Дмитрий Вересов - Дети белых ночей
С совещания Марлен Андреевич вышел полностью готовый бросить все дела и, немедленно разыскав дочь, повиниться перед ней; а все, о чем было говорено с утра на кухне, обстоятельно и подробно обсудить вновь. Однако сделанные московскими гостями оргвыводы не потерпели возможного уклонения генерал-майора Вихорева от исполнения служебных обязанностей, и ему пришлось вместе с коллегами выехать в Сертоловский автомобильный батальон, где, собственно, и происходило формирование госпитальной колонны. Из Сертолова Марлен Андреевич несколько раз пытался дозвониться до дочери по домашнему и рабочему телефонам, но, к его досаде, оба номера не отвечали.
Что же касается Альбины, то и ее день, начавшийся с сюрпризов, продолжался в том же ключе. Выездное заседание квалификационной комиссии по случаю летнего сезона отпусков в очередной раз было перенесено. Старый Наппельбаум встретил девушку перед входом в ателье и поведал ей об этом нарочито веселым голосом, всем своим видом показывая, что именно искренняя забота о душевном покое ученицы выгнала его на улицу.
– Чтобы так жили все советские люди и уходили только в июльские отпуска! Но это,– он устремил в небо свой палец,– совершенно не повод плохо проводить время, и без того не предназначенное для работы. Что я имею сказать вам, Альбиночка, так это о моем желании угостить вас мороженым. Что вы мне ответите?
Альбина не решилась обидеть старика.
– Конечно, «да»! Куда же мы пойдем?
– О, мы пойдем в сквер на Тургеневской площади! И пойдем с таким видом, будто, кроме нас, никто в этом городе не знает, что там,– старик указал в сторону пышной зелени в обрамлении сверкающих трамвайных рельсов,– находится лучшее место, в котором можно наслаждаться пломбиром!
– Но я больше люблю крем-брюле!
– Пусть будет так! Тогда я скажу по-другому – наслаждаться пломбиром и крем-брюле!
Скамейка, выбранная ими, предоставляла всем желающим возможность полюбоваться солнечной перспективой Садовой улицы, выходящей к Калинкину мосту. Старик и девушка расположились на нагретых солнцем рейках, и каждый приступил к поеданию выбранного лакомства.
– Эй, жидяра, канай в свой Израиль!
Старик от неожиданности выронил стаканчик пломбира из рук. Тут же тусклый ботинок на толстой подошве лихим футбольным ударом послал мороженое в кусты. Альбина привстала со своего места, но чьи-то грубые руки толчком, предательски, со спины, усадили ее на место.
– Сиди, жидовская подстилка,– раздалось у самого уха зловещее шипение.
Старик и девушка испуганно оглядывались. Со всех сторон скамейку плотно обступила компания подвыпивших юнцов крайне небрежного внешнего вида. Предводительствовал, судя по всему, приземистый крепыш в широченных техасских клешах, это он первым подал голос, оскорбляя Наппельбаума.
– Ах ты падло! Мусорить в Ленинграде! – продолжал гнусавить предводитель.– Ты видишь, я об твой мусор ботинки испачкал! – Подонок резким взмахом поднял ногу, и измазанный пломбиром ботинок ткнулся старику прямо в лицо.– И кто рабочему человеку будет теперь этот ботинок чистить? – Нестройный хохот компании придал говорившему куража.– А, я тибе испрашиваю, жидовская морда!
Старый закройщик ссутулился, и все его тело содрогалось от беззвучных рыданий. Альбина ощущала тяжелое давление на плечи сильных и грубых рук, лихорадочно соображая, чем она может помочь старику
– Подонок! – крикнула она изо всех сил, искренне надеясь, что таким образом сможет привлечь внимание прохожих.– Ты не смеешь оскорблять старого человека!
– Оскор... чего там дальше? Выражаться нехорошо, вас в школе этому не учили? – Главарь дышал Альбине прямо в лицо. Дух от него шел тяжелый, спертый и гнилостный.– Или вы желаете получить урок хороших манер в отдельном кабинете, а?
И вся кодла вновь заржала.
Гнев переполнил все естество девушки. Альбина удивительно метко плюнула главарю в лицо, тут же ящеркой вывернулась из стального зажима, предварительно со всей силы вцепившись зубами в волосатую грязную кисть, сжимавшую правое плечо. Рев и отборные матюги сопровождали ее легкий прыжок на скамейку и истошное «Помогите!», с которым она обратилась в сторону находящихся в сквере людей.
Кто-то из гуляющих мужчин тяжелой рысцой устремился на ее призыв, и компания хулиганов прыснула в разные стороны, увлеченная чьим-то визгливым криком: «Атас, пацаны!»
Альбина, успокоенная видом приближающейся подмоги, поспешила к Моисею Соломоновичу, резко повернулась, чтобы спуститься со скамейки, и оказалась лицом к яркому солнцу, мгновенно ослепившему ее. Страшной силы удар обрушился прямо в лицо девушки, сознание сразу затуманилось, и единственным звуком, который достигал ее слуха, было раскатистое эхо:
– Жидовская курва-рва-рва-рва...
Сотрясение мозга было диагностировано неподалеку от места происшествия, во флотском госпитале имени Чудновского, тем самым грузным мужчиной, что первым устремился на призыв о помощи. Наппельбаума Альбина увидела в дверях ординаторской, куда старик протиснулся бочком, облаченный в огромную белую хламиду, в которой девушка с трудом узнала штатный медицинский халат.
Она улыбнулась мастеру. И улыбка, давшаяся ей с таким трудом, поскольку непроходившее головокружение сопровождалось сильными шумами и мышечной болью, произвела настоящее чудо. Скорбное и посеревшее лицо Наппельбаума прямо на глазах обретало привычный вид, и губы старика складывались в его вечную, чуть лукавую улыбку.
– Вы очень отважный человек, Альбина,– сухая и жилистая ладонь крепко сжала горячие пальцы девушки.– Я знаю, что сейчас не время и не место говорить высокие слова, но вы должны знать, что Моисей Наппельбаум отныне – ваш вечный должник и что не существует такой вашей просьбы, на которую бы он ответил отказом.
– Моисей Сол...
– Тихо, тихо! Этот замечательный военный врач сказал, что вам трудно разговаривать и что, вообще, некоторое время вас нельзя беспокоить. Но,– старый закройщик широко развел руками, и великанские рукава халата хлопнули как исполинские крылья,– приехал Олег и очень сильно переживает. К сожалению, они,– он кивком указал в сторону суетящихся у процедурного поста сестер,– его не пускают. А вот мне, как это ни странно, удалось проникнуть к вам. Вы нуждаетесь в чем-нибудь прямо сейчас? Говорите, я все исполню.
– Помогите мне подняться.
– Что вы, что вы!
– Я хочу к Олегу...
– Дедушка! Я же просил вас,– полное, загорелое лицо морского медика появилось перед Альбиной на одном уровне с седой головой Наппельбаума.
– Я только на минуточку,– засуетился старик, но не двинулся со своего места на прикроватной банкетке.
– Ладно уж, сидите. Ну-с, находчивая и отважная барышня, как мы себя чувствуем?
– Доктор, мне нужно идти...
– А голосочек тихонький-тихонький! Неужели так невтерпеж? Или новые приключения зовут?
Наппельбаум потянул медика за рукав и что-то быстро зашептал ему на ухо. Выражение лица доктора стало меняться и из благодушно-улыбчивого сделалось сосредоточенно-серьезным.
– Хорошо. Но только под личную ответственность молодого человека и с обязательным условием,– он строго взглянул на Альбину: – Завтра, не позднее десяти утра вы вновь покажетесь мне.– И вновь вернув своему лицу благодушное выражение, добавил: – Договорились?
Альбина согласно кивнула.
Олег в сопровождении Моисея Соломоновича поднялся на отделение, где сестры передали ему с рук на руки ослабевшую Альбину. Старый наставник откуда-то раздобыл две казенные подушки с чернильными штампами и, помогая Альбининому устройству в автомобиле Швецова, всячески превозносил достоинства мягкой езды. Наконец со сборами было покончено, и Олег, так и не уговорив старика воспользоваться транспортной оказией, осторожно вывел «жигуленок» с Чудновского подворья на Фонтанку.
Дома Альбина уснула мгновенно, лишь только шумящая голова коснулась подушки.
Самостоятельно определить, какое количество времени она провела во сне, Альбина не смогла. Будильник стоял на письменном столе, повернувшись в ее сторону винтовым тылом, а Олег, устроившийся по соседству в кресле, крепко спал. Она чуть повернула голову, чтобы получше рассмотреть спящего Швецова, и щека коснулась какогото твердого предмета. Девушка попыталась приподняться на согнутой в локте руке. Слабость в теле ощущалась чрезвычайная, и несложный в иное время маневр дался ей с изрядным трудом. Предмет, привлекший ее внимание, оказался ювелирной коробочкой под приподнятую крышку которой, будто талон в компостер, был вложен белый бумажный листок. Альбина с осторожностью и любопытством потянула листок на себя, стараясь не раскрыть раньше времени тайну бархатного темно-синего футляра. Как и ожидалось, листок оказался посланием:
«Альбина!
Я не знаю, какой силы и убедительности нужно привести аргументы, чтобы ты согласилась стать моей женой. Но я точно знаю, насколько сильно люблю тебя и насколько велико мое желание быть всегда только с тобою. И еще я знаю, что нет такой силы и таких обстоятельств, которые заставили бы меня изменить принятое решение.
