Валерия Новодворская - Поэты и цари
Итак, что прибавил нам Александр I? Петербургский и Харьковский университеты; это хорошо (правда, если учесть, чем занимались по приказу «свыше» в этих университетах после 1815 года, то благодарить не захочется).
Крестьян запретили продавать без семьи, но за это трудно похвалить не охотнорядца, не сатрапа, а образованного джентльмена, ученика швейцарца Лагарпа. Ограничили также и число палок, которыми можно было наказывать крестьянина. Элементы контроля, правда, не предусмотрели. То есть телесные наказания были не запрещены, но смягчены. Кошмар. Александр I регламентировал унижение личности, то есть нашел его правомерным и заново разрешил.
Заодно Александру I, всемогущему царю, властелину гигантской страны, принадлежит сомнительная честь учреждения такой формы «душеспасительной» и «страноспасительной» деятельности, как «разговоры на кухне». Хотя бы и в уютной гостиной Зимнего дворца. Тот комитет «общественного спасения», который молодой царь навербовал из образованной дворянской молодежи и препоручил главе «диссидентов» князю Адаму Чарторыйскому, прельстив его обещаниями помочь Польше и дать ей Конституцию (и дал, кстати, но под тяжелой российской рукой), занимался чистым прожектерством на уровне грибоедовского «Шумим, братец, шумим!».
Особенно жалко старосту кружка Чарторыйского. Пока еще он понял и сказал, что царь очень любит свободу, но при одном условии: чтобы его воля выполнялась, но добровольно. Без принуждения. Тогда это будет свобода, и царь дарует ее. А если кто не хочет подчиняться, его принудят, и тогда это будет деспотизм. Сами же свободы не захотели! Теперь вы понимаете, почему Наполеон, пообщавшись с Александром, за глаза в сердцах обозвал его «типичным византийцем».
Александр дал Царству Польскому то, что не дал России: Конституцию, автономию, «местное самоуправление». Но Наполеон обещал реальную свободу: независимость, а не красиво оформленное рабство. Александр искренне хотел быть добрым монархом для Польши и даже терпеть сейм, если свободные поляки его восславят со слезами умиления на глазах. «Невыносимо, когда насильно, а добровольно – невыносимей» (А. Вознесенский).
Поляки выбрали вариант подавления. Свободные люди всегда выбирают путь под конвоем, только бы не стать удостоенными «расконвойки» (поощрение для образцовых заключенных). И ведь именно из-за Польши (так хотелось ему думать) Александр I поссорился с Наполеоном! Из-за обещаний Наполеона «восстановить» Польшу. Казалось бы, если ты радеешь за Польшу, то пусть ее «восстанавливают». Не тут-то было! И так во всем.
Собственно, надежда поляков, падение Наполеона, разочарование и крах всех этих надежд вызвали восстание 1830 года, а его ужасное подавление – новое восстание 1863 года, подавление которого остановило реформы Александра II. Эта цепочка ошибок нравственного характера потянется после пагубной для России победы в войне 1812 года.
А до войны у Александра будет еще один грех, еще один провал: Сперанский; участь его реформаторских начинаний, участь самого реформатора… Михаил Сперанский был человеком дела и долга. Гайдар и Чубайс в одном флаконе. Прекрасный менеджер (потом будет губернатором), вдохновенный реформатор. Считал, что России больше всего подойдет французская административная система. Те реформы, которые он замыслил (начиная, конечно, с освобождения крестьян), – это как раз будущие реформы Александра Освободителя. И даже то, что он не успеет ввести: Дума, представительное правление.
Ничего сделать не дадут. Все пойдет прахом. Начав войну с Наполеоном, ученик Лагарпа, республиканец и законник начнет усиленно искать шпионов. У него это было в ходу: одни придворные шпионили за другими. И на Сперанского кто-то донес, что он сторонник Наполеона, французская административная система – это ли не доказательство шпионажа в пользу Парижа? Потом у Сталина будет для шпионов даже целая статья: ВАТ (восхваление американской техники).
Да и про вольные разговорчики, что реформы не идут, а царь ничего по этому поводу не делает, тоже передали. Опять-таки Галич прав: «Ах, кивера да ментики, возвышенная речь, доносы и наветики страшнее, чем картечь». Тихого реформатора взяли ночью, не дав проститься с дочерью (даже НКВД часто давал), и увезли черт знает куда, в Нижний, в ссылку, а потом в Пермь. Без суда и следствия, конечно, как положено было в александровском правовом государстве. И там его сживали со свету местные власти. Он писал царю, тот не ответил. Потом, после Парижа, Александр успокоился, расслабился (может быть, устыдился?), вернул Сперанского из ссылки, даже губернатором сделал. Но ни в какие комитеты больше не приглашал. Не было больше комитетов. Эта игрушка царю надоела.
Он любил, на горе России, играть во внешнюю политику. Входя в тогдашнюю «восьмерку», он тоже постарался впутаться во все коалиции и таким образом сделать себе пиар, хотя на выборы ему было идти не надо. Кроме пиара, пользы для России от его походов не было. Сначала Александр зачем-то полез защищать от Наполеона Пруссию и Австрию (третья и четвертая коалиции). То есть на пару с Австрией был разбит под Аустерлицем (8 тысяч чистых русских потерь), а потом еще и с Пруссией был побит под Эйлау и Фридландом (55 тысяч погибших россиян).
После Тильзитского мира начался медовый месяц с Наполеоном. Александр в очередной раз влюбился в нового героя, и пошли посиделки в разных европейских дворцах, и снова повелись задушевные разговоры о персидско-индийском походе.
А пока царь втащил Россию в континентальную блокаду (на словах – против Англии, а на самом деле – против себя, потому что Англия очень много покупала у России, и без морской торговли нам туго пришлось). «Прогрессист» Наполеон из-за своего хобби бороться с Англией остановил морскую торговлю! А Александр хотел вершить судьбы мира, хотя российская судьба от этого только ухудшалась. Но этого было мало. Сначала работая на Францию (и отплясывая под дудочку Бонапарта), потом царь поссорился с ним из-за Польши, раздела мира и прочих пустяков. И поссорился вплоть до войны!
Даже здесь видно его малодушие. Рассказывая всем, что он разорвал Тильзитский мир с «братом Буонапарте» из-за Польши, он не хотел замечать ехидных ухмылок за его спиной: в Европе все знали, что это Наполеон разорвал мир и вторгся в Россию, придя в ярость от известия, что русские втихаря нарушают базу Тильзита – континентальную блокаду. Александр не смог выдержать данной клятвы и продолжал торговать с Англией. По тогдашним понятиям (да, наверное, и по нынешним) это был верх бесчестья. Уж лучше бы он сразу не подписывал этого мира. Тогда хоть позора бы не было.
Говорят, что это был тактический маневр. Вроде сталинского «Пакта о ненападении». Мол, подписав мир в 1807 году, Александр выиграл время, чтобы подготовить армию, а иначе Наполеон разбил бы русских. Ерунда все это. Наполеон нас все равно разбил. В 1812 году. И Москву взял. Так что пять лет мира не пошли России впрок.
Французов, собственно, разбил мороз. Но Александр принял все на свой счет и решил, что он мессия. Так ему одна сбежавшая от мужа немецкая баронесса, сектантка из мистического религиозного кружка, и сказала. Война 1812 года дала нам чистый негатив, если не считать Бородинскую панораму, мастер-класс в Париже для декабристов и фильм «Гусарская баллада».
Конечно, французам и Наполеону, возомнившему себя Александром Македонским, надо было дать по рукам. Когда воюют на четыре фронта (Англия, Пруссия, Австрия, Россия), это уже маниакал. Но размахивать «дубиной народной войны» было крайне опасно. В России это обоюдоострое оружие. Дать разрешение грабить, убивать, топить в полыньях отступающих французов, а потом еще натравить казаков на мирное французское население (а казаки повели себя как федералы в Чечне, насиловали, пытали, грабили, убивали, серьезно испортив имидж России и укрепив нашу репутацию варваров).
Александр с помощью такой тренировки снова пробудил (успокоенную Екатериной после подавления пугачевщины) традицию Дикого поля, а она, дав острую реакцию на социалистические подначки в 1905 году, плавно перешла в Гражданскую войну (с батькой Махно, другими батьками, «зелеными», продотрядами и прочими народными приметами). Надо было остановиться на границе, а не ехать обустраивать Париж.
Но Александр стал совсем «эмигрантом». Венские конгрессы, Священные союзы… Священный союз, так тот был просто кощунством. Прожженный Талейран, канцлер Меттерних и сам царь вообразили себя богоизбранными спасителями мира от революционной скверны (почти что перманентная война с оранжевыми революциями).
Когда же странствующий рыцарь явился в любезное Отечество, он даровал ему мракобесие, обскурантизм, охоту на ведьм, издевательства над университетами (как преподавать математику, если надо толковать треугольник как воплощение Троицы!) и Аракчеева.
Да, конечно, он основал Царскосельский лицей, но окончившие его обнаруживали, что им запрещено учиться в зарубежных университетах, изучать политические науки, а в университетах надо вести благочестивую жизнь и хором петь молитвы.
