Александра Маринина - Ад

– Родинька, ну что мы будем делать там вдвоем? Мы и в этой-то квартире ищем друг друга, как в лесу, куда нам еще загородный дом?

– Мы должны соответствовать своему уровню, – жестко произнес Родислав. – Мне этот дом нужен.

Разговор о доме возникал в последние месяцы регулярно, и Родислав чувствовал, что Люба понемногу смягчается и уступает. Еще чуть-чуть – и она согласится. Она не умеет подолгу сопротивляться его желаниям.

– А как же Дениска? Если мы переедем за город, Юля не сможет приезжать каждый день, – ухватилась Люба за спасительную соломинку. – И Тамаре будет сложно добираться.

– Тамара за рулем, так что она прекрасно до нас доедет. А что касается Дениса, то пока мы будем строиться, пройдет время, а потом я куплю ему квартиру в городе, и пусть живет там вместе с Юлей. Парню двадцать лет, пора уже отрываться от юбки.

– А если Леля вернется? Вдруг она не захочет жить за городом?

– Останется эта квартира, и Леля сможет выбрать, где ей жить. Ну, Любаша? Ты согласна? Ты только представь: у нас будет дом, в котором все будет так, как мы с тобой хотим. Не так, как построили какие-то неизвестные строители и неизвестно для кого, а именно так, как нам нравится. Мы закажем проект, в котором будут учтены все наши желания и требования. И все в этом доме будет нас радовать, от цвета стен до самой маленькой вазочки. Ты сама все выберешь, сама закажешь, там даже электрические розетки будут в тех местах, которые ты укажешь. Всё, решено, берем участок и строимся. Да?

Он видел, что почти уговорил жену. Впрочем, какая разница, хочет она этот новый дом или не хочет, важно, что дом обязательно нужен, и он будет. Родислав твердо знал, что построит этот дом, и Любу уговаривал только для видимости. Что бы она ни говорила, какие бы аргументы ни приводила, он купит участок и попросит ее заняться проектом. И она займется. И строительством будет заниматься, и отделкой. И жить в этом доме будет. Потому что никак по-другому быть просто не может.

– Родинька, ты завтра когда планируешься вернуться с работы? У тебя намечены какие-нибудь встречи на вечер?

– Еще не знаю. А в чем дело? – недовольно спросил он.

– Я Тамару пригласила, мы бы поужинали все вместе…

– С чего вдруг среди недели?

– Завтра день рождения Коли, – тихо ответила Люба. – Ему сорок лет исполнится… исполнилось бы… Я думала…

Он забыл. Все, что связано с сыном, было для Родислава болезненно-неприятным, и он гнал от себя мысли и вспоминания, и гнал настолько успешно, что просто забывал о многом. Вот и о дне рождения Николаши не вспомнил. Ему не нравилось, что Люба помнит всё и не забывает ни одну дату, День милиции для нее навсегда превратился в день, когда она видела Колю в последний раз, а в конце августа она устраивала день поминовения сына, потому что точного дня его смерти не знала и Коля умер для нее в тот день, когда ей сообщила об этом Аэлла. Родислав не помнил ни последнего дня, ни дня, когда позвонила Аэлла. Он вообще не хотел ничего этого помнить, он не хотел горя, не хотел воспоминаний, он мысленно похоронил сына и не желал больше к этому возвращаться.

Ему было неприятно, что он забыл о сорокалетии Коли, и неприятно было, что Люба позвала в гости Тамару. Тамару он с некоторых пор любить перестал. Она раздражала его и своими яркими, ни на что не похожими нарядами, сшитыми по ее собственным рисункам и так сильно отличающимися от «брендовых» туалетов, которые он видел на дамах во время светских мероприятий и которые хотел бы видеть на своей жене; но еще больше она раздражала его своим упорным нежеланием считаться с его богатством, его достижениями и, в конечном итоге, с его барством.

– Ну, ты, Евгеньич, забурел, – смеялась над ним сестра жены, когда он однажды потребовал, чтобы Люба подала ему ужин не на обычной, как всегда, посуде, а на дорогом английском фарфоре, который он самолично купил и привез из Лондона. – Ты в своей ванной еще унитаз сапфирами не отделал? А то смотри, пора уже.

В другой раз, когда он при Тамаре завел разговор о домработнице, она заявила:

– Родька, чем тебе не нравится кофе, который подает твоя жена? Не можешь ответить? А я знаю. Тебе просто по кайфу, чтобы кофе подавала прислуга. И вообще чтобы в доме была прислуга. Тогда ты сможешь чувствовать себя настоящим барином, сидеть, развалившись, перед телевизором и гонять несчастную домработницу туда-сюда: подай-принеси-убери. Любашу гонять почем зря ты стесняешься, а самому задницу приподнять тебе влом. Нет, Родька, ты совсем забурел и превратился в такого азиатского бая.

У Родислава тогда моментально испортилось настроение, потому что Тамара была абсолютно права. Ему хотелось, чтобы в доме была прислуга, и хотелось не столько ради Любы, сколько ради себя самого, ради ублаготворения собственных амбиций. Люба была слишком близким человеком и слишком давно знала его слабости, чтобы можно было с ней вести себя как хозяин и непререкаемый авторитет.

А быть хозяином и повелителем очень хотелось. На работе ему это удавалось, но Родислав хотел играть эту роль и дома. Многие годы его сдерживало чувство вины перед Любой и благодарность к ней за все то, что она делала для Лизы и детей, а также для его карьеры. Теперь Лизы больше нет, Даша ушла в общину, и все попытки ее найти успехом не увенчались, а Денис, сам о том не подозревая, стал слабым местом Любы. Сперва Родислав нервничал и продолжал чувствовать себя виноватым за то, что его внебрачный сын живет с ними и Любе приходится за ним ухаживать, но как только он понял, что Люба дорожит мальчиком, что он ей не в тягость, что, наоборот, она не хочет с ним расставаться, последние жалкие остатки вины растаяли. Собственно, с этого самого момента он и начал превращаться в барина, в типичного «нового русского», который стремится иметь все самое лучшее и дорогое, все то, что можно выставлять на всеобщее обозрение и ловить одобрительные и завистливые взгляды. Ему хотелось иметь хорошо выглядящую и дорого одетую жену, дорогой автомобиль, дорогую одежду и, разумеется, дорогой дом. Если в те далекие времена, когда он работал в Штабе МВД, Родислав радовался тому, что ему во время проверок предлагают все самое лучшее – номера в гостиницах, еду в ресторанах, отдых в охотничьих домиках или в закрытых пансионатах, то теперь он хотел все это, самое лучшее, иметь за собственные деньги, которые он сам заработал.

Люба терпела его новые замашки, а вот Тамара ничего терпеть не собиралась, и Родислав стал избегать ее. Надо было что-то придумать, чтобы завтрашние посиделки обошлись без него.

– Я, наверное, приду поздно, я сейчас вспомнил, что собирался съездить…

Он объяснял, какие запланировал дела на завтрашний вечер, а сам исподтишка наблюдал за Любой: верит или нет? По ее лицу ничего не было понятно, она слушала, как обычно, внимательно, не сводя с мужа глаз, кивала и ничего не отвечала. Впрочем, какая ему разница, верит ли ему жена? Главное – он завтра не будет сидеть с Тамарой за одним столом, он так решил, он так хочет. А остальное не имеет значения.

– Ну что ж, чего-то подобного я и ожидал, – грустно пробормотал Камень. – Все логично. Если чувство вины преследует человека слишком долго, то потом оборачивается своей противоположностью.

– Почему? – спросил Ворон.

– Да потому, дорогой мой, что чувство вины давит на человека, как гнет, а как только гнет убирают, так моментально начинает вылезать всякая пакость, которая копилась и вызревала многие годы, а выхода не имела. Вот теперь она и вырвалась на волю. Жаль, жаль, ведь такой славный был парень в детстве и юности, а во что превратился!

– И Любочку мою тоже жалко, – встрял Ворон. – Ведь ей, бедняжечке, все это безобразие приходится терпеть.

Камень собрался было разразиться длинной тирадой на тему о том, что никто не велит Любе терпеть, что это ее собственный выбор и она в любой момент может этот выбор изменить и принять какое-нибудь другое решение, но вдруг вспомнил про себя, Ворона и Змея. Отношения сложились так давно, что изменить их будет трудно. Ведь как ему, Камню, неудобна вся эта тягомотина с тайными свиданиями, сложным графиком общения и постоянным напряжением: как бы не проговориться Ворону, не ляпнуть что-нибудь эдакое, из чего тот сразу поймет, что без Змея не обошлось! Как бы хотелось, чтобы было по-другому, как раньше, когда они дружили втроем и ничего друг от друга не скрывали, и не врали друг другу, и не прятались по углам. Но разве можно изменить то, что складывалось долгие столетия? Это ж целую революцию надо объявлять, а революций без крови не бывает. Нет, к таким резким телодвижениям Камень готов не был. И потому не чувствовал себя вправе в чем-то упрекать Любу Романову. Она сорок лет вдалбливала своему мужу в голову, что он самый лучший, что он имеет право на ошибку, что он все делает правильно и вообще ни в чем не виноват, и не мудрено, что Родислав в это уверовал. Он уверовал и в то, что он лучше всех, и в то, что имеет право на все, и в то, что жена всегда на его стороне и все стерпит, да еще и спасибо скажет.