Дэвид Стори - Сэвилл

— В чем дело? — спросил он. Рядом на столе стоял большой термос.

— Меня прислали снизу, — сказал Колин.

— Наверно, какая-то ошибка. Я только что отправил последнюю партию.

Колин показал ему повестку с фамилией, номером и часом.

— А я уже собрался перекусить, — сказал капрал и начал натягивать резинку на пакет. — Сколько вас там еще осталось? — добавил он.

— Я один.

— Всего один? — Он наклонился, взял из-под стола портфель, уложил в него пакет и термос, застегнул и опять поставил под стол.

— Не понимаю, почему нельзя было подождать. Я уже собрался перекусить, — сказал он еще раз.

Он протянул Колину карточку.

— Не заглядывайте в карточку, пока я не разрешу, — сказал он, показал на столики и добавил: — Я бы сел подальше. Не впереди. Есть у вас карандаш? Ну, найдете на столике.

В конце концов Колин выбрал столик в середине, поглядел, нет ли у капрала каких-нибудь возражений, увидел, что тот снова наклонился к портфелю, и, сев за столик, положил карточку перед собой.

— Готовы? — сказал капрал. Он вынул из портфеля часы и многозначительно поднял их, глядя на него. — Когда я скомандую начинать, у вас будет десять минут, чтобы ответить на вопросы в карточке. У меня ни о чем не справляться. Если ответить не можете, оставьте пустое место.

Он подчеркнутым жестом положил часы перед собой и кивнул.

— Это значит, — добавил он, раздраженно повышая голос, — что вы можете начинать.

Колин взял лежавший на столе карандаш, увидел, что вопрос номер один, как и в первой его экзаменационной работе столько лет назад, связан с определением закономерности ряда последовательных чисел, а потому требует некоторых размышлений, и решил для экономии времени сначала ответить на следующие. Он перешел ко второму вопросу, потом к третьему, вписывая краткие ответы в прямоугольники сбоку, но, ответив на последний вопрос, обнаружил, что нижний прямоугольник остался пустым.

Он проглядел столбец с ответами снизу вверх. Оказалось, что ответ на второй вопрос он нечаянно вписал в прямоугольник, предназначенный для первого. Ответ на третий был в прямоугольнике для второго и так далее. То есть ответы на все тридцать два вопроса, за исключением первого, на который он вообще не ответил, были вписаны на прямоугольник выше нужного.

Он начал старательно рисовать стрелки на полях от вопросов к верным ответам, но тут капрал за столом скомандовал:

— Карандаши положить. Карточки больше не перечитывать и не трогать!

— Я неточно вписал ответы… — начал он, но капрал крикнул:

— Без разговоров, пожалуйста! Если вам надо что-то спросить, поднимите руку.

Он поднял руку. Капрал несколько секунд словно не замечал ее, сосредоточенно глядя на нож, которым чинил красный карандаш.

— Ну, в чем дело? — спросил он наконец, поднимая голову.

— Я хотел указать, что вписал ответы не в те прямоугольники, — сказал он.

— Экзаменационная работа никаким исправлениям не подлежит. Будьте добры, сдайте ее.

Он вылез из-за столика и отнес карточку капралу.

— Карандаш на место положили?

— Да, — сказал он.

— Только зазевайся, и на столах ни одного карандаша не останется. Будьте добры пройти в комнату Эс-двадцать семь на следующем этаже.

— Я просто хотел указать, — сказал он, кивнув на карточку, над которой уже был занесен красный карандаш, — что ответы вписаны неверно. Что ответ на первый вопрос…

Капрал медленно повернулся и посмотрел ему в лицо.

— А ну, катись отсюда! — сказал он.

В дверях он оглянулся и увидел, что капрал ставит по краю карточки аккуратные столбиком красные крестики, автоматически сверяя ответы с лежащим перед ним листом. Капрал поставил еще один крестик и удивленно поднял на него глаза. Он вышел в коридор.

Комната С-27 оказалась обширным залом на верхнем этаже. В середине зала двое-трое пожилых людей в белых халатах стояли возле чугунной печки. Ее железная труба была выведена наружу через широкую, небрежно пробитую дыру в потолке.

По трем стенам зала тянулись занавешенные кабинки, достаточно большие, чтобы в них могли уместиться письменный стол и кушетка. Возле одной из кабинок кучкой стояли ребята из последней партии. Почти все они были раздеты, двое завернулись в полотенца. Они по очереди входили в кабинку, а выйдя из нее, шли в соседнюю. У четвертой стены стоял письменный стол, за которым сидел офицер и два солдата.

Третий солдат отвел его в первую кабинку. Ему велели раздеться. Затем его, голого, отвели во вторую кабинку, дали ему стеклянную баночку и велели помочиться в нее над жестяным ведром, уже полным почти до краев. Выйдя, он отдал баночку солдату, и ее молодцевато отнесли в дальний конец зала, где она получила бумажный ярлычок и была поставлена на деревянный стол среди других таких же баночек.

В третьей кабинке седой человек в белом халате и в очках читал книгу. Он удивленно посмотрел на Колина.

— Я думал, все уже прошли, — сказал он.

— По-моему, я последний, — сказал Колин.

— Садитесь на стул, и посмотрим ваши уши, — сказал врач.

Парусиновый чехол стула был холодным. Врач посветил крохотной лампочкой в одно его ухо, в другое, потом наклонил его голову набок, влил ему в уши какую-то жидкость, заткнул их ватой и сказал громко, приблизив губы к самому его лицу:

— Вернетесь, когда пройдете проверку зрения.

В соседней кабинке подверглись осмотру его зубы и горло. В следующей — живот и ноги, а затем грудь, по которой пожилой врач, сутулясь, водил стетоскопом. В следующей его посадили на стул перед множеством цветных диаграмм. Он называл цифры и фигуры — чтобы расслышать, что говорит врач, глуховатый старичок, ему пришлось вытащить вату из одного уха. Потом он вернулся в кабинку к ушнику.

— Что-нибудь не в порядке? — спросил он.

— Боюсь, это просто грязь, — сказал врач.

— Грязь?

— Вы, богема, все на один лад, — сказал врач, кивнув на его длинные волосы.

Когда он оделся, в зале уже никого не было, кроме людей в белых халатах у печки — их стало заметно больше — и офицера с двумя солдатами за письменным столом.

— Вы не могли бы сказать мне результаты осмотра? — спросил он у офицера, остановившись возле двери.

— Вам сообщат в надлежащее время, — сказал офицер.

— А не мог бы я узнать теперь? — сказал он. — Видите ли, я подавал заявление о досрочном медицинском осмотре.

— А зачем вы его подавали? — сказал офицер.

— Чтобы меня призвали сразу после окончания колледжа, не то мне пришлось бы ждать несколько месяцев.

— Боюсь, я вам ничем помочь не могу, — сказал офицер. — Вам придется ждать, как и всем остальным. Вам сообщат, — добавил он еще раз, — в надлежащее время.

Он вышел и увидел, что на площадке в конце коридора около стола толпятся ребята — некоторые еще застегивали пиджаки и рубашки, другие зашнуровывали ботинки. За столом сидел солдат. Он выкликал фамилии, номера и раздавал какие-то карточки.

Колин остановился и подождал. Через несколько минут он услышал свою фамилию.

— Ограниченно годен, — сказал солдат, взмахивая карточкой над головой. Колин взял карточку, но солдат даже не взглянул на него. У стола уже почти никого не оставалось. Когда солдат отдал последнюю карточку, Колин снова подошел к столу.

— По-моему, тут какая-то ошибка, — сказал он.

— Фамилия? — сказал солдат.

Он показал карточку.

— Фамилия правильная, и номер тоже, но мне кажется, годность поставлена неверно.

— Третья категория — ограниченно годен, — сказал солдат, справившись со списком на столе. — Плоскостопие. Есть у тебя плоскостопие?

— Не замечал, — сказал он.

— Очень многого вы не замечаете, пока не попадете сюда, — сказал солдат.

— Это что, освобождает меня от призыва? — спросил он.

— Совершенно верно. — Солдат заглянул в папку. — С третьей категорией сейчас не призывают. Иди гуляй.

В колледж он возвращался на трамвае. Он сидел на деревянной скамье впереди и рассматривал карточку: его фамилия и имя полностью, а рядом категория — римской цифрой. Трамвай дергался и лязгал на поворотах, стекла дребезжали в деревянных рамах, откидные сиденья стучали о металлические скобы. Он смотрел на улицу, на гладкую ленту асфальта, прорезанную сверкающими рельсами, на блокированные дома по сторонам, на гармоники крыш, на далекие огромные печи в металлической облицовке, на низкий полог дыма, озаряемый отблесками пламени, и вдруг увидел на юге над самыми дальними крышами силуэт холмов, за которыми лежал город, где он учился в школе, а еще на двенадцать миль дальше — поселок. Трамвай покатил вниз. По сторонам тянулись высокие стены, перемежавшиеся узкими зданиями. Он снова посмотрел на карточку и перевел взгляд на ребристый, усеянный билетами пол у своих ног.