Игорь Ефимов - Седьмая жена
Пусть возрасты разделятся и живут отдельно.
Пусть те, кто ближе к смерти, чем к рождению, сдадутся! падут на лопатки в борьбе времен под нашим натиском дикарей.
Мы идем туда, юноши, и вдруг кто-то мертвый, кто-то костлявый хватает нас и мешает нам вылинять из перьев дурацкого сегодня. Разве это хорошо?
Государство молодежи, ставь крылатые паруса времени!»
Поэт пронизан нежным чувством взаимопонимания с юношами других стран, он постоянно возвращается к мысли объединения их в мировые союзы ради войны между возрастами.
«Я скорее пойму молодого японца, говорящего на старояпонском языке, чем некоторых моих соотечественников на современном русском…
Право мировых союзов по возрасту. Развод возрастов, право отдельного бытия и делания».
Старшие возрасты, в терминологии этого поэта, называются «приобретатели», младшие – «изобретатели». Какими же изобретениями поэт хочет осчастливить человечество?
«Нужно, – пишет он, – разводить хищных зверей, чтобы бороться с обращением людей в кроликов… В реках разводить крокодилов. Исследовать состояние умственных способностей у старших возрастов…
Разводить в озерах съедобных, невидимых глазу существ, дабы каждое озеро было котлом готовых, пусть еще сырых озерных щей…
Внести новшество в землевладение, признав, что площадь землевладения, находящегося в единоличном пользовании, не может быть менее поверхности земного шара.
Ввести обезьян в семью человека и наделить их некоторыми правами гражданства.
Все мысли земного шара (их так немного), как дома улицы, снабдить особым числом и разговаривать и обмениваться мыслями простой вывеской дощечки с обозначением числа.
В обыкновенных войнах пользоваться сонным оружием (сонными пулями).
Воздвигать бегающие и странствующие памятники на площадках поездов.
Измерять единицами удара сердца трудовые права и трудовой долг людей. Удар сердца – деньги будущего… Голод и здоровье – счетоводная книга, а радость, яркие глаза – расписка».
Ах, как стыдно не поддаваться этому поэтическому дурману, как стыдно чувствовать себя уже навеки среди старших, среди приобретателей. Быть может, если бы мы сумели преодолеть себя, если бы согласились лечь на лопатки под бешеный занос их молота, они бы простили нас? Простили за то, что мы, даже не открывая рта, одним видом своим напоминаем им: их богатство непрожитых лет убывает с каждым днем. Ведь когда мы говорим им о своей любви и просим – или молча ждем – хоть проблеска ответного чувства, они справедливо отвечают нам – или молча отфыркиваются, – что любовь не предъявляют, как счет к оплате; что все наши разговоры о чувствах – корыстная комедия, сочиненная на то, чтобы заставить их покорно умирать на наших войнах, послушно работать и платить налоги, которые пойдут на наши пенсии, наши лекарства, наши дачи, наше старческое обжорство, наши вялые развлечения.
Дорогие радиослушатели! Если их лозунги порой трудно уразуметь, то разве трудно просто повторять за ними: «Мир понимается как луч. Вы (старшие) – построение пространств. Мы (юные) – построение времени». И рано или поздно вы отыщете в их выкриках, листовках, граффити, да-дзы-бао и понятные, простые указания, перечисляющие то, чего от вас ждут, что вам следует делать, чтобы заслужить хотя бы снисхождение:
«В наших снятых во временное пользование живописных владениях устраивать таборы изобретателей (разве не видели мы уже эти таборы сквозь гитарный звон и дымок марихуаны?), где они смогут устраиватъся согласно своим нравам и вкусам. Обязать соседние города и села питать их и преклоняться перед ними».
Вы слышите? Разве это так уж трудно?
«Питать и преклоняться» – только и всего.
18. Великие Луки
«Мачеха, – неожиданно для самого себя подумал Антон, глядя на Меладу, входящую в библиотечный зал впереди Голды. – Я хочу, чтобы она стала Голде мачехой. Только доброй. И нарожала бы ей сводных братьев и сестер. Семь – святое число. Седьмая жена. И ни одной больше».
Всю дорогу до Великих Лук он пытался выспросить у Мелады подробности: как, где она отыскала Голду? что с ней происходит? как она выглядит, в каком состоянии?
Мелада отвечала уклончиво.
– Она в учебно-трудовом лагере… Нет, работа не очень тяжелая… Кормят нормально… Если не нарушаешь дисциплину… Иначе могут сильно сократить порции… Но это не только наказание… Входит в учебный процесс… Их учат по каким-то новейшим теориям… Считается, что человек, не испытавший голода, не может быть полноценным гражданином… Всякие контакты с внешним миром запрещены… Но мне просто повезло… Мой однокурсник работает там инструктором… Он разрешил мне встретиться с ней… Конечно, не с глазу на глаз… Я не могла сказать ей, что вы здесь… Да и не хотела… Она ведь обо всем должна сообщать своему командиру… И тогда уж ее точно никуда не выпустят… А я хочу, чтобы вы повидались… Теперь я согласна… Мне кажется, ей лучше бы уехать… Все это не для нес… Так мне показалось… Я придумала один ход…
Дождь метался по всей округе с такой лихорадочной поспешностью, с какой запоздавшая уборщица хлещет мокрой тряпкой по разным углам, пытаясь наверстать упущенное время. Автомобильное стекло словно бы утолщилось вдвое за счет слоя воды, и Меладе приходилось низко наклоняться над рулем, чтобы что-то увидеть впереди. Лицо ее было озабоченным и печальным. Встречные грузовики на секунду превращали «фиат-жигуль» в подводную лодку.
– Им приходится не только работать в поле и мастерских… Постоянно устраиваются всякие состязания и тесты… Например, я видела, как они играли в казаки и разбойники… Знаете такую игру? Похожа на вашу – «солдаты и индейцы». Казак отыскивает спрятавшегося разбойника, ловит его, садится на него верхом и весело разъезжает по кругу… Но в этом лагере играют чуть по-другому… Светящаяся надпись все время меняет роли. В тот самый момент, когда казак поймал разбойника, надпись может объявить, что они меняются ролями. И разбойник тут же оседлает казака. Я видела, как одна тоненькая девушка упала на втором круге под тяжестью огромного детины… Нет, отлынивать, не ловить совсем тоже нельзя – за это полагается штраф и карцер.
– Какое изуверство! – сказал Антон.
– Зато это прояснило для меня их методы… И я изобрела подходящее задание для Голды. Достаточно головоломное. Они заинтересовались и согласились отпустить ее со мной на день в городскую библиотеку… Она должна помочь мне расставить книги в иностранном отделе… По именам авторов, в алфавитном порядке… По английскому алфавиту, но одновременно и по русскому.
– Разве это возможно?
– В том-то и секрет. Учащийся должен браться за порученную работу с энергией и энтузиазмом, не рассуждая, не задумываясь над тем, выполнима она или нет. Для этого применяется целая серия тестов и упражнений. Называется, кажется, иррациональная перековка. Она просто необходима для иностранцев, решивших работать на нашу страну. Их ум слишком подчинен рациональному началу – это нужно разрушить в первую очередь, вытеснить слепым подчинением приказу… У меня есть договоренность с заведующей библиотекой – она обещала впустить нас в зал еще до открытия.
И вот они идут по проходу между библиотечными столами. Две женщины. Дороже которых нет для него никого на свете. Широкий комбинезон болтается на исхудавшей Голде, волосы подстрижены пушистым шариком. Предсказывал он ей когда-нибудь, что в будущей жизни ей предстоит стать сусликом? Настороженно замершим у своей норки, тревожно озирающимся, готовым исчезнуть при малейшем шевелении травы? Точно так, как она замерла сейчас при виде него?
– Это мой отец, – негромко сказала она.
– Да, – сказала Мелада.
– Как он сюда попал?
– Он приехал повидаться с тобой.
– Как он узнал, что я здесь?
– Он искал тебя. Ему было нелегко, но он нашел.
– Могу я поздороваться с ним?
– Конечно.
– Хай, дэд.
– Хай, Голда.
– Могу я обнять его?
– Да.
Кожура комбинезона нехотя смялась под его ладонями. Почему ему раньше не приходило в голову, что по-английски слова «талия» и «утрата» звучат одинаково? А как называется по-русски эта цепочка бугорков, которая скользит сейчас под его пальцами? Спинные колокольчики? И правда – вот-вот зазвонят. Ему показалось, что она слегка дрожит.
– Мне бы хотелось поскорее начать работу, – сказала Голда, высвобождаясь и оборачиваясь к Меладе.
– Ты не хочешь ничего узнать о матери? о брате? о деде с бабкой? – спросил Антон.
– Может быть, позже. В обеденный перерыв. У меня будет обеденный перерыв?
– Конечно.
– Мне сказали, что задание очень ответственное. Не, хотелось бы ударить в грязь лицом. Мы и так потеряли много времени на дорогу от лагеря.
