никогда не занималась сольфеджио, ни разу не дотронулась до инструмента. На площади Корантен-Сельтон в Исси она вглядывалась в конец улицы, откуда начинался парк Выставок, а за ним — Париж. Если идти прямо, не сворачивая, то вы упирались в Версальские ворота, где брала начало длинная улица Вожирар, которая приводила вас в Латинский квартал — вотчину студентов, художников… Читала она много, все подряд: классиков, авторов, печатавшихся в Апострофе, а также Барбару Картланд и ее подражателей. Отец отнюдь не купался в золоте, — ему нужны были деньги для новой семьи. Он не позволил ей учиться достаточно долго. Она поступила в банк «Креди Агриколь», пройдя по конкурсу.

По случаю Рождества руководство банка организовало небольшую поездку на одну из скромных спортивных баз в Савойе — по фантастической цене. Поощряемая коллегами Тереза поддалась искушению, и вот впервые в жизни она увидела Альпы. Впервые в жизни встала на лыжи. Но отнюдь не будучи спортсменкой, она по неопытности упала вперед и вывихнула себе левое плечо. Ничего страшного. Врач, вправив сустав, прописал ей серию сеансов лечебной гимнастики.

Так она познакомилась с Рене Байёлем. Это был высокий неразговорчивый и спокойный малый. Ему было около тридцати, и он работал в кабинете лечебной гимнастики и массажа, недалеко от Ванвских ворот. Толстыми пальцами он осторожно массировал травмированное плечо. Затем, также осторожно, встав за спиной больной, брал ее руку в свою и заставлял делать медленные вращательные движения, чтобы восстановить подвижность сустава. Временами Тереза слегка вскрикивала от боли. Рене Байёль извинялся: