Евгений Попов - Прекрасность жизни. Роман-газета.
— Ты за нуждой сюда пришел или на меня рот разевать? — наконец-то обратился ко мне человек.
— За нуждой,— признался я.— Но послушайте...
— Нечего мне тебя слушать, пошел бы ты...— сказал человек, вытер руки о собственное махровое полотенце и ушел.
Вскоре и я покинул это заведение. Нельзя сказать, чтобы я уж совсем сгорал от любопытства. Мало ли кого встретишь в нашей чудной жизни. Но самолет все не пускали, и я пошел в ресторан. Там было пиво, но были заняты все места. Там я увидел чистюлю. У него за столиком было место. Но вышел уже строгий мужчина в черном пиджаке и громко сказал какому-то неопрятному старичку, торчащему в дверях:
— Аквилант Мефодьевич, я вас попрошу посторонних больше никого не пускать. Согласно постановления месткома, мы тут будем на законных основаниях гулять день рождения одного из наших товарищей...
И Аквилант попер меня к выходу, так что лишь тогда я был вынужден обратиться к этому человеку:
— Простите, здесь место у вас не занято?
— Не занято,— сказал он.
— Тогда я сяду? — сказал я.
— Садись, мое какое дело? — поморщился он.
Я и сел. Аквилант заворчал, но за двадцать копеек тут же успокоился.
— Не выпьете со мной? — спросил я чистюлю через некоторое время.
— Нет, спасибо,— сказал он.
— Может, все-таки выпьете? — настаивал я.
— Спасибо,— сказал он.— Я не выпью.
Я и выпил один. Я запил водку пивом, я немного растрогался и сказал ему так:
— Простите, но мне кажется, что вы видите во мне какого-то враждебного человека, не знаю почему. А я ведь могу показать вам паспорт и служебное удостоверение. Я служу младшим подметалой в Художественном фонде по линии народного творчества. Вот сейчас был здесь в командировке. Чего бы нам с вами маленько не поговорить — не выпить? Я ведь не урка какой и не наоборот!
А он в ответ улыбнулся, хмыкнул в густые рыжие усы и сказал задумчиво:
— Вы не подумайте, конечно, чего другого, гражданин, но я ведь вас совсем совершенно не знаю, кто вы есть, несмотря на ваши прекрасные документы. А не пью я с вами потому, что вполне возможно, вы и неплохой человек, но вот я однажды выпил с одним неизвестным мне прорабом по фамилии Усопших, и вот уже двадцать лет никому не верю.
— Двадцать лет! Это много! — вскричал я.
— Да, двадцать лет,— кивнул мой собеседник.— Я тогда был кудряв, молод, хорош собой. И сидел в таком же вот ресторане, но аэропорта поселка Селезнево. Ко мне подсел прораб Усопших и предложил мне выпить. Мы выпили. Он предложил мне выпить еще, но я отказался, объяснив, что не имею для этого активных денег, что все мелкие суммы мои предназначены для добирания до громадной стройки, где я хочу строить свою рабочую биографию согласно прекрасности жизни. Тогда прораб заявил, что все — ерунда, что я — настоящий парень, и мы стали пить за его счет.
— А проснулся я наутро под забором,— продолжил мой собеседник, поковыряв вилкой в сером шницеле.— Благо, что было тепло ночью, а то бы я, наверное, еще тогда ушел из жизни. Я сначала ничего не мог понять и думал, что запах этот потому, что рядом какая-нибудь сточная канава и валяется падаль. И я пошел по теневой стороне города, ибо началась страшная жара, и я всех прохожих спрашивал, где находится бюро по оргнабору рабочих, но все прохожие зажимали носы и бежали прочь. Я тогда сел в автобус и говорю какому-то мужику:
— Мужик, а мужик, дай мне шесть копеек заплатить.
А тот ко мне принюхался и гаркнул:
— А ну пошел отсюда, гаунюк!
И меня выкинули из автобуса. И только очнувшись на земле, я понял, какая со мной случилась беда.
— Это какая же беда? — спросил я.
— Да неужели непонятно? — просто и грустно сказал мой собеседник — Беда та, что я, выпив с незнакомым прорабом Усопших, обделался и упал под забор, около которого и проснулся.
— Ну и что дальше?
— Дальше то что я метался по городу, по июльской жаре, и меня отовсюду гнали. Я зашел в кафетерий скушать булочку — меня выгнали из кафетерия, я зашел узнать, чтоб мне в конце концов кого-нибудь найти или куда-нибудь уехать, а меня выгнали и оттуда. Я ходил везде, и меня... отовсюду везде меня гнали.
— Отовсюду?
— Отовсюду.
— Все?
— Все. И только вода приняла меня.
— Так вы что же это? Топились?
— Да. Я хотел утопиться,— вздохнув, признался человек.— Там течет такая речка Пуиг, и я добрался до нее топиться. Но лишь только река приняла меня, и я отплыл, и я погрузился, как я почувствовал, что невыразимое блаженство охватывает меня, смывая дерьмо с тела и скверну с души. И я раздумал топиться. Я вымылся, как дельфин, выполоскал штаны, трусы, носки и майку. И до самого вечера сушил их на прибрежных камнях. Потом я пошел и завербовался в Речной Флот матросом. Я теперь служу матросом, потому что я люблю воду и готов на нее молиться, потому что она спасла меня. И я не верю никому. Я не верю начальству, я не верю вам, я не верю своей бабе, правительству, церковнику-сектанту Хожаеву я не верю, который звал меня в ихнюю секту, узнав эту историю. А я верю только в воду и в себя. И вы уж извините, пожалуйста, не серчайте на меня, товарищ, а только я с вами пить не стану.
Я засмеялся, закрутил головой:
— Ну что ж, тогда давайте маленько выпьем по отдельности. Я вам налью?
— Это, пожалуй, можно,— подумав, согласился человек.
Я ему и плеснул. Он поднял граненый стакан. Мы долго смотрели друг на друга и улыбались.
А на банкетных столах уже вовсю шумели профсоюзные именины. Хрустели яблоки, стучали ножи, скрипели вилки, звенели бокалы.
— Поактивней, поактивнее, товарищи! — кричал давешний строгий мужчина в черном пиджаке. И вдруг скомандовал: — А ну, разом, за-пе-вай, товарищи!
Они и грянули на всю Сибирь:
С чего начинается Родина,
С картинки в твоем букваре...
Мощная эта песня, расталкивая сизый табачный дым, вырывалась из накуренного помещения К-ского аэропорта, плыла туда и сюда, ширилась, крепла, росла, стлалась холодной поземкой по апрельской стране, и вот — смотрите-ка чудо! — достигла, наконец, и ваших ушей.
Родные просторы — прекрасны!
Как хочешь, тот пыл назови,
Но все мы, конечно, пристрастны
В своей бесконечной любви.
Священна привязанность эта!
И даже отеческий дым,
Не то что избыточность света —
Вовек пребывает — родным.
С ревнивой заботою граждан
Вчера, и сегодня, и впредь
Клочок нашей Родины
каждый
Готовы мы сердцем согреть.
Л. ЩИПАХИНА
В какой-то конторе,
А может быть, тресте,
Как прежде сказали б —
В «присутственном месте»,
Довольно давно
На втором этаже
Служил зампомзамом
Поручик Киже.
М. РАСКАТОВ
Я был подобен скучному докладу,
Когда нежданно в лунной
полумгле
Явилась ты унять мою
досаду
И тень развеять на моем
челе.
Р. ГАМЗАТОВ
Там, где лад,— там и клад.
А без лада — разлад. А не
песня.
Я не нажил палат.
Мой дворец — это Красная
Пресня.
С. ОСТРОВОЙ
Вдали от станции, в глубинке
По окна снега намело.
Оно знакомо до былинки,
Родное отчее село.
Ю. МЕЛЬНИКОВ
Только вы позабыли
На Эльбе свиданье,
Поцелуи и слезы,
Ладонь на ладони...
Слышишь, Джонни,
Бейрутских детишек
Рыданье? —
То сжигают их
Ваши союзнички,
Джонни...
Ю. ДРУНИНА
Когда в стихах
я славлю
ветер синий
И броскую по-вешнему
зарю,
То в этот миг не только о
России,
А обо всей Отчизне говорю.
М. БОРИСОВ
Родная природа не любит
сравнений впрямую.
Р. КАЗАКОВА
Дорога моя нелегка на
подъеме,
в работе своей не просил
передышки.
Но где бы я ни был,
грустил лишь о доме,
и билось в груди моей
сердце мальчишки.
Л. ХРИЛЕВ
Ты ждешь подачки от
судьбы —
Как от владычицы?
Напрасно.
Кто записал себя в рабы,
Терпи покорно и безгласно.
Н. ГРИБАЧЕВ
Когда-нибудь, пожалуй,
Я жизнь начну сначала,
Я жизнь начну сначала...
С. ГЕРШАНОВА
А где-то за перегрузками,
на самой
орбите
крутой,
гуляет улыбка русская —
с космической широтой!
Н. ЗИНОВЬЕВ
Тому, кто молод, в мае
не до сна...
А. КЕШОКОВ
То ли, солнце, людьми не
воспето!
Но небесного мало светила
Для того, чтоб горячего
света
Нам на всю путь-дорогу
хватило.
ПЕТРО РЕБРО
Эту площадь назвали
Красной
потому, что она красива,
получилась просто
прекрасной,
как столичного града диво.
Красота не стерлась веками,
а по свету ей суждено
толкованье, что
большевиками
имя красное ей дано.
Ф. ЧУЕВ
Как жизнь тебя ни
обожгла б,
чужой удаче не завидуй,
гляди на мир, не помня зла,
и не копи в душе обиды.
ДЖАПАРКУЛ АЛЫБАЕВ
Дозорный к начальнику
цеха пришел.
Не пряча сурового взгляда,
Он выложил акты проверки
на стол:
— Покончить с приписками надо!
Н. ЭНТЕЛИС
Пушкин-ага — дорогой нам
