Альберт Лиханов - Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4.

Я не хочу быть генералом. Мне, дай бог, в этой бы организации, на этой должности до пенсии досидеть (мне 33 года). Но все-таки я неплохой солдат. Убеждена в этом. Я делаю свое дело. И делу хорошо, и мне хорошо. И если я знаю, что без надрыва мне не быть хорошим инженером, то не честнее ли быть низкооплачиваемым, но хорошим и уважаемым техником и отвечать только за себя и свою работу?

Что действительно аморально — это со знаниями и любовью к делу на уровне вахтерши сидеть в КБ, техотделе или НИИ. С утра — полчаса на косметику, потом час на обсуждение телефильма или отсутствующей сотрудницы, потом со скучной миной через силу часок-другой подзаняться бумажками. И гордо именоваться инженером или научным сотрудником. Вот с чем надо бороться.

Но все же мне кажется, что отсутствие у человека неистребимой жажды знаний и тяги к профессиональному совершенствованию еще далеко не означает, что человек этот мещанин и собственник. Героев у нас единицы. Скромных, непритязательных тружеников — миллионы.

С уважением О. К. (подписываюсь инициалами, так как мой город маленький и все друг друга знают)».

О. К. похожа и не похожа на того Володю с гитарой, бывшего конструктора, нынешнего наладчика.

Похожа результатом. Не похожа достижением его.

Володя похож на злостного алиментщика. Оттяпал бесплатно у государства высшее образование, а вот исполнять свои обязанности не желает. Не мешало бы с этаких остроумцев долг все же спросить — в форме, что ли, алиментов государству за украденное у кого-то другого образование.

Отношение к О. К. вызывает совсем другие чувства.

Немало, увы, людей, попавших в свою профессию не по призванию, а по случаю. Хорошо училась — пошла в институт. Глядишь, пошла бы в педагогический, так вышел бы, может, хороший учитель. Но хорошо училась по дисциплинам точным — айда в инженеры.

Право слово, о плохих, без призвания, учителях мы говорим, есть и объяснение — они на виду. А вот сколько специалистов без призвания не на виду, никчемных, зато с чувством собственного достоинства на всевозможных заводах, в НИИ — о них пишет О. К. — и в разных трестах, объединениях, управлениях — можно ли это представить?

Условия для плохих специалистов, пожалуй, у нас порой созданы лучшие, чем для специалистов хороших. Ведь вопрос Козаря общественно ценен еще и тем, что немало инициативных профессионалов ходят по кругу, придерживаются, выполняют работу мелкую, незначительную, не соответствующую квалификации.

Но об этом позже.

Сейчас — о призвании.

Есть люди, которые, поняв, что ошиблись, избирают другой путь: снова институт или курсы, новое дело, порой совпадающее с призванием.

Самый лучший вариант — и он все чаще и смелее принимается современным, самым нынешним молодняком — после школы поработать, оглядеться вокруг, понять, чего ты хочешь, а уж потом избирать профессию на всю жизнь. Школа уверенный и безошибочный выбор дает, к сожалению, не всегда. То же знаменитое движение костромских школьников — хороший пример такой модели. Не все останутся в колхозе, не все пойдут по сельским специальностям, но все поймут, к чему их тянет, — будем надеяться, без ошибок.

Ну а сколько все же мальчиков и девочек будущую профессию представляют наивно, по-детски? Потом всю жизнь они кусают локти, клянут себя, но раньше себя своих, конечно же, родителей, учителей ругают, что не остановили, не образумили. А толку-то!

И что же делать?

Советовать вообще, в целом — дело бессмысленное. У каждого своя судьба, своя ситуация. Общий же знаменатель — если может быть знаменатель для многих ошибившихся — все же этот, единственно утешительный и праведный: работать честно, делать все, что по совести и опыту можешь и должен делать бы.

Это не мое умозаключение, отнюдь.

Я бы назвал его, пожалуй, чеховским. А может, короленковским. Или толстовским, добролюбовским, лесковским.

Главным смыслом жизни во многих поколениях российского народа было это — честно делать дело. Особенность эту, великую эту убежденность человеческую, всегда понимала и всегда подчеркивала классика отечественной словесности, чтившая себя частицей великого народа.

Что же делать нам, смертным?

Да следовать этой умиротворяющей, наперед всего стоящей идее: кто бы ты ни был и как бы ни сложилась твоя личная или профессиональная судьба, будь честным, делай дело, и тебя ждет ясность.

Ибо нет ничего дороже и ничего честнее, чем дело, сделанное на пределе твоих возможностей. И с верой в его нужность.

Вот еще одна — вроде бы тоже побочная, на самом же деле очень важная тема. Автор как бы просит, требует, и письмо его можно было бы назвать

«Увы, и я мечтаю быть первой. Очень страстно. Мечтаю, и, как говорится, сплю и вижу это во сне. Прочитала письмо А. Козыря и буквально восхитилась этим человеком. Каждому свое, все пишут о великодушии лидера. Но почему, объясните мне, товарищи, человек должен находиться в тени, если он может многое? Вот я, например. Почему я, умеющая и желающая работать, работаю сейчас на уровне так называемого середняка?

На завод я приехала по распределению. Через полтора года нашла более подходящую (как я считала) работу. Думала, что это, так сказать, ступенька к успеху. Но на этой ступеньке я уже десять лет. Вы представляете?! Мне понадобилось десять лет, чтобы я поняла, что ничего у меня на этой работе не выйдет. Самое обидное то, что работа мне нравится, я ее люблю, но я уйду, обязательно уйду. До слез обидно, что десять лет надо вычеркнуть из жизни. Не могу написать, чего стоила мне эта работа, каких душевных сил, сколько слез я пролила.

У нас лидер на работе бессменный, так сказать, «штатный». Он был назначен до того, как я пришла в этот коллектив. И вот уже десять лет работаю, а лидер все тот же. Вернее, два лидера: формальный и неформальный (как вы уже догадались, неформальный лидер — это я). Вы знаете, что это такое, когда в коллективе два лидера?

Что бы я ни делала, как бы ни работала, все без толку: лавры ему, «штатному». Я устала биться головой о стену. Сколько ночей не спала, старалась улучшить свою работу, изобретала что-то новое — безрезультатно. Все думала: «Меня заметят! Не могут не заметить!» Но сама никуда не ходила, никого не просила, никого не подсиживала. Мои более удачливые, более напористые («нахальные», как сказал мне главный инженер) знакомые давно устроились. Они не мучаются по ночам, спят спокойно, работают вполсилы, а я смотрю на них со стороны и думаю: «Так где же справедливость? Почему я при всех своих способностях и стремлениях на низшей ступеньке, а они процветают?»

Наконец, решила и сходила к главному инженеру (чем его страшно удивила). Он мне кое-что обещал. Прошло полгода, пока безрезультатно. Снова ходить и напоминать о себе?

Так что я приветствую таких, как Козарь, и завидую им. Сколько А. Козарь приносит пользы заводу, людям, государству! Я тоже многое бы смогла, знаю это, но не могу сдвинуться с мертвой точки. Работаю отлично, могу заменить любого (и заменяю).

Но теперь я решилась: не хочу больше так! Не хочу тратить свои душевные и физические силы впустую. Последние полгода работаю, как все. Больше сижу, чем работаю, читаю, болтаю. Но душа болит. Болит, что время уходит безвозвратно, что пользы от меня мало.

Чтобы отвлечься, занялась общественной работой. Выпускаю стенгазету, пишу поздравления в стихах, организовываю вечера. Отдаю этому душу. Но результаты моих трудов приписывают другим. А я великодушно стою в тени. Простите меня, стоять в тени мне очень горько!

Н. А., Свердловская обл.».

Мне видится за этими горькими строчками серьезная и тревожная проблема. В чем-то сюжет напоминает историю, которую мы сделали моделью для проверки Саши Козаря, помните, — похожая, но по существу прямо противоположная ситуация. Автор того письма Сергей Сергеев решил не ждать, пока ему обломают рога, сам ушел из цеха.

Он ушел из цеха, а Н. А. из Свердловской области не ушла, и вот — мается. Как будто под колпаком живет неформальный лидер: пожалуйста, работай, но дальше определенного порожка — ни-ни, там лидер формальный, «назначенный», как утверждает Н. А.

Повторяю, и не в первый раз: я исследую варианты, а не варианты предположений и поэтому верю каждому письму безоговорочно, всему, что в нем сказано, — иначе нельзя. Так вот, доверяя письму Н. А., можно зафиксировать самое печальное, что только возможно, когда мы говорим об исполнении долга, о стремлении к первенству — здоровому, не тщеславному стремлению, а значит, о движении вперед, о развитии, если хотите, даже о соревновании — как в прямом, «состязательном» смысле слова, так и в важнейшем смысле, означаемом в работе как соревнование социалистическое.

Зажим? Похоже. Сдерживание? Возможный вариант. Но с зажимом и сдерживанием можно хоть бороться. В цехе, где работает Н. А., мне кажется, происходит еще более печальное, похожее, впрочем, по внешним признакам и на зажим, и на сдерживание. Инициативная, энергичная, работящая женщина испытывает на себе с о ц и а л ь н у ю н е в о с т р е б о в а н н о с т ь.