Борис Минаев - Мужской день
Мама не договорила эту мысль и перешла к следующей:
– Кроме того, я тебя хотела спросить: а что ты собираешься делать с этой собакой?
– Как что? – удивился я. – Я ее собираюсь дрессировать.
– Очень интересно, – кисло усмехнулась мама. – Дрессировщик. Ну а кто ее будет кормить, поить, гулять с ней утром и вечером?
– Я, – сказал я. А вы бы что сказали на моем месте?
– Ну хорошо! – в сильном раздражении сказала мама. – Это мне все понятно. Но, к твоему сведению, это трехмесячный щенок. От каких родителей – неизвестно. Ладно. Привитый или не привитый – неизвестно. Ладно. Помрет от чумки или не помрет – неизвестно. Ладно. А если он бешенство у нас подхватит? Тогда что?
Тут глаза у мамы наполнились совершенно непрошенными слезами, и я действительно испугался.
Да и она, честно говоря, тоже. С женщинами такое бывает.
– Мам, ну можно же его свозить к ветеринару, – сказал я.
– Ты повезешь? – жестко спросила она.
Возникла пауза. Мама довольно тяжело дышала. Наконец она успокоилась и сказала:
– Не приводи к нам больше своего Колупаева. Не хочу его видеть. Сурена приводи, а этого... не надо.
Я молчал.
– Теперь вот что – пусть он поживет у нас два-три дня, я посмотрю, как ты за ним ухаживаешь. А потом свозим его действительно в лечебницу и решим, что делать. Понятно? Иди тряпки старые поищи. И устрой место.
* * *Я побежал искать тряпки, ни жив ни мертв от страха и восторга. Впрочем, мама, конечно, нашла их сама.
Мы сидели с ней возле щенка и разглядывали его.
– Ах ты, бедный подкидыш! – вздохнула мама. – А если отец будет против? – спросила она меня. – Ну что я ему скажу? У нас квартира-то крошечная!
– Мама! – попросил я ее со всей силой душевной муки, на которую был способен. – Ну скажи ему что-нибудь!
Мама рассмеялась и на время забыла о Мальчике.
Долго они шушукались на кухне с папой, а потом просто отправили меня спать, положив в моей комнате и собаку.
Ночью Мальчик встал и начал бродить по комнате, стуча лапами. Я подозвал его.
Он сунул мне в руки морду.
В темноте светились странные грустные глаза.
Мальчик несильно и бережно покусал мне пальцы, потом вдруг залез на одеяло, сильно потоптался на мне, устроился и заснул.
Утром я встретил в прихожей маму, которая почему-то мыла пол в такое неурочное время.
– Я знаю! – тяжело дыша, сердито сказала она. – Я знаю, что это твоя обязанность, но извини, когда папа уходит на работу, я не могу терпеть эту грязь и вонь!
Я молча пережидал, пока мама выльет в туалет грязную воду и прополощет тряпку.
Тряпка воняла Мальчиком.
* * *Шли дни. Я привыкал к щенку. Да и мама тоже. Она выносила его гулять, ставила на траву и требовала, чтобы он писал. Она даже купила мне книгу про воспитание собак.
Но ровно на третий день вечером она сказала:
– Завтра едем к ветеринару! Учти, я отпросилась с работы, приходи домой ровно в два часа.
Я кивнул, и сердце у меня заколотилось.
Совершенно не помню, почему в этот день я задержался в школе. Наверное, было классное собрание.
В квартире, которую я открыл ключом в дрожащей руке, никого не было. Ни мамы, ни Мальчика.
«Значит, мама поехала к ветеринару одна», – подумал я.
Это было даже лучше. Я боялся ехать в клинику, где животных усыпляют, делают им уколы и операции. Мне не хотелось сидеть в очереди, где будут такие же несчастные собаки, как моя.
Мама вернулась домой очень поздно.
Мальчика с ней не было.
Я долго молчал. Ждал, что она сама что-нибудь скажет. Но она тоже молчала, только пила чай и ела случайный бутерброд. Было видно, что мама очень устала и проголодалась.
– Мама, ты где была? – спросил я. – Что с собакой? Она что, умерла?
– Нет, почему, – сказала мама. – Ничего она не умерла, прекрасно себя чувствует. Просто врач сказал, что у нас ей будет плохо. Ей нужно уколы делать, кормить специальным кормом. Я ее оставила в питомнике при клинике. Понятно?
* * *Я долго ходил по квартире, хватаясь за предметы.
Потом долго лежал, молча глядя в потолок.
Потом долго одинаковым бесцветным голосом требовал, чтобы мама поехала обратно. Пока она на меня не закричала.
Потом еще три дня плакал тайком.
А потом...
Да, вы правильно догадались. Потом настала другая жизнь. И мне нужно было жить эту жизнь, а не думать беспрестанно о маленькой белой собачке.
Я даже заставил себя поверить в то, что Мальчик жив и ему где-то там хорошо.
Пока однажды, вспоминая эту историю, я вдруг с ужасом не спросил свою маму:
– Мам, так ты что, в питомнике его оставила? Для опытов? Для вивария?
– Господь с тобой! – сказала мама. – Отвезла на Птичку, конечно. Долго стояла. Отдала там за полтинник какой-то женщине. Не помню уже. Кажется, женщине. Или мужчине?
Всю жизнь я думал – писать или не писать мне этот рассказ? Ну конечно, да, история обычная, и морали в ней никакой нет.
И все-таки решил написать.
* * *Так, на всякий случай.
ЧЕЛОБИТНАЯ
Бывает, как вы знаете по себе, такое: ходишь-ходишь по дому. И вдруг замечаешь внутри очень странное томление. Что за томление – даже непонятно сначала. Вроде все на местах. И чай можно попить с булкой. И варенье имеется. Все отлично!
Как вдруг потихоньку начинаешь понимать свое подспудное желание. А хорошо бы, говорит это самое желание, а хорошо бы сейчас кто-нибудь в гости пришел! Вот просто взял и в дверь позвонил!
И представьте себе, в то время, о котором я веду рассказ, такое порою случалось!
* * *Одно время, насколько я помню, дядя Матвей, мамин брат, бывал у нас довольно часто. С вокзала он сразу шел по делам службы, а вечером приезжал к нам.
Первым делом, умывшись и приняв душ, он ложился на диван, как правило, босиком, в брюках и майке, подперев локтем голову.
– Хорошо тут у вас, Марин! – мечтательно говорил он. – Комната такая большая! Есть где парню разгуляться!
Говорить дяде Матвею приходилось очень громко, так как мама уходила сразу на кухню – готовить ему что-нибудь на стол («типа легкой закуски», как любил выражаться дядя).
Со мной же ему можно было говорить нормально, потому что я приходил в большую комнату и садился на стул прямо напротив него. Это был мой долг хозяина, который я неукоснительно выполнял. Если же я не собирался по каким-то причинам его неукоснительно выполнять, мама тут же заходила ко мне в комнату и говорила довольно-таки неприятным голосом:
– Иди давай, посиди с дядей Матвеем, пока я обед приготовлю! Неудобно же! Человек в гости приехал...
И я послушно вставал и шел в гостиную.
Словом, дядя Матвей лежал на диване в гостиной, а я сидел напротив него и напряженно смотрел телевизор. Причем садился я всегда так, чтобы было понятно, что я пришел
именно поговорить с дядей Матвеем, а не для чего-нибудь другого.
– Чего ты, Лева, так сидишь неудобно? – говорил дядя Матвей, немного прикрыв глаза. – Повернись к телевизору!
– Да нет, мне удобно! – отвечал я, вывернув голову.
– Ну как хочешь! – с некоторой, как мне казалось, издевкой в голосе отвечал дядя Матвей и тоже начинал смотреть телевизор.
В девять часов вечера передавали обычно программу «Время». На экране появлялось испуганное лицо Анны Шиловой, и она говорила что-нибудь вроде такого:
– Добрый вечер! В эфире – информационная программа «Время»! В Политбюро ЦК КПСС!
Тут Анна Шилова замирала, делала страшную паузу и наконец, собравшись с духом, продолжала свою вечернюю речь:
– Политбюро ЦК КПСС рассмотрело вопрос об уборке сельскохозяйственных культур.
В эту минуту, как мне кажется, всей стране до слез было жалко Анну Шилову и других дикторов. Но дяде Матвею было ее совершенно не жалко. В самый ответственный момент ее речи дядя Матвей перебивал Анну Шилову и спрашивал какую-нибудь ерунду:
– Как в школе-то, Лева?
– Нормально! – бодро отвечал я.
– А вот мать на тебя жалуется! – притворно вздыхал дядя Матвей. На самом-то деле я знал, что ему интересно совсем другое.
– А будешь кем? Когда школу кончишь?
Дядя Матвей поворачивался на своем большом животе, принимал более удобную позу, и диван под ним жалобно скрипел.
– Писателем, – тихо говорил я. – Может, еще журналистом.
– Что значит «может»? – сурово говорил дядя Матвей. – Твердо должен знать! Буду журналистом! Вот так надо отвечать! Журналистом, значит... Уважаю! А какие у тебя для этого данные? Данные у тебя хоть какие-нибудь есть?
– Не знаю! – подавленно говорил я.
Между тем, Анна Шилова продолжала информационную программу:
– Новыми успехами отметили приближающуюся годовщину Великого Октября...
Голос ее звучал уже более твердо, но все равно было такое ощущение, что она вот-вот заплачет от страха.
– Журналисты, Лева, это тебе не сладкий перец! – наставительно говорил дядя Матвей. – Это, к твоему сведению, солдаты партии, слуги народа! Тут призвание надо иметь к этой работе! Есть у тебя к ней призвание?
