Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2010)
Но мир не услышал его”.
Наталья Иванова. Трудно первые десять лет: конспект наблюдений. — “Знамя”, 2010, № 1.
“И главное изменение произошло в массовом отказе от „главного”. От иерархии. Произошло покушение на вертикаль . Вертикаль, образно говоря, положили (тут сноска: „ Все равно” — название поэтического сборника Андрея Василевского весьма показательно. — П. К. ). Литературное пространство стало расширяться экстенсивно, как земледелие в России, прирастая новыми территориями. И понятие высоты стало другим. Условная Маринина могла теперь высокомерно посматривать на условную Петрушевскую — с высоты своих тиражей. Произошло то, что Л. Данилкин к концу 2000-х годов определил следующим образом: „Культура больше не является неким классическим набором главных произведений. Культура — это твой персональный набор книг (‘Илиада‘ и ‘Одиссея‘ в этом наборе, или, как в брежневские времена говорили, „продуктовом заказе”, необязательны)”. Это было процессом объективным, но для литературы как искусства (явления в принципе иерархического, по моему твердому убеждению) опасным. И с очень опасными — и весьма предсказуемыми, увы, — последствиями”.
Виталий Каплан. Колино счастье. — “Фома”, 2009, № 12 <http://www.foma.ru>.
О судьбе семилетнего мальчика Коли Голышева, страдающего мозаичной формой синдрома Дауна и сочиняющего поразительные верлибры.
“Колины придумки, по словам отца, „умнее его самого”. То есть, считает Сергей, нечто говорит через Колю. Несомненный творческий дар у мальчика-дауна — это, если посмотреть с православных позиций, явное действие Божие. Это Его дар — причем, наверное, даже не столько самому мальчику, сколько нам, здоровым людям, которые через Колины произведения могут что-то вдруг понять и прочувствовать. Ведь осознание того факта, что ребенок с таким заболеванием сочиняет такое, — уже само по себе открывает в душе какие-то дверцы… Понятно, что доказать такую точку зрения нельзя. Ее можно только принять на веру. Или не принять. Честно скажу: когда я впервые увидел Колины стихи, то заподозрил, что на самом деле их пишет его отец. Вернее, записывая за ребенком, так редакторски перерабатывает его слова, что получаются шедевры. Но потом я почитал собственные стихи Сергея — и избавился от этих подозрений. Его стихи… очень взрослые и очень… обычные что ли. Сын как поэт на порядок сильнее отца”.
Сергей Козлов. Крест Адмирала. — Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения “История” (Издательский дом “Первое сентября”), 2009, № 24 (886).
“Книга о Колчаке (серия „ЖЗЛ”. — П. К. ) — это не только история о прошлом. В ней, как и в ряде других работ П. Н. Зырянова-историка, ощущается боль человека, мучительно ощущающего разлад между традиционной российской системой духовных ценностей и современными реалиями нашей уродливо-буржуазной и во многом антигуманной действительности. Вот почему такие работы особенно необходимы молодежи, испытывающей дефицит достоверной исторической информации.
В то же время нельзя не отметить и другую тенденцию — крайне отрицательное отношение к адмиралу Колчаку многих представителей малоимущих (фактически люмпенизированных) слоев населения, родственники которых когда-то пострадали от его решительных действий (прежде всего, жестких карательных операций) в годы Гражданской войны. И эта особенность коллективной исторической памяти в ряде мест России (особенно в Сибири) прослеживается даже на рубеже ХХ — XXI столетий…”
В конце статьи рецензент цитирует личный дневник автора книги (в 2009 г. “Молодая гвардия” выпустила ее 3-е издание) и пишет: “Грустно, что других работ, написанных Павлом Николаевичем, мы уже больше не прочтем…”
Владимир Легойда. Сияние вечной жизни. Памяти Патриарха Сербского Павла. — “Фома”, 2009, № 12.
“Слово „отец” применимо к нему не только в силу сана. Тысячи прихожан Сербской православной церкви по-настоящему чувствовали себя его духовными детьми. Доля метафорической условности в этих словах стремится к нулю. Даже в последние годы, когда Патриарх тяжело болел и находился в больнице, они чувствовали, что он рядом с ними. Его знали и уважали во всем мире. А он, несмотря на это, продолжал являть собой образец скромности и христианского нестяжательства, никогда не стремясь добиться чего-то для себя лично.
Есть монашеский афоризм о том, что никто не поверил бы в Бога, если бы не увидел в глазах другого сияние вечной жизни. Эти слова вспоминались, стоило только посмотреть на Патриарха Павла. Его жизнь, его личность — пронзительное свидетельство того, что Христос нас не оставил”.
Все так: и, кажется, нельзя без слез смотреть на “YouTube” ролик о том, как сербы узнали о кончине своего Патриарха (это случилось во время закладки нового храма). На соседней странице с заметкой В. Легойды — огромный, во всю полосу — портрет Павла. И глаза, глаза.
Александр Мелихов. Соль поэзии. — Научно-методическая газета для учителей словесности “Литература” (Издательский дом “Первое сентября”), 2009, № 22 (685).
Весьма горячая статья о поэзии Некрасова.
“Страх смерти, а в особенности незначительной, некрасивой смерти — это тот царь ужасов, на борьбу с которым искусство от начала времен бросало главные свои силы — пышные надгробия, мавзолеи, склоненные знамена, гениальная музыка, гениальные стихи, пышные выражения типа „пал смертью храбрых”, проникающие даже в казенные бумаги, — все это для того, чтобы скрыть оскорбительную обыденность этого процесса. Некрасов тоже умеет изображать смерть высокой и торжественной. <…>
К теме жалкой, убогой смерти Некрасов возвращается вновь и вновь не потому, что он ее любит, а потому, что она его ранит. „Видите, как вы живете? Но так быть не должно!” — твердит он нам, впадая иногда в почти что черный юмор, свойственный только сильным душам. Уроки глумления над собственным отчаянием — это тоже уроки мужества! Картина уныла, но повествователь-то силен! Силен не менее чем Пушкин. Однако если бы Некрасов демонстрировал свою силу в тех формах почти неземного изящества, неотторжимого и от „наипрозаичнейших” стихотворений Пушкина, множеству читателей было бы невозможно идентифицироваться с ним. Читатели попроще (а едва ли не в каждом из нас живет и личность попроще) воспринимают Пушкина как небожителя, до которого как будто и не досягает наш земной унизительный мусор. А Некрасов — это вроде как один из нас. <…> Земной Некрасов делает ровно то же самое дело, что и неземной Пушкин, но его дудочку слышат многие из тех, кто остался бы глух к пушкинской лире. А особые счастливцы умеют наслаждаться и тем и другим. Особенно в разную пору своей жизни”.
В следующем, 23-м номере Александр Кушнер пишет об Иннокентии Анненском (“Мнение об Анненском как о рафинированном, закрытом, герметичном поэте ложно, основано на недоразумении или непонимании его поэзии и его представлений о поэзии”), а Наталья Беляева представляет вопросы и задания к уроку “Александр Кушнер”. В этом же номере публикуется интересная беседа Елены Калашниковой с Юлием Кимом (“Со Львом Лосевым, скончавшимся в этом году, мы были в некоторой переписке. Это поэт милостью Божьей. Как и мой любимый Давид Самойлов. <…> Залпом, с наслаждением прочел книжку воспоминаний Инны Лиснянской. С огромным интересом читаю мемуары Дмитрия Бобышева. Воспоминания Ларисы Миллер — замечательная кружевная вязь”).
Андрей Немзер. “Я всю жизнь хотел только одного — читать”. Беседовала Елена Калашникова. — Научно-методическая газета для учителей словесности “Литература” (Издательский дом “Первое сентября”), 2009, № 21 (684).
“ — Должна ли, по-Вашему, изучаться в школе современная литература?
— Нет. Хорошо, если подростки будут читать живую сегодняшнюю словесность. Читать, а не изучать. Это не к школе вопрос. Как и вообще проблема детского и отроческого чтения. Так не бывает, чтобы родители читали Робски и Минаева либо вообще ничего, а дети — Малларме в подлиннике. Если общество утрачивает интерес к словесности, это непременно скажется на детях. Путь к осмысленному чтению современной словесности открыт для того, кто в принципе умеет читать. Дети должны учиться читать (и тут велика роль школы, тех самых хороших учителей словесности) на Пушкине и Толстом. Ну и на „Айвенго” и „Трех мушкетерах”, конечно.
