Монго Бети - Помни Рубена. Перпетуя, или Привычка к несчастью
Придя к выводу, что правительство подтасовывает результаты конкурса, Эдуард, вне всякого сомнения, извлек из этого определенный урок, но урок на свой лад: другой бы решил, что необходимо бороться, дабы заставить правительство уважать справедливость, а он уразумел, что настало время свить себе гнездо в вязких тенетах несправедливости, и решил служить ей отныне верой и правдой.
Поэтому никто из окружения Жан-Дюпона ничуть не удивился, когда вскоре после этого случая Эдуард сблизился с полицейским, который занимал важный пост в Зомботауне и был хорошо знаком всем его обитателям, — тот стал частенько захаживать к Эдуарду. Вежливо отклоняя всякий раз любые приглашения, полицейский держался тем не менее непринужденно и, пожалуй, даже по-дружески, и если жители Зомботауна не испытывали к нему особой симпатии, то виной тому был его чересчур любопытный, настойчивый взгляд, который он пытался скрыть за темными очками.
В тот день, когда полицейский в первый раз пришел к ним, Перпетуя прибежала к Анне-Марии и сообщила, что, к своему удивлению, узнала в нем уроженца Нгва-Экелё, где она когда-то училась.
— Мало того, — со смехом подхватила Анна-Мария, — мы с ним уже встречались, разве ты не помнишь? Это ведь тот самый человек, который говорил с нами тогда, в полицейском комиссариате, неужели ты забыла? Он еще уговаривал нас вступить в Африканский союз и обещал за это выдать нам лицензию.
— Да, да, конечно, теперь я припоминаю. Представь себе, его зовут почти так же, как и меня. Его фамилия М’Барг Онана.
— Прекрасно! А еще хочу сказать тебе, дорогая Перпетуя, что этого парня я давно уже знаю, только тогда в своем роскошном кабинете он и виду не подал, что мы с ним знакомы. Когда-то он учился в школе здесь, у нас, в Зомботауне, впрочем, он ведь в тот раз вскользь упомянул об этом. Я его помню довольно смутно, но мне кажется, что я посылала его в свое время с мелкими поручениями, за которые довольно дорого платила, только, видно, мсье уже запамятовал это, и я для него теперь всего лишь «мадам».
Перпетуя тоже могла кое-что добавить к этому рассказу: когда ей исполнилось двенадцать лет и грудь ее только-только начала округляться, М’Барг Онана, который после окончания какой-то специальной школы на несколько месяцев вернулся в свою родную деревню, стал донимать ее гнусными предложениями. Само собой разумеется, его домогательства не имели успеха.
— Теперь я нисколько не сомневаюсь, что он меня тоже узнал, однако сделал вид, будто видит впервые.
— Вот посмотришь, — лукаво усмехнувшись, заметила Анна-Мария, — ты очень скоро получишь лицензию, хоть ты и не активистка Африканского союза. Считай, что тебе повезло, Перпетуя. Только не вздумай отказываться, упрямая голова. Это ведь тебя ни к чему не обязывает. Пусть Попрыгает, негодяй! А то стараешься для них, когда они еще маленькие, голодные, и на гебе — стоит им чуть-чуть преуспеть, как они даже имя твое позабудут! Пусть попрыгает!
Однако, сколько ни уговаривала ее Анна-Мария, Перпетуя встречала полицейского с кислой миной — она и виду не подала, что узнала его. М’Барг Онана и не настаивал на том, чтобы молодая женщина припомнила его, он надеялся, что на нее произведут впечатление его элегантные костюмы и служебная машина, на которой он несколько раз подъезжал к дому, когда подвозил Эдуарда. М’Барг Онана пристально глядел на Перпетую сквозь темные стекла своих очков, зная, что это смущает ее.
Примерно в тот же период, когда полицейский зачастил к ним в дом, к Эдуарду приехали на несколько дней родственники Софи — трое крестьян из северного района Ойоло. Ночевали они у Жан-Дюпона, а все остальное время проводили у Эдуарда, но вечерам запирались с хозяином дома в спальне и вели нескончаемые беседы. Софи и Перпетуя, кое-как примостившиеся вдвоем на кровати, которую поставили в гостиной после того, как Перпетуя вернулась к семейному очагу, иногда засыпали. А порою одна из них не ложилась, ожидая, когда гости уйдут, и, как только они покидали дом, сообщала об этом другой, так как они по очереди проводили ночь с Эдуардом.
В конце концов родственники уехали и увезли с собой Софи. Анна-Мария сказала Перпетуе, что они приезжали получить выкуп за свою сестру, причем их семейство потребовало огромную сумму. Эдуард заявил, что у него нет денег, и тогда они попросили его дать хотя бы платежное обязательство, но Эдуард ответил, что ему и впредь нечем будет платить. Волей-неволей им пришлось уехать и забрать с собой сестру.
— А ведь у него есть деньги, — смеялась Анна-Мария. — Всем известно, что этот скупец давно собирает по грошику. К тому же, если бы Эдуард очень хотел, чтобы Софи осталась, он добился бы, чтобы ты отдала ему свои деньги. А ведь он даже не попросил у тебя. Не так ли?
— Мои деньги? Да я все равно не дала бы их ему!
— Послушай-ка, Перпетуя, девочка моя, с твоим мужем другого выбора нет: либо ты во всем подчиняешься ему — и тогда все будет хорошо, либо ты начинаешь артачиться — и тогда он отравит тебе жизнь, превратит ее в сущий ад. Запомни хорошенько: твоему мужу ничего не стоит превратить твою жизнь в ад.
— Выходит, я и свои деньги обязана ему отдать!
— Если он потребует, конечно, моя девочка, лучше отдать. Заметь, ты ведь можешь сделать это, не уронив своего достоинства, например сказать ему: «Даю тебе деньги в долг, вернешь мне их через год…» или еще что-нибудь в таком же духе. Поняла, Перпетуя?
— А есть ли хоть что-нибудь, в чем я могу отказать мужу?
— Нет, Перпетуя, такого быть не может, если, конечно, он и в самом деле чего-нибудь потребует. Во всяком случае, на этот раз ты вышла победительницей. Ведь говорила же я тебе: ты самая красивая. А Софи ему надоела, не то, уверяю тебя, он нашел бы деньги или хотя бы пообещал потом заплатить выкуп — ведь для деревенских это одно и то же. Им и липовый выкуп подошел бы. Ну и дурочка же эта Софи! Вообразила, будто добилась своего. Порядочной женщине никогда не следует связываться с отцом семейства. Только разве что-нибудь втолкуешь этим безмозглым дурочкам!
В тот же день Эдуард вместе со своим другом полицейским, который даже во время еды не расставался с темными очками, обедал в тесной хибарке. За все время обеда он ни словом не обмолвился с Перпетуей, подававшей на стол.
Был уже поздний час, когда мужчины ушли. Не успела Перпетуя вымыть посуду и расставить ее по местам в маленьком закутке, служившем ей кухней, как полицейский вернулся один, сам открыв дверь ключом, который мог дать ему только Эдуард, и бесцеремонно уселся за стол. Впервые Перпетуя почувствовала, что он не следит за ней из-под темных очков, напротив, взгляд его был устремлен куда-то вдаль, было похоже, что он не знает, как начать разговор, и подбирает нужные слова. Целую вечность, как показалось Перпетуе, он курил сигарету за сигаретой, не произнося при этом ни единого слова. Потом наконец сказал:
— Мадам, неужели вы так ничего и не предложите мне выпить?
Перпетуя, ничего не смыслившая в напитках, поискала наугад в разных уголках — не осталось ли там какого-нибудь питья — и, найдя в конце концов бутылку пива «Бофор», небрежно поставила ее на стол перед М’Барг Онаной, положила рядом открывалку и отошла в темный угол.
— Мадам, а стакан у вас можно попросить? — произнес, открыв бутылку, полицейский.
Послышался звон посуды, затем появилась Перпетуя. Она поставила стакан на край стола и подтолкнула его — стакан заскользил к полицейскому в темных очках.
— Многие люди в нашем квартале, даже самые почтенные, пьют пиво прямо из горлышка, — заметила молодая женщина, отвернувшись. — Некоторые утверждают, что только так и надо его пить.
Губы мужчины скривились, изображая скорее насмешливую гримасу, чем улыбку, он налил себе пива и залпом выпил.
— А знаешь, Перпетуя, зачем я здесь? — начал он неуверенно (во всяком случае, так показалось молодой женщине).
— Конечно, знаю. Ждешь моего мужа.
— Пожалуй, — согласился мужчина в темных очках. — Но я не хочу мешать тебе спать. Почему ты не ложишься?
Выждав некоторое время, полицейский заговорил о другом.
— Вот видишь, Перпетуя, какова воля случая, — начал он, сияв наконец свои очки и положив их на стол. — Ты ведь меня сразу узнала, к чему ломать комедию! Помнишь Нгва-Экелё? В конце концов, это было не так уж давно, хотя время бежит… Как поживает твоя подруга Кресченция? — Перпетуя не отвечала. — Перпетуя, — снова заговорил полицейский после некоторого молчания, — твоему мужу до сих пор не везло, а невезенье — это своего рода болезнь, и ее можно вылечить, стоит только найти хорошего врача. Я сам займусь этим делом — и сегодня же, не откладывая. В такой стране, как наша, да еще в первые годы после провозглашения независимости, вакансии так и сыплются, и будь я проклят, если не подыщу для твоего мужа что-нибудь подходящее. Надеюсь, против этого ты не станешь возражать?
