Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2007)
Составитель Андрей Василевский (http://avvas.livejournal.com).
“Вертикаль”, “Вопросы литературы”, “Дальний Восток”, “Дети Ра”,
“Дружба народов”, “Знамя”, “Континент”, “Радуга”
Александр Белецкий. “Воскресение Христово видевше…” — “Вертикаль”, Нижний Новгород, 2006, вып. 16.
Статья известного украинского филолога, умершего более сорока лет тому назад, — к сожалению, единственное, что вынулось из последних — по времени выхода из печати — выпусков этого младшего родственника “Нашего современника”.
“Неудивительно, что почти все произведения антирелигиозной литературы останавливаются на Воскресении, и все они, как каждому известно, отвечают на этот вопрос отрицательно.
…После некоторых важнейших открытий факт Воскресения признал к концу своей жизни не кто иной, как Фридрих Энгельс. А именно в „РВО” (? — П. К.) к предисловию своих сочинений он пишет: „Новейшие каппадокийские открытия обязывают изменить наш взгляд на некоторые немногие, но важнейшие события мировой истории. И то, что казалось ранее достойным внимания только мифологов, должно будет отныне привлечь и внимание историков. Новые документы, покоряющие скептиков своей убедительностью, говорят в пользу наибольшего из чудес в истории, о возвращении к жизни Того, Кто был лишен ее на Голгофе”. Правда, эти строки Энгельса у нас неизвестны еще и потому, что они ни разу не переводились на русский язык в изданиях Маркса и Энгельса. <…> В высшей степени показательно, что среди наших антирелигиозников никогда не было не только крупного исследователя, но даже заурядного ученого”.
И — известный уже факт, что число просто ошибок в книге “Библия для верующих и неверующих” у Е. Ярославского — под две сотни.
Ион Деген. Исповедь гвардии лейтенанта. — “Радуга”, Киев, 2007, № 2.
Пронзительные воспоминания о войне человека, который вступил в нее учеником девятого класса и навсегда остался в литературе о ней прежде всего — стихотворением-легендой. В каноническом своем виде оно печаталось, насколько я помню, в “Вопросах литературы” усилиями литературоведа Вадима Баевского. Это стихотворение живет в ткани романа Гроссмана “Жизнь и судьба”, иногда публикуется как анонимное в антологиях, и я жалею, что именно оно не упомянуто во врезе к этой публикации. Добавим, что после войны И. Деген стал выдающимся медиком (ортопедом), половину Украины он поставил, что называется, на ноги, а с 1977 года живет в Израиле.
Стихи я, конечно, помню (но не пунктуацию, так что запятые и точки — наугад): “Мой товарищ, в предсмертной агонии / Не зови понапрасну друзей, / Дай-ка лучше согрею ладони я / Над дымящейся кровью твоей. // Ты не плачь, не стони, ты не маленький, / Ты не ранен, ты просто убит. / Дай на память сниму с тебя валенки — / Нам еще наступать предстоит”.
Сильва Капутикян. Последние страницы. Перевод с армянского Альберта Налбандяна. — “Дружба народов”, 2007, № 5 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
Стихотворение памяти Марии Сергеевны Петровых:
Скорбное сердце от муки спасти — кого попрошу?
“Новый мой стих с пониманьем прочти” — кого попрошу?
Ах, только ты и могла плакать со мной по-армянски!
Слезы и боль мою перевести — кого попрошу?
Теперь — точно никого: недавно ушла и Сильва Барунаковна.
Руслан Киреев. Пятьдесят лет в раю. — “Знамя”, 2007, № 5, 6 (продолжение) <http://magazines.russ.ru/znamia>.
После публикации дневников И. Дедкова это, пожалуй, второе для меня — и удивление, и совершенно новый опыт чтения. Замечательны не только тонко выписанные портреты современников (в № 6, например, есть и о А. И. Солженицыне), но и фигуры родных: трагический облик брата, бабушка, жена, дочь. Меня притянула и его опрятная интонация: спокойная, доверительная и одновременно сердечная. По-моему, в каком-то смысле это главная для Киреева книга. Не завершающая, не подводящяя черту — просто главная. Ведь, смотрите, почти все, о чем он так или иначе говорил в своей художественной прозе, — здесь тоже есть. Но там — это были герои, часто впитавшие в себя черты разных людей плюс художественное воображение, а здесь — все открыто и “названо по именам” и в этом смысле — бесстрашно. Как будто пройден определенный путь — от книги к книге, от романа к роману, а потом автор словно бы развернулся и двинулся обратно, преображая художественное — в изначальную жизнь. Надеюсь, критики заметят, что для Р. К. это еще и важный акт благодарения за эту часто горькую, иногда — счастливую, иногда — таинственную жизнь, неизбежно организованный в удобную для него и читателя форму (изящную, но не вычурную). Будем надеяться на скорое издание книжкой.
Вячеслав Крылов. Иисус в роли “Духа”. — “Вопросы истории”, 2007, № 5.
Интересно, что бы сказал цитированный выше А. Белецкий, прознай он оттуда, из конца 50-х, об этой статье. Текст сегодняшнего “религиоведа” — нечто невообразимое по своей двусмысленности и откровенной глумливости. Весь этот внешне “наукообразный” спич — вроде бы восхваление западной исследовательницы Барбары Тиринг, видимо написавшей большую и, как тут сообщают, “убедительную” книгу о том, “что Иисус не умер на кресте”, что это-де была лишь кома “блестяще выдержавшего сорокадневную голодовку” сурового воина, прошедшего “кумранскую выковку”, и т. п. И это только цветочки. Ягодки, конечно же, — “анализ” взглядов и учения. Кстати, Тиринг появляется в первых же абзацах — без всяких объяснений, как появился бы Лао-цзы или Ленин. Тон Крылова — это отдельная песня, не хочется даже и рекламировать. Трогательно, что некоторые интонации апеллируют к известной пошлой установке: “То, что это все был лишь расчисленный трюк, — всем нам давным-давно понятно. Обсудим технологию и детали”.
После непродолжительных (и подзабытых, после получения Нобелевской) публичных негодований Виталия Гинзбурга, после художественного стёба автора недавней российской книжки “Евангелие от Иуды” (кстати сказать, талантливого ученого-просветителя, борющегося с разнообразными социально-рекламно-промышленными мифами), наконец появился и “профессиональный религиовед”, рассказавший читателю о некоем жестоком и предельно циничном харизматическом жаждовластителе, имя которого известно всем и каждому. Наши поздравления и горячий привет Емельяну Ярославскому. Дело его живет.
Лазарь Лазарев. “В литературе тоже есть породы” (о Владимире Богомолове). — “Знамя”, 2007, № 5.
Редкое личное воспоминание о В. Б. — человека, который с ним тесно общался. В мемуаре немало места уделено несогласиям с О. Кучкиной, которая выступала в печати с сомнениями относительно некоторых фактов, связанных с биографией Богомолова, опрашивая, в частности, других свидетелей .
Инна Лиснянская. Житье-бытье. — “Дружба народов”, 2007, № 5.
Ландшафт у ладони твоей, как у многих, не плоский —
Взгорья и впадины, площади и тупики,
Линии жизни твоей и ее перекрестки.
Но не протягивай мне для гаданья руки!
Я — не гадалка, и ты — не клиент прохожий.
Мы краткие гости во временном этом дому.
К руке у меня один интерес, мой хороший, —
Что просит у Бога и что отдает Ему.
Но смотришь ты мимо меня, а куда — неясно.
В окне, как в камине, трепещет закатный огонь.
И вдруг понимаю, — фортуна твоя несчастна.
— Не вечер еще, — говорю, — протяни мне ладонь!
Называется — “Гадание”.
…А в пятом номере “Знамени” — новый цикл И. Л. — “Архивы”. Продолжает удивлять и новая тема, и новая музыка, и новые формы. Открывается этот цикл, кстати, полушутливым стихотворением, посвященным Юзу Алешковскому, который, насколько я знаю, считает Инну Лиснянскую лучшим на сегодня русским современным поэтом.
Александр Лобычев. Полевая сумка поручика Митропольского. — “Дальний Восток”, Хабаровск, 2007, № 3.
О первом поэте Белой гвардии Арсении Несмелове и его первом собрании сочинений.
“Несмелов действительно не вписывался ни в одну привычную модель эмигрантского поведения: всю жизнь он оставался верен памяти своего белогвардейского прошлого, ненавидел большевиков, но всю тяжесть за свершившуюся трагедию на них не возлагал. Он воспринимал революцию и Гражданскую войну как возмездие за всю историческую вину нации и был совершенно лишен каких-либо иллюзий, какими жила изрядная часть эмиграции. С холодной трезвостью он понимал необратимость произошедшего, корабль прежней России и эмиграции для него отчалил навсегда: „Сегодня мили и десятки миль, / А завтра сотни, тысячи — завеса. / И я печаль свою переломил, / Как лезвие. У самого эфеса. / Пойдемте же! Не возвратится вспять / Тяжелая ревущая громада. / Зачем рыдать и руки простирать, / Ни призывать, ни проклинать — не надо”. <…> В советские времена в писательских кругах, которые знали о существовании такого поэта, ходили самые фантастические слухи, сам тому свидетель. Например, что он агент НКВД — иначе как он в 1924 году смог беспрепятственно уйти за границу, ведь белый исход к тому времени уже закончился. К тому же вплоть до 1927 года он редактировал выходившую в Харбине советскую газету „Дальневосточная трибуна”. Ну а его участие в русской фашистской партии, довольно провинциальной и марионеточной, надо сказать, — одновременно и прикрытие, и агентурная работа.
