Кристина Арноти - Африканский ветер
— Я решил время от времени гулять. Когда человек трудоголик, вроде нас с вами, не остается времени на жизнь, — сказал он, — Я хотел бы избежать чрезмерной усталости, стресса…
— Меня поражает то, что мы встретились именно здесь, дорогой друг, — я был игрив, до странности непонятлив, — Син, коль скоро работа в компании так вас утомляет, уйдите на пенсию. Через три дня я смогу дать вам намного больше, чем распорядилась Энджи…
— Вы очень добры ко мне, — сказал он, взяв меня за локоть.
И тон его изменился:
— Я звонил вам вчера…
— Куда?
— И домой тоже…
— Филипп ничего мне об этом не говорил.
— Говорил. Я не перестаю звонить вам вот уже полутора суток, прошу вас к телефону, но вы отказываетесь говорить со мной.
Я слышу дыхание, мое дыхание, мне легко, я больше не чувствую своего тела, я всего лишь пульсация крови в моих висках.
— Шутите, Син?
— Нет.
Он весь раздулся от удовлетворения.
— Мне вас очень жаль, ваше будущее весьма печально. Не надо вам было убивать Энджи.
Китайский дворик пошатнулся, я почувствовал морскую болезнь, болезнь от этой жизни. Я схватился за скульптурную колонну из камня или из гипса, какая разница. Четыре стоявших друг за другом автобуса туристов отрезали нас от грязной стороны бульвара Сансет. Сэндрес смотрит на меня:
— Жизнь — странная штука. Она заставляет вас ждать, бороться в крайне тяжелых ситуациях и внезапно подносит вам все, о чем вы мечтали, на серебряном подносе. И вы без труда получаете все. Спасибо, Эрик!
Он поднимает руку и нетерпеливо машет ею, подзывая к нам кого-то. Я вижу, как из-за ларьков, переполненных восточными поделками, по одному из маленьких проходов к позолоченной пагоде к нам направляется худая бледная женщина, одновременно помолодевшая и постаревшая лет на десять, на сто, та единственная женщина, к которой я был привязан и которую, как мне казалось, я даже любил: Энни! Я не смог даже все обдумать: они сообщники, она меня предала, она жертва, она руководит этой операцией, она моя погибель, подлая баба, как и моя мать. У меня перехватило дыхание.
В коротком костюмчике цвета морской волны, с зачесанными назад волосами, Энни была похожа на студентку колледжа шестидесятых годов. Она отстала от моды, была вне времени, простой тенью. Она уже подошла ко мне.
— Эрик! Я бы хотела, я не смогла… Эрик…
Между нами, толкаясь, протиснулись два ребенка.
— Потом поговорите, — сказал Сэндерс. — Впрочем, все, что вы сможете сказать, уже не имеет никакого значения. Дело закрыто, мы сейчас обсудим условия.
Я делаю два шага назад, наступаю на ногу какой-то престарелой азиатке, та издает какой-то звук, кричит, потому что я сделал ей больно. Она уходит прочь. Еще одна женщина, которая хотела бы увидеть меня в аду.
— Все это весьма интересно. Я говорю о наших взаимоотношениях…
Я поднимаю руку, чтобы защититься от какого-то японца с фотоаппаратом, который хочет запечатлеть на пленке стоящую рядом со мной парочку, держащую в руках вырезанную из бумаги собаку.
В горле у меня стоит ком, я глотаю слюну, кто-то отпускает воздушный шарик, он с шорохом пролетает рядом с моей головой и зацепляется за раскрашенный красной и золотой краской потолок пагоды.
— Следуйте за мной, — приказывает Сэндерс.
Он протискивается между двумя американскими вдовами стандартного образца: на них шляпки с цветами, носы их белы от пудры, наклонясь над отпечатками Эррола Флинна, они вспоминают о беспорядочной жизни звезды. Одна из них наклоняется так низко, что вынуждена придерживать шляпку. Мы проходим мимо них, почти касаясь их задов.
— Все намного проще, чем вам кажется, Эрик. Пойдемте. Поторопитесь…
Я хватаю Энни за руку:
— Как ты могла?
Она бросает взгляд на Сэндерса, который движением головы заставляет ее молчать. На тротуаре движется густая толпа. Я пытаюсь их остановить.
— Моя машина…
— Она подождет, — говорит Сэндерс, — Сначала пойдем поговорить в кафе-шоп.
— Я хочу забрать машину, а потом выслушаю вас в том месте, которое выберу сам.
— Нет, Ландлер. Теперь командую я…
Кафе-шоп находится на углу улицы напротив. На нас нахлынул запах сигаретного дыма, жира, пота, сильного дезинфицирующего средства. Полы только что помыли, мы идем по тонкой пленке воды. Находим свободный столик, зажатый между скамьями. Энни машинально собирает одну за другой крошки, оставшиеся на столе. Подходит хмурая официантка, вытирает стол, потом протягивает нам меню в заляпанной пластиковой обертке. Мухи уже сделали свои заказы на этом меню.
— Кофе, — говорю я.
— Кока-колу, — просит Энни.
Сэндерс, видимо, голоден. Он говорит:
— Чай с тостами и масло.
Он потирает руки.
Я пытаюсь выглядеть уверенно:
— Выкладывайте, что у вас. Сколько вы хотите?
— Сохраняйте хладнокровие, Эрик.
Я гляжу через стекло на проходящих мимо нищих. Один из них с трудом удерживает на поясе брюки, подвязанные веревкой. Этот бородатый тип бредет медленно, пытаясь обойти плевки на тротуаре. На его голом торсе болтается мешок, который висит на веревке, перекинутой через шею. Он останавливается и смотрит на нас.
— Клянусь, что я не хотела… — говорит Энни.
— Эта девушка — настоящее сокровище, — произносит Сэндерс, похлопывая ладонью по руке Энни — И такая простодушная…
Официантка уже приносит то, что мы заказали, и наливает из большого металлического кофейника кофе в наши чашки. Потом ставит перед Сэндерсом чайник с отбитым носиком и тарелку с тостами.
— И не стоит ее ни в чем обвинять, — говорит Сэндерс, аккуратно разворачивая упаковочную фольгу маленьких квадратиков сливочного масла.
— Какой был сюрприз, когда я нашел ее в салоне «Маунт Кения Сафари Клаб»…
У меня пересохло во рту.
— Вы встретили ее в Африке?
— Это была вынужденная поездка. Начиная с Лас-Вегаса, вы делали все новые и новые ошибки. Я сказал вам, что Энджи назначила мне встречу на понедельник, а вы дважды повторили мне, что она отменяет встречу во вторник. Ваш поспешный отъезд не вписывался в стиль работы Энджи, поскольку она никогда не передавала полномочия, не дав точных указаний. Звонок с борта самолета показался мне странным. Вначале я попробовал допустить, что Энджи потеряла голову, но во мне зародились серьезные подозрения после покупки часов в Женеве.
Энни прерывает его:
— Эрик, мне хотелось бы сказать тебе, что…
Сэндерс заставляет ее умолкнуть:
— У вас вся жизнь впереди, чтобы объясниться… Вы хотите жить долго, Эрик? Это зависит только от вас. Если вас приговорят к пожизненному заключению, вы в тюрьме долго не протянете. Найдутся гурманы и извращенцы, которым понравится иметь в своем распоряжении красивого француза… Тюрьма — это особый мир.
Он продолжает соскребать масло с фольги.
— Как было глупо купить часы с оплатой со счета, предоставленного вам компанией! Когда этот счет вам открывали, я потребовал, чтобы мне докладывали о каждом крупном снятии денег. Я отвечаю за все средства компании Фергюсон. Сначала о цене. Я подумал, что вы сделали себе королевский подарок, но ювелир, которому я позвонил, сказал мне, что это были женские часы с бриллиантами. Зачем Энджи вдруг купила себе такие дорогие часы в Африке? Во-вторых, и это главный момент, бедный мой агнец, после убийства доктора Говарда Энджи никогда больше не носила часы. Во второй половине того дня, когда были убиты ее муж и слуги, она вернулась домой с опозданием. Она была уверена, что если бы вернулась вовремя, то могла бы предотвратить убийство. С того самого дня она возненавидела часы. В вашей великолепной спальне, обитой белым сатином… Вы меня слушаете, Эрик?
— Слушаю.
— …нет ни одних настенных часов. Вас обычно будил Филипп. Или Энджи звонила ему по телефону… А ваш поспешный отъезд из отеля «Дайане Риф»? А звонок из отеля? Смешно! Разговор был несвязным, спешным, не вписывавшимся в обычное поведение Энджи. Вы проявили себя ловким человеком в самом начале, я поверил в то, что Энджи была в Лас-Вегасе, но потом меня насторожила эта история с часами.
Я был спокоен, мне собирались рассказать мою жизнь, как отдельное дело, надо было выслушать до конца.
— Я ничего не делал ради личных интересов, Сэндерс, вам это прекрасно известно. Я последовал вашим советам быть осторожнее с Африкой и не мог допустить, чтобы она вышвырнула меня, как какого-то замарашку.
Сэндерс отогнал муху, которая намеревалась полакомиться большой каплей молока, пролитой на стол.
— Вы были слишком заняты собой, Эрик. За три дня до вашего отъезда Энджи рассказала мне о существовании некоего завещания, она намеревалась оформить его у мэтра Бентшола. Она объявила мне достаточно торжественно, что ждала ребенка.
