Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

— А как же Лебе? — спросил Сури, и мне подумалось, что он похож на молодого Горького и со временем станет классиком малийской словесности.

— Лебе был потомком восьмого первопредка и организатором человеческого языка. Но старый хранитель слова, седьмой первопредок, убитый нами, заманил его под землю — Лебе умер. Седьмой первопредок под землей проглотил Лебе, затем изрыгнул его вместе с потоком воды. На том месте, где находилось тело Лебе, вода покрыла большое пространство, образовалось пять рек.

— Не четыре? — придирчиво переспросил Сури. — Обычно речь идет о четырехреках, текущих в четыре конца света. Взять, например, калмыкскую космологию…

— Да чего далеко ходить, — перебил я. — В начале Библии из Эдема вытекает река для орошения рая, а после она разделяется на четыререки!

— Ребята, пить хочется! — облизнулась Габи.

Ей дали попить.

— Ну, это совсем другое, — вдруг обозлился проводник. — Библия ошиблась. Кости Лебе, выблеванные первопредком, превратились в священные предметы культа, цветные камни — дуге. Они обозначили контур души, который делают Номмо при рождении человека. После того, как восьмой первопредок проглотил потомка, их силы смешались, и Лебе — это новое слово, а пять рексуть символ нового слова.

Mon Dieu! Река как речь, как змея в Дого, не составляет пятикнижье. Четыре реки — неполное знание, пропущенная глава. Вот откуда берется человеческая слабость, вот откуда изъян и разрыв между верой и знанием, не хватает одного потока, вот куда стекла человеческая мысль, греческая, мусульманская, где на персидских миниатюрах изображаются четыре течения воды, наконец, библейская, и тольков Догоне… Ах, как не хватает пятой реки!

Проводник подтвердил мои мысли. Мне стало не по себе.

У каждого есть своя пятая река. Не спи, соберись, не трать время, ищи, дыши, свирищи, никто тебе не поможет, сам найди — не пожалеешь. Найди ее и разомкни цепь: сон-жизнь-слово-смерть-любовь. Нет более заветной (и более пошлой) цепи.

Нашел. Неужто нашел? Похоже, это и есть тот сангам, на который меня навела Индия. Скважина основного мифа. Если замысел угадан правильно, то вот оно — золотое руно.

Да, но как его, собаку, экспортировать? Украдкой? Чем точнее замысел, тем опаснее приводить его в исполнение. Нечеловеческое это дело. Здесь вторжение в правила, с которыми изволь считаться как с обязательными законами.

Заметив мой испуг, проводник усмехнулся.

Мы выехали из Догона в некотором оцепенении. Сури сосредоточенно молчал, занавесив лицо несвежим тюрбаном. Мы страшно пылили красной пылью. Немка дулась. Путь наш теперь лежал в Томбукту, духовный центр государства Мали.

— Дай бинокль, — сказала немка.

Перед отплытием из Мопти в Томбукту мы бродили по вещевому базару, смотрели, как делают пир оги, толковали с кузнецами, зашли в кафе. С высокой веранды были видны моющиеся люди. Это были мальчики и мужчины. Немка балдела.

— Ты погляди, — сказала она возбужденно, — когда мужчины выходят на берег, они прячут хуй между ног. Смешно.

— Габи, — сказал я, — неужели тебя это все еще волнует?

— А что меня должно волновать?

Сури быстро вошел в кафе.

— Капитан сердится, — сказал он. — Пора отплывать, а вы чем тут занимаетесь?

Сердце мое учащенно забилось. Мне представилась встреча с капитаном. Яя отвез нас к пироге и распрощался. Он возвращался в Бамако. Мы подошли к моторной пироге, или пинасе. Нам предстояло плыть на ней три дня. По доске прошли и сели. Двое курчавых пацанов в одинаковых белых пальто и черно-белых клетчатых штанах, очень грустные, предложили свои услуги.

— Батюшки! — перепугались они, вглядевшись в меня, с зеленой шапочкой на голове и в черных очках. — Каддафи приехал!!!

В Африке все на кого-то похожи.

— Да вы и сами — вылитые Пушкины! — рассудил я.

— Мы помощники капитана, — отрекомендовались повеселевшие трупные пятна моей культуры. — Добро пожаловать!

— А я Элен — повариха, — сказала застенчиво черная женщина и блеснула зубами.

Капитан сидел в отдалении, ближе к корме, у руля. Это был черный человек в нелепых черных очках за три копейки с какими-то неприятными узорами на дужках и в дешевом спортивном непромокаемом костюме. Он помахал нам рукой, но даже не привстал. Я был несколько разочарован его видом. Впрочем, я уже в Индии заметил, что чем дальше я отрывался от западной цивилизации, тем бледнее становилась личность капитана. Она почти растворялась в окружающей среде: в Индии — по аскетической вертикали, в Африке — по природной горизонтали.

Капитан завел мотор, мы поплыли. Мы плыли по молочно-зеленой воде Нигера в середине января, в середине месяца Рамадан. Нигер — благодушная река. В ней нет истерии. Она река рек. Она река крови, но в мирном смысле, то есть артерия. После Догона только так и хотелось. Река осмысляет пейзаж и делает его бесконечным. Каждый пикник у реки (фотография нарождающегося среднего класса во Франции, тридцатые годы XX столетия, женское белье на женском толстом теле) отличается от пикника без реки. Нигер между Мопти и Томбукту имеет неожиданную внутреннюю дельту, над происхождением которой ломают головы географы. Река распадается на рукава, сливается в молочно-зеленое внутреннее море без берегов, а после вытекает из моря стройным потоком без всяких причуд. Богат и разнообразен мир пернатых. Меня поразили длинношеии аисты, которые, взлетая, складывают шею, как столярную линейку, в несколько раз. Нигер, с другой стороны, дает примеры минимализма. То угостит стаей обезьян, и больше их никогда не покажет, то выставит крокодила (но я не буду врать, крокодилов не видел), то скромно положит на отмель дюжину бегемотов. Они — зорче матросов, с прозрачными фиолетовыми ушами, с большими ноздрями.

— Ноздри, как у тебя, — сказала немка. — В них танк пройдет.

— Редкая женщина долетит до середины Нигера, — незлобно отмахнулся я.

Кстати, Мали — в переводе и есть бегемот. Мясо бегемотов коптят. В таком виде его можно хранить в течение нескольких месяцев. Африканцы — прекрасные охотники. Техника охоты на бегемотов осталась до сих пор такой же, какой ее описал еще Ибн Баттута в 1352 году, путешествуя из Томбукту в Гао, и я не буду повторяться, скажу только, что загарпуненное животное мы с немкой тоже добивали копьями. Но это так — вскользь, а вообще наибольшую ценность представляет нильский окунь (lates niloticus), или иначе капитан.

Капитан — главная рыба Нигера. Он очень приятен на вкус, действительно напоминает нашего окуня и весит 10–20 килограмм, но, бывает, доходит до 100. Мы останавливали встречные пироги рыбаков с длинным шестом (как они ловко им орудуют!) и покупали свежайшего капитана. Элен оказалась классной поварихой и приготовляла капитана во всех видах, под разными соусами, с разными травками, натирала капитана петрушкой, киндзой, сельдереем, ладаном, мариновала, солила, боготворила, жарила на гриле. Мы все ели капитана с утра до вечера и очень хвалили Элен, а она улыбалась.

По берегам Нигера широко распространены разнообразные термиты. Пейзажи сахеля пестрят их постройками, высотой до полутора метров. Отойдя от шока, Габи осторожно раздвинула губы.

— Потрогай! Он вернулся ко мне! Мой петушок вернулся! — от счастья заплакала Габи.

На радость мне, она тонула во всех пяти реках. Мы были чужие друг другу люди, попадавшие в аргонавтныеусловия вынужденной близости. Каждый по-своему бездомный, несчастный, растерянный. Я люблю ее точные лесбиянские руки, шарящие по утрам мои соски. Она — разложение женской массы, выделение мужского начала, распространение волосяного покрова, щетина на ягодицах, затвердение молочных желез, отказ от деторождения, острый интерес к молоденьким графиням, развивающийся алкоголизм, перенос интереса в анал, тяжелая шишка сфинктера, раздробление принципов, потеря половой идентификации, генетическая катастрофа, гормональный бред, продукт века, его наказание.

Я аккуратно потрогал указательным пальцем. Не хилый, и даже залупается, как детский пенис. Не сразу сообразишь, где кончается большой клитор и начинается маленький хуй. Боюсь ошибиться, но клитор Габи, по-моему, и есть посол на хуй.

Мы с ней панически боялись (ой, просто тряслись), но не мухи цеце, с которой медицина довольно успешно борется, а одного водяного невидимого микроба, который живет в стоячей воде Нигера всего двадцать секунд и за это время ищет, куда бы ему внедриться, и если человек купается или просто стоит как дурак, то микроб в него попадает, как пуля, и после этого у мужчин отпадают все половые органы в буквальном смысле этого слова. У женщин тоже все отпадает. Во всяком случае, у Габи, как теперь всем известно, есть чему отпасть. Солнце заходит здесь ровно в шесть вечера, и начинается тьма. Первую ночь мы ночевали в палатках. Сны в пустыне похожи на медленно разворачивающиеся оперы с длинными ариями, хором, множеством действующих лиц, оркестром и декорациями из реквизита Большого театра.