Канта Ибрагимов - Дом проблем
— Я могу дать только сигнал — «относительно здоров». А вот диагноз — «вменяемый» или «невменяемый» — ставят в ином месте. И от этого зависит ваша судьба.
— Прошу вас.
— Не пожалеете?.. Может, лучше здесь?
— Здесь не может быть лучше.
В холле лечебницы висела «памятка» для пациентов, где четко прописано, что решение о психоневрологическом состоянии больного принимает «независимая комиссия специалистов» в течение длительного наблюдения.
Так и случилось. Прошли не только дни, месяцы, а года полтора после этого разговора. От туберкулеза Мастаев уже излечился, но как он страдал. Он стал слабым, худым, раздражительным — успокоительные не помогали. Он был на грани срыва, а Зинаида Анатольевна все время напоминала о карцере, реакция на который у Мастаева притупилась, как все вдруг, словно по сигналу, вокруг него завертелось. Были какие-то люди: следователи, психиатры, адвокаты, правозащитники, пожарники и даже защитники дикой природы.
Мастаеву было все равно, лишь бы покинуть психушку. Но ему поставили жесткое условие — покинуть Россию.
— А Чечня — уже не Россия? — недоумевает Ваха.
— Не ерничайте. Впрочем, с вашим диагнозом, — был ответ.
— Я могу повидаться в Москве с сыном, с девушкой?
— Вам спасают жизнь, а вы о сантиментах.
— Я ни в чем не виноват.
— Вы «невменяемый», значит, опасны для общества.
— А в Чечне «общества» нет?
— Там война, все невменяемы.
Почему-то среди ночи приказали Мастаеву собираться. Может, на радостях он задал вопрос:
— А мне нигде не надо расписаться?
— Отныне за вас расписываться будет ваш опекун.
— А кто мой опекун? Не вы ли?
— Я адвокат. А мой совет — не задавайте лучше лишних вопросов.
На шикарной машине его везли по окружной мимо огромной, горящей огнями Москвы. Несмотря на столь поздний час, на МКАД попали в пробку.
— Кто скажет, что Россия в состоянии войны, — как бы про себя высказался сидящий на заднем сиденье Мастаев.
— Каждому — свое, — сухо процедил адвокат. — И вообще, постарайтесь без комментариев. Это отныне более приличествует вам.
Первый порыв Вахи — кулаки в ход. Однако Зинаида Анатольевна не только напичкала его карманы, но заставила принять много успокоительных, а главное, главное — она наставляла: провокаторы, много провокаторов, то есть демонов, будет еще на твоем пути, это мудрость — сила былинных героев.
Они свернули на Рублевское шоссе. Ваха знал, что здесь живут самые богатые люди России. Однако представить такое он даже не мог: целые дворцы, частные парки, высоченные заборы. Так они заехали, судя по всему, в еще более элитное место — шлагбаум, военизированная охрана. Ехали через лес. И на берегу реки, в прекрасном месте, огромный замок.
Как-то прозаично, оставив Мастаева одного, адвокат с папкой под мышкой двинулся по освещенной аллее, потом скрылся за деревьями. Вернулся нескоро.
— Все, все бумаги оформлены, — сказал он. И когда выехали за шлагбаум: — Так живет ваш опекун. Повезло.
— Его случайно зовут не Кнышев Митрофан Аполлонович?
— Много будешь знать, — не ласков голос адвоката. А чуть помолчав, добавил: — А зовут — Кнышевский Митрофан Аполлонович.
— И в этом замке он живет? — от удивления подался вперед Мастаев.
— Пожалуйста, в ваших интересах многое не знать.
— Я знал его как Кныш.
— Иные времена, иные нравы.
— Время — одно. И нравы одни. Люди меняются.
* * *На военном аэродроме в Подмосковье адвокат, сухо попрощавшись, передал Мастаева в руки ожидавшего дежурного офицера. Тот доставил Ваху к самолету, двигатели которого сразу же заработали. В салоне много чеченцев, понятно, госслужащие, в галстуках. Вид у всех заспанный, недовольный: из-за него задержали рейс.
На рассвете самолет приземлился на военном аэродроме Моздока. Для Мастаева отдельная «Волга», бронированная. Доставили в центр Грозного, прямо к «Образцовому дому». Тут молоденький сопровождающий капитан вручил ему пакет, пояснив:
— Документ, удостоверяющий вашу личность. Документ на какой-то чуланчик. А вот ключи от чуланчика. Э-э, и еще приказано передать, чтобы вы особо не гуляли — паспорта у вас еще нет. Не звонить. Вот еще конверт.
В наше время главное деньги — в конверте солидный пресс. Правда, оказавшись на базаре, Ваха понял — не густо: цены ого-го!
В наше время — личность без документа — не личность. Тем более в Грозном, где который год идет война, почти на каждом перекрестке блокпосты, паспортные проверки, «зачистки». А Мастаеву выдали какую-то справку, мол, «откинулся» из тюрьмы, а на самом деле из какого-то медучреждения, и то «невменяемый». С такой справкой в паспортный стол даже не впустили, сказали, можно получить «больничный лист», а лучше дома сиди и не пугай людей.
Дом — «Образцовый дом». В психушке Мастаеву иногда удавалось посмотреть телевизор. И когда показывали воюющую Чечню, то непременно родной «Образцовый дом» и постоянно — Грозный возрождается. На восстановление города и республики из федерального центра направлены миллиарды долларов.
На самом деле город в руинах, и вторая война, по сравнению с первой, — словно бомбокаток по столице. А вот «Образцовый дом» действительно восстановлен. С фасада прямо праздничный, первозданный вид, но это только вывеска. А вот изнутри, со двора — жалкое зрелище.
Все деревья — абрикосы, яблони, вишни — уничтожены; одни пни торчат, на дрова. Вечнозеленые декоративные кустарники и газоны гусеницами танков истерзаны, в грунт с грязью. Лишь одна виноградная лоза, как змея, искривленная валяется, да цветет, и даже хилые гроздья сквозь войну поспевают. Нет детей, чтобы их сорвать. А людей в доме много.
В среднем подъезде, где по-прежнему висит табличка «Образцовый дом», по-прежнему живет «новое» правительство Чечни — те же Якубов, Бааев, Дибиров, и еще расплодилось чиновников.
Крайний подъезд огорожен бетонными блоками, там охрана, даже БТР. Там, говорят, какая-то спецструктура, там же в заключении главари бандгруппы.
Подъезд, где чуланчик, отдан разным командированным, роль которых не понять. А в чуланчике ничего не изменилось: та же газовая плита, у которой его мать еду готовила, тот же старый, порезанный, кожаный, казенный диван, на котором всегда Ваха спал. Да все это не то. Не тот дух в чуланчике, тем более во дворе, а город?.. Город совсем чужой. И не хочется даже думать, что это родной город, где вырос, где влюбился, где стал мужчиной и отцом, который строил и за который воевал.
Первая ночь в чуланчике. Всю ночь он не спал. Очень хотел курить, к счастью, сигарет не было. Где-то еще до рассвета он по старой привычке вышел на ступеньки. И как-то неосознанно вдруг пошел к среднему, парадному подъезду, заглянул внутрь — при слабом освещении от генератора видно, что его «вечной» надписи: «Мария, я люблю тебя!» — уже нет. Все заново побелено, перекрашено. И тогда он вышел во двор, благо этого добра валом, нашел острый металлический стержень и под вывеской «Образцовый дом» выскреб нужное — «Дом проблем».
* * *Демократия, пусть даже и полувоенная, — несколько лучшая форма правления, чем большевизм. При коммунистах так бы не церемонились, сразу бы приняли дисциплинарные меры. А вот новая, вроде бы демократическая власть гораздо гибче, можно сказать, даже гуманнее, раз Мастаеву в тот же день подарили телевизор.
Ваха и без телевизора знал, что у него под носом во дворе происходило. Однако в телепередаче все было внушительней. Оказывается, по поводу надписи, а скорее призыва, «Дом проблем», была создана целая комиссия. Отдельное стройуправление, чуть ли не применяя мехруку, участвовало в ликвидации данной пропаганды насилия. А по телевидению выступили первый вице-премьер Бааев и министр МВД Якубов. И они не против перемен, да они за стабильность, за законность, за порядок. И они не позволят всяким умалишенным, ставленникам Москвы и Кремля, расшатывать и без того хрупкую обстановку в республике.
— Мы знаем, кто это написал, — грозно поднимал палец главный милиционер. — Больше провокация не пройдет. И справка дурака не поможет. Мы любого, кто против нашей власти, посадим в тюрьму. А окажет сопротивление — ликвидируем как класс! Дело революции, свобода Чечни в наших руках!
И остальные передачи местного телевидения в такой же, правда, корявой, но пропагандистской направленности, так что Ваха подумал — неужели Дом политпросвещения еще существует?
Как такового Дома политпросвещения уже нет, средь руин один остов без крыши, а от его березки даже пенька не осталось — все под обломками, обходя которые Ваха как-то проник в бывшее фойе — кое-что сохранилось: «Пролетарии… соединяйтесь!» и совсем четко — «Общество «Знание». Именно это всегда очень важно. И Ваха знает, что только в здоровом теле может быть здоровый дух. В таком Грозном ни то, ни другое невозможно. Да, слава богу, в Чечне есть иные места. Без паспорта добраться до Макажоя — дело совсем не простое. Но он и не такое в жизни преодолевал. Но прежде он должен сделать главное — позвонить в Москву, Марии.
