Артур Хейли - Перегрузка
Иветта знала, что обратного пути нет. Переиграть произошедшее уже невозможно. Она все понимала, но никак не могла принять умом. Иногда ночами, лежа рядом с Георгосом в темноте мрачного дома на Крокер-стрит, она придумывала себе картину возвращения на ферму в Канзасе, где она родилась и где прошло ее детство.
По сравнению с нынешней жизнью те дни казались ей светлыми и беззаботными. На самом же деле и там было сплошное дерьмо. Ферма располагалась на двадцати акрах каменистой земли. Отец Иветты, угрюмый, сварливый и вздорный человек, с трудом зарабатывал на пропитание семьи из шести человек и еще на платежи за ссуду. Этот дом никогда не дарил тепло и любовь его обитателям. Жестокие драки между родителями были привычным делом, и дети перенимали такой стиль взаимоотношений. Вечно брюзжавшая по любому поводу мать Иветты нередко давала понять, что Иветта, самая младшая в семье, была нежеланным ребенком и заслуживала аборта.
По примеру двух своих старших братьев и сестры Иветта, как только повзрослела, покинула отчий дом и больше никогда в него не возвращалась. Она понятия не имела, где теперь ее семья, живы ли родители. Она просто внушала себе, что это ей безразлично. Правда, ей все же было любопытно, узнают ли о ее смерти родители, братья и сестра и тронет ли их эта новость хоть в малейшей степени.
Конечно, думала Иветта, в том, что произошло с ней с тех пор, проще всего винить те ранние годы, но это было бы неверно и несправедливо. Приехав на Запад, несмотря на свое начальное образование, она устроилась продавщицей в магазине в отделе детской одежды и полюбила эту работу. Ей нравилось помогать выбирать одежду для малышей. Тогда она чувствовала, что и сама хотела бы когда-нибудь иметь детей. Но она не стала бы обращаться с ними так, как обращались с ней в родительском доме. Однако на своем пути ей было суждено встретить Георгоса. Девушка, с которой она вместе работала, взяла ее как-то на политический митинг левых. Потом Иветта бывала еще на нескольких подобных митингах, где и встретилась с Георгосом… О Боже, что толку вспоминать об этом!
Иветта отдавала себе отчет, что к некоторым вещам у нее способностей не было. Она всегда испытывала трудности с оценкой разных фактов, да и в маленькой деревенской школе, которую она посещала до шестнадцати лет, учителя дали понять, что считают ее просто-напросто дубиной. Видимо, поэтому, когда Георгос уговаривал ее бросить работу и уйти с ним в подполье, чтобы создать организацию «Друзья свободы», Иветта не раскусила, во что она втягивается.
В то время все казалось невинным развлечением, которое обернулось тяжким испытанием в ее жизни. Лишь постепенно до сознания Иветты стало доходить, что наряду с Георгосом, Уэйдом, Ютом и Феликсом, она превратилась в преступницу, которую разыскивают власти. Осознав это, она ужаснулась.
Что с ней сделают, если поймают? Иветта думала о Патти Херст, на долю которой выпали страдания во имя Христа. Насколько тяжелее придется ей, Иветте, ведь о ее жертвенности говорить не приходится. Иветте вспомнилось, как Георгос и трое других революционеров от души смеялись над процессом Патти Херст, над тем, как истеблишмент в праведном гневе распинает одного из собственных рядов, причем не за совершенное преступление, а за измену ему, истеблишменту. Если бы Патти Херст, как сказал Георгос, в том конкретном случае оказалась бедной или чернокожей, как Анджела Дэвис, судьи отнеслись бы к ней с большим сочувствием. Херст «не повезло», что у ее старика были деньги.
Иветта хорошо помнила, как их группа смотрела телевизор и расходилась каждый раз, когда начинались репортажи о процессе. Теперь же она сама совершила преступление.
Сама мысль об этом вызывала у Иветты страх. Он распространялся, как раковая опухоль, заполняя каждый миг ее жизни. Совсем недавно она осознала, что Георгос больше ей не доверяет. Она замечала, что он как-то странно смотрит на нее. Он стал скрытен, не посвящал ее больше в свои новые планы. Иветта чувствовала: что бы ни произошло дальше, ее дни как соратницы Георгоса в общем-то сочтены.
Именно тогда, сама не понимая зачем, Иветта начала подслушивать разговоры и записывать их на магнитофон. Это было нетрудно. У Георгоса была разная аппаратура, и он показал Иветте, как ею пользоваться. С помощью скрытого микрофончика в мастерской и магнитофона в другой комнате она стала записывать разговоры Георгоса с Бердсонгом. Таким образом, прослушивая затем пленку, Иветта узнала об огнетушителях, начиненных взрывчаткой, в отеле «Христофор Колумб».
Кассеты, которые она отдала этой негритянке, представляли собой запись телефонных разговоров между Георгосом и Бердсонгом.
Зачем она это сделала? Даже теперь Иветта затруднялась ответить на этот вопрос. Это не было каким-то осознанным поступком, тут даже нечего себя обманывать. Судьба находившихся в отеле ее тоже не волновала, они были так далеко от нее. Возможно, ей хотелось спасти Георгоса, спасти его душу, если только она у него была, если она вообще была у кого-то из них, от того ужасного дела, которое он собирался осуществить.
У Иветты разболелась голова. Это всегда с ней происходило, когда надо было много думать. И все-таки ей не хотелось умирать! Но она знала, что должна это сделать. Иветта огляделась вокруг. Она шла не останавливаясь, не давая себе отчета в том, куда попала. Затем она поняла, что успела пройти больше, чем ей казалось.
Уже было видно то место, куда она стремилась. До него оставалось совсем немного. Это был небольшой, поросший травой холм, расположенный намного выше города и остававшийся в муниципальной собственности. Местные жители называли его Одиноким холмом. Название показалось Иветте очень даже подходящим — малолюдное место, поэтому она его и выбрала.
Последние двести ярдов, вот уже последняя улица и никаких домов вокруг, остается только подняться вверх по крутой узкой тропинке. Это расстояние она преодолела медленно. И все же пугавшая ее вершина приближалась чересчур быстро. До этого день был ясным, теперь же резкий холодный ветер нагнал свинцовые тучи.
Иветта дрожала. Под ней за городом расстилался океан, казавшийся ей серым и мрачным. Иветта села на траву и во второй раз открыла свою сумку. Первый раз это было в баре, она вынимала из нее магнитофонные кассеты. Иветта достала из сумки тяжелое устройство, которое несколько дней назад прихватила из мастерской Георгоса и припрятала до сегодняшнего утра. Это был удлиненный подрывной заряд — простой, но эффективный. Отрезок трубы, нашпигованный взрывчаткой. Труба была запаяна с обеих сторон, но на одном ее конце имелось маленькое отверстие для капсюля.
Иветта осторожно вставила капсюль и, как учил ее Георгос, прикрепила к капсюлю короткий фитиль, который теперь торчал из трубы. Фитиль был рассчитан на пять секунд — достаточно длительное время. Иветта снова открыла сумку и нащупала маленькую зажигалку. Пока она возилась с ней, руки ее тряслись. Из-за резкого ветра зажигалка то и дело гасла. Тогда она положила трубу со взрывчаткой на землю и прикрыла зажигалку ладонью. Раздался щелчок и вспыхнул огонь. Теперь она подняла бомбу, правда, не без труда, потому что ее еще больше охватывала дрожь, но Иветте все же удалось подтянуть конец фитиля к огню. Фитиль вспыхнул мгновенно. Одним быстрым движением Иветта отбросила зажигалку и прижала бомбу к груди. Закрыв глаза, она надеялась, что это будет не больно…
Глава 4
Подошел к концу второй день съезда Национального института энергетики. Все официальные мероприятия дня были завершены. Залы отеля опустели. Большинство делегатов и их жены — некоторые приехали с семьями — разошлись по своим номерам и люксам. Одни развлекались и выпивали, другие уже отошли ко сну. Некоторые молодые делегаты и более старшие гуляки разбрелись по городским барам, ресторанам, дискотекам, кабакам со стриптизом. Но даже они потянулись в отель. А к двум часам, когда закрываются ночные увеселительные заведения, к ним присоединились и остальные.
— Спокойной ночи, озорники. — Ним поцеловал Леа и Бенджи и выключил свет во второй спальне их люкса, где спали дети. Леа уже почти заснула и пробормотала в ответ что-то непонятное. Бенджи еще бодрствовал, хотя было уже далеко за полночь. Ему хотелось поделиться с отцом своими впечатлениями.
— Пап, а жить в отеле — это здорово.
— Но если долго, это влетит в копеечку, — сказал Ним. — Особенно когда некто по имени Бенджамин Голдман подписывает чеки прямо в номере.
Бенджи захихикал:
— А мне это нравится.
Ним разрешил Бенджи подписать счет за завтрак сегодня утром, а вечером Бенджи и Леа заказали себе на ужин стейки в номер, пока Ним и Руфь были на приеме, который устраивал НИЭ. Позже вся семья отправилась в кино, откуда они только что вернулись.
