ГУМИЛЕВ Николаевич - СТРУНА ИСТОРИИ
Но понимаете, когда смотришь поподробнее, то видишь, что даже мнение Гиббона, наиболее компетентное, наиболее мотивированное, оно в общем-то недостаточное.
Константин Равноапостольный[479] дал свой знаменитый Медиоланский эдикт[480] в 313 году. После этого все столетие, весь IV век, Римская империя существовала, правда, она уже не одерживала таких больших побед, ограничивалась, главным образом, внутренними войнами, и победы одерживали римляне сами над собой — одни легионы над другими. Но, во всяком случае, границу по Рейну и границу по Дунаю им удавалось держать. С Персией, в которую превратилась Парфия, унаследовавшая многие парфянские традиции, в IV веке, в общем, они воевали на равных. То — туда, то — сюда.
И потому поставим вопрос так: была ли религиозная война между древним язычеством и новым христианством! Опять-таки если смотришь по годам, то видишь, что война была какая-то странная, да и сомнительно, — была ли она?
Сначала было небольшое количество христианских течений. Гностики выделились, потом Присциллиан[482] в Испании тоже гностическую систему предложил. Его даже — сожгли. А так, вообще говоря, христианство было — монолитом. Но, как известно, любой этнический монолит, с большим зарядом пассионарности, он будет набирать пассионарность и превращаться во все более и более сложную систему. (Л. Н. Гумилев показывает на графике «Изменение пассионарного напряжения этнической системы». — Прим. ред.)
Ну, если здесь, скажем, была единичка, то здесь уже 6, 10 разных церквей и разных направлений. Сначала прибавились — гностики, которых вообще за христиан не считали, хотя они Христа признавали. Потом прибавились ариане. Арий[483] — александрийский пресвитер, очень образованный человек, он сказал: «Если есть Троица, то есть Бог Отец и есть Бог Сын. Отец — сначала, а Сын — потом. Отец выше, а Сын — моложе».
Ему говорят: «Ничего подобного! Это — кощунство! Это разница просто из-за бедности нашего языка. На самом деле, они — равные, как две стороны одного лица, скажем, правая или левая».
Спор из-за этого был — жуткий! Казалось бы, не из-за чего было спорить. Но им так хотелось спорить, что они готовы были спорить из-за любой причины.
Константин дал христианам только равноправие и установил веротерпимость. Ну, и перестали пытать, ловить и обижать, если они только сами не устраивали восстаний, как в Африке. Но в Африке эти самые берберы такие фанатики, что они при любых обстоятельствах бунтовались. Так что считать это религиозным — никак нельзя. Даже, наоборот, Константин пошел на компромисс, разрешив всем христианским церквам собраться в Никее (это был большой город в Малой Азии близко от Мраморного моря), устроить общий Собор.[484]
Но он потребовал только, чтобы его допустили туда. Ему сказали: «Как? Ты же, император, не христианин. Но туда приходят только главы церкви, наши епископы, наши священники, наши святые! А мы тебя допустить не можем!»[485]
Он говорит: «Ну, тогда не будет Собора».
«Ладно, — сказали ему, — подумаем».
И нашли способ. Так сказать, опустив из виду, что он не был крещен, ему дали чин — дьякона, самый низший чин в христианской иерархии. Ну, а так как он был, по совместительству, — императором, то с ним приходилось считаться. Собор был созван, главным образом, из-за того, что христианство начало, как и всякая этническая система, усложняться.
Проповедовали христианство во всех народах, и проповедь — шла с невероятной быстротой, потому что когда пассионарный человек — убеждает, то гармоничные, субпассионарные люди его принимают. Им кажется, что он правильно говорит. Так что все эти — вандалы, лангобарды, гепиды — они приняли христианство, которое им было проповедано. А проповедано им было арианство.
Все это шло очень сильно, причем опять-таки страдали или христианские философы и богословы, или — языческие, потому что языческие были учениками христиан. Всех Отцов Церкви — Григория Богослова, Василия Великого — учил ритор Либаний,[487] который сам был учеником неоплатоника Плотина. И они великолепно выучивались, они никогда не спорили, они уважали сочинения друг друга.
Но эта вот (Л. Гумилев на графике «Изменение уровня пассионарности в этнической системе» показывает на самый низший уровень — субпассионариев. — Прим. ред.) — шобла, вот эта римская чернь, она искала жертвы. Она хотела убить кого угодно. Сначала они убивали христиан за то, что они — не язычники. Потом стали убивать язычников за то, что они — не христиане. Философа Ипатию,[488] философа-женщину замучила толпа, поймав ее улице, когда она с работы шла домой. Раздели донага и отрывали куски мяса, пока она не умерла. — Гады!
Что это такое? Разумные действия? — Да, что вы думаете, что эти безграмотные римские, александрийские, антиохийские — грузчики, пьяницы, забулдыги — они что? — понимали что-нибудь в богословии! Что им, учить надо было что-то? — Да их силой не заставишь ничего выучить. Просто, — у них был повод убивать!
Потому что в силу сложившегося положения, когда императорская власть была слаба (я скажу потом — почему) и когда общество было расколото, они могли делать все что угодно, — хулиганить, как им хотелось. И они это проделывали. То есть люди действовали — явно себе во зло. Потому что на Западе империи пассионарности не было, а в Византии — пассионарность была. Там были храбрые фракийские солдаты, малоазийские, иллирийские, то есть албанские. Это все были храбрые люди, которые подчинялись дисциплине, которые одерживали победы.
А за это время, как говорят, произошла — языческая реакция. Но дело обстояло гораздо сложнее и интереснее. Один из «внуков» Константина, его племянник, сын Констанция — Юлиан,[489] как и его брат — Галл получили крупные назначения на границе. Через некоторое время Галла кто-то оклеветал, «стукнул» на него. И Констанций приказал казнить Галла. А Юлиан служил на рейнской границе и очень храбро себя показал в войне с германцами. Пожалуй, это была последняя победа над готами настоящих римлян. Галльские легионы объявили Юлиана императором.
Но тут Юлиан заявил, что, хотя он и числился христианином, он от этой религии отказывается, не будет ее исповедовать и хочет вернуться к древним богам.[490] Но это дело было безнадежное, потому что хотя все употребляли в комедиях и в рассказах миллетских, и в новеллах таких персонажей, как Юпитер, Юнона, Марс, эмпузы, лары и так далее, — но их всерьез-то никто не считал за богов. Пожалуй, только христиане признавали их реальное существование, считая их демонами. А римляне вообще не обращали внимания на это. рассматривая их просто как литературные персонажи.
И для того, чтобы выступить против христианства с чем-то равноценным, Юлиан принял культ Митры. Это замечательный культ был. Очень древний, совершенно чужой для Рима, еще более чужой, чем христианство, потому что он был принесен из Средней Азии. Но очень полезный культ по тем временам. Дело в том, что Митра был из первого поколения рабов. Он считался братом Урана, то есть дядей Хроноса, дедом Зевса, — очень древним. Но он был очень нужен. Потому что он был для верующих и неверующих, ему было все равно, — верят в него или нет. Он выполнял свою узкую, но очень важную функцию: он охранял клятвы. Дело в том, что когда люди воюют, то они вправе применить обман как способ одоления противника. Ну, на войне это разрешается, хитрость такая. Но если ты решил помириться и дал клятву, что ты будешь мириться, уже, изволь, не обманывать! И тут Митра — вмешивается, и того, кто нарушил клятву, обманул доверившегося (не — врага, а — доверившегося), Митра наказывает.
Римские легионеры быстро усвоили всю пользу этого культа. Они же ведь тоже занимались тем, что постоянно предавали друг друга и своих начальников. И поэтому среди римских легионеров — профессиональных солдат, культ Митры был очень широко распространен.
Я сам был в Митреуме, в Будапеште, — это один из самых восточных храмов Митры. Ямка такая небольшая, на которой барельеф Митры: он стоит, коленом придавливая быка, и убивает его кинжалом. Одет он в персидский кафтан и широкие штаны, и персидская шах-тиара на голове. Впечатляющее зрелище!
