Александр Ройко - Жизнь щедра на сюрпризы
— Да, будет нам всем что вспомнить в Союзе при встрече, — протянул кто-то из ребят. — Интересно мы здесь жили. Интересно ведь встретиться через пару лет и поговорить. А поговорить будет о чём.
— Ты знаешь, — задумчиво протянул Виктор Коваленко, — мне кажется, что если мы встретимся в Союзе с некоторыми совершенно незнакомыми людьми, то тоже будет интересно поговорить.
— Не понял, о чём это ты.
— Да о том, что если ты узнаешь, что твой собеседник, возможно, случайный, незнакомый — как часто бывает в автобусе, поезде и т. п. — тоже когда-то работал в ГСВГ, то ты с ещё бо́льшим интересом будешь с ним говорить.
— Наверное, только почему с бо́льшим интересом?
— Да потому, что мы можем только вспоминать о месте своей работы. А вот он тебе, как и ты ему, сможете рассказать много нового, неизвестного о тех местах, где вы работали.
— А ведь точно, и это здорово! И таких людей в Союзе немало. Мы там будем некоей кастой.
— Ну, каста, это очень резкое, да и не совсем, наверное, точное для этого определение, — произнёс Морозевич. — Мне года полтора тому назад назвали более точное, более подходящее слово.
— И что это за слово?
— Сейчас я вам его назову, с небольшим отступлением. Так вот, ранее для средневековой Руси было характерно деление групп людей. И основными из них были "тяглые" (обязанные государству повинностями и податями) и "служилые" (обязанные службой). Вторую группу ещё часто называли государевыми людьми — слугами народа. В нашем случае это больше относится к военным. Это люди, которые здесь в ГСВГ, выполняют свой долг перед государством на своём месте в каком-либо гарнизоне. А сами гарнизоны — это маленькие островки нашей страны, нашей Родины. Но и мы тоже причастны к выполнению долга перед Родиной, мы тоже служилые люди. При этом, не забывайте, многие маленькие граждане нашей страны здесь родились и ГДР для них уже даже нечто большее, нежели просто место службы их родителей. Это уже их маленькая Родина. И вот это нас всех объединяет. А слово, объединяющее нас всех — это "сословие". Сейчас это забытое слово, но именно оно делило ранее в Руси людей на отдельные группы. Сословие — это социальная прослойка, группа, члены которой отличаются по своему правовому положению от остального населения. По-моему, очень подходит нам это слово, мы именно та социальная прослойка граждан СССР, которая прожила часть своей жизни в ГДР. Мы действительно объединены по одному признаку — по признаку ГСВГ! И убрать это из нашей жизни никому не в силах! Это есть, а для кого-то уже была, — вздохнул Андрей, — наша жизнь, это наша молодость, наше становление. Да, это станет для всех нас когда-нибудь нашим прошлым. Но без прошлого ведь нет и настоящего.
— Да, правильное слово и хорошее. И звучит приятно, — после некоторого молчания уже тоже грустно протянул Максим Фисунов. Остальные молчали, и молчание это было каким-то безрадостным. Видимо, каждый осмысливал для себя и сопереживал сказанное Морозевичем. Правда, в последнее время, Андрей как-то думая о расставании с ГДР, решил, что греческое по происхождению слово ностальгия уже несколько утратила свой первоначальный смысл. Если в русских словарях оно трактуется так, как было сказано выше, то, например, у иностранца Фасмера этого иностранного слова вообще нет. Вероятно, сегодня его используют уже в более широком смысле. Сейчас ностальгия может быть о чём угодно — по детству, по старым дворам, по друзьям юности, по старым фильмам, по старым песням, по запаху свежеиспечённых бабушкиных пирожков, по бабушкиным неспешным и довольно наивным повествованиям-настановлениям. Из тоски по родине это слово превратилось просто в тоску по прошлому. Хотя, собственно говоря, это не имело никакого значения — как бы там ни было, а тоска остаётся тоской.
Молчаливая пауза немного затянулась, видно было, что тема, хотя и не исчерпана, но продолжать её желающих уже не было. Слишком уж задела эта тема за живое каждого. Поэтому начали прибираться и прощаться. Морозевичу коллектив теплохозяйства подарил на память хорошие настенные часы с барометром и термометром. Все, какие-то грустные начали расходиться. В таком же настроении Андрей и возвратился домой — оставалось всего два дня до отъезда.
Поскольку все вещи были уже практически собраны, то субботу и воскресенье Морозевичи полностью посвятили отдыху. Окончательно подготовиться к отъезду они успеют и в воскресенье вечером. А сейчас это был активный отдых е поездкой на велосипедах в лес, не за грибами, конечно, а просто, чтобы хорошо отдохнуть, надышаться этим чудесным пьянящим воздухом. Они также долго гуляли, уже пешком, по всей территории госпиталя, по окрестностям, как бы впитывая и запоминая каждую мелочь. Лера со слезами на глазах кормила белочек, собирала красивые, но совершенно ненужные ей цветы. Делалось это всё как бы машинально, потому что все мысли были о том, что завтра всего этого для них уже не будет. В воскресенье после обеда Андрей отвёл оба велосипеда в мастерскую — он их оставлял, как ранее было договорено, Фисунову и Коваленко. А они, уезжая, оставят это "наследство" более молодым. Ключ от мастерской у него уже утром в понедельник забрал Максим. Он и был последним человеком, с кем в этот день простились в Белитц-Хальштеттене Морозевичи.
И вот они уже сидели в поезде, который двигался на восток. С ними рядом в отделение-купе плацкартного вагона сидела ещё пара ребят, едущих, вероятно в отпуск. Они были радостны, возбуждены, весело разговаривали. И их можно было понять — у них впереди встреча с родными, с друзьями и целый месяц отдыха. А вот Морозевичам было совсем не до веселья, они сидели расстроенные, грустные. Они практически не разговаривали, обмениваясь только парами фраз, и всё время смотрели в окно, любуясь и запоминая на всю жизнь пейзажи чужой страны, ставшей им такой близкой. Лера, как обычно, сидела лицом по ходу поезда, Андрей же напротив неё. Они ожидали мост через Одер, который отделит их навсегда от этой страны. Прошло немного времени, и Лера, наконец, нарушила молчание:
— Всё, впереди Одер, — грустно произнесла она.
— Да, — тихо промолвил Андрей. — Вот мы и расстаемся. Но уже сейчас, ещё не полностью расставшись, мы уже ощущаем ностальгию по не родной нам стране. И эта ностальгия каждого из нас понятна — мы все ей подвержены. А потому мы будем всегда любить эту страну, мы будем её помнить, потому что это была наша жизнь в той стране. И хорошая была жизнь!
Сидевшие рядом ребята притихли и сразу стали какими-то серьёзными. Они прекрасно поняли, что это касается и их. Пройдёт какое-то время, и они сами окажутся в положении своих временных попутчиков. И вот уже пассажиры услышали громкий гул от проезжавшего по мосту поезда, и увидели за окном мелькающие фермы этого моста. Лера кончиком носового платка вытирала глаза. Андрей же, когда увидел, что поезд миновал последние пролёты моста, и остающуюся позади гладь реки, негромко, с какой-то хрипотой в голосе произнёс:
— Прощай ГСВГ, страна в стране, обе из которых мы будем всегда любить и помнить!
