Иосиф Герасимов - Вне закона
Но ему самому не справиться с этой книгой, будет справедливым, если редактором-составителем пригласят Клавдию Васильевну. Он не так давно видел эту женщину с железными зубами и вечно зажатой в них, как в тисках, папироской, она хоть и вышла на пенсию, но еще вполне работоспособна. Он скажет о ней Луганцеву.
Скорее всего Иван Кириллович сам примет его, ведь так и сказал, что хочет просмотреть то, что осталось от отца. А тревоги Люси… Мало ли что ей взбредет в голову; она в свое время обрушила на Луганцева статью, но ведь, по ее же признанию, это ничего не изменило и не могло изменить, только поставило под еще больший удар отца.
Люся живет своей жизнью, он своей; сейчас, может быть, у него выпал единственный шанс как-то изменить существование, уйти от рутины в лаборатории, где каждый день повторяется одно и то же и нет никаких надежд на перемены. Хоть беги в какой-нибудь кооператив, но и там нелегко найти место, к тому же нет уверенности, что если он его и найдет, то место станет постоянным и можно чувствовать себя прочно.
Нет, он не пойдет против воли Луганцева, тот обратился к нему с просьбой, и он ее выполнит; к тому же добьется, чтобы имя отца стало известным, выход такой книги — важное событие в научном мире.
Но даром ничего не делается. Он один честняга выискался на все объединение. Любой бы другой без церемоний заломил бы подходящую цену за такую работу. Генеральный может все. И надо подумать, что с него содрать.
Сергей не успел позавтракать, как раздался звонок в дверь, пошел открывать. На площадке стояла Люся в своей серебристой коротенькой курточке, волосы выбивались из-под съехавшего на затылок капюшона.
— Здравствуй, — сказала она, торопливо чмокнула его в щеку, но куртку снимать не стала, быстро прошла на кухню. — Я совсем на минутку.
Только тут он заметил, как она бледна, зеленоватые глаза излучали нездоровый блеск, под ними появились слабые тени.
— У тебя что-то случилось?
— Вот, — сказала она и положила на стол серую папку, на которой стояла надпись, сделанная фломастером: «И. К. Луганцев». — Это досье на него… Я всю ночь не спала… Совершенно взрывной материал. Можно сойти с ума… Я никогда… — У нее сорвался голос, и она отпила чаю из кружки, тяжело сглотнула. — Никогда бы и представить не могла, какой он подонок. Тут собрание сочинений доносов.
Он удивленно смотрел на папку:
— Откуда же они у тебя?
Она снова потянулась к кружке и снова сделала тяжелый глоток; чай был горячий, но, видимо, она не замечала этого. Ей мешали волосы, упавшие на лоб, она раздраженно откинула их назад, но они снова выскользнули, и Люся сунула их под капюшон.
— Черт его знает! Какая-то чудовищная история… Мне принес их генерал КГБ в отставке. Старый человек… Он меня знает. Так говорит… Но я не помню, чтобы мы встречались. У него какие-то счеты с Луганцевым. Мне сначала подумалось: он не в себе… А может, провокатор. Но он показал документы и сказал: вы знаете, что с этим делать… Конечно, знаю. Я ведь аккредитована на сессию Верховного Совета и смогу их всучить кому нужно.
— Но мне они зачем? — спросил Сергей, глядя на серую папку; волнение Люси было так сильно, что невольно передалось ему, и он смотрел на документы с некоторым страхом.
— Ты их прочти… Обязательно прочти. Тогда поймешь, кто довел твоего отца… Мне очень надо, чтобы ты понял.
И он неожиданно спросил:
— А потом?
Она остановилась с чуть приоткрытым ртом, словно и на самом деле произошло нечто необычное, но ведь он ничего особенного не произнес.
— Как тебя понимать? — внезапно охрипшим шепотом спросила она.
— Обычно, — растерянно проговорил он. — Ведь что-то должно последовать…
Тогда она рассердилась:
— Последует. Но это уж зависит от меня, — она быстро взглянула на часы. — Мне совсем некогда, Сережа. Ты садись, читай, я вечером забегу. У нас только сегодняшний день. Завтра я иду на сессию. Ну, все, все, — заторопилась она, снова поцеловала его в щеку и побежала к дверям.
Он услышал, как звякнул замок, потрогал папку, взглянул на часы и прикинул: пожалуй, он еще успеет позавтракать.
А спустя четыре часа, почти ровно в двенадцать, лифт остановился на четвертом этаже, дверь его мягко раскрылась; охранник в штатском приподнялся со своего места и кивнул Сергею: проходи. Он зашагал по ковровой дорожке, вошел в просторную приемную, где, как и в первое посещение Сергея, две девицы работали за компьютерами, а возле высоких дубовых дверей седой человек читал книгу. Но это не помешало ему заметить вошедшего, он легко поднялся, отворил дубовую дверь, с улыбкой сказал:
— Вас ждут.
И так же, как в прошлый раз, Луганцев расхаживал по кабинету в жилетке, держа подле уха трубку радиотелефона. Увидев Сергея, кивнул, указал рукой, чтобы тот шел к креслу, стоящему возле круглого столика.
— Все, я занят, — нажал кнопку и положил трубку на лакированный стол. — Ну-с, молодой человек, — произнес он, почесывая бороду, — с чем, сказать, пожаловали?.. Ого, я вижу, у вас солидный багаж.
Луганцев сел в кресло напротив, складки собрались на его ляжках, он вынул из жилетного кармана очки, нацепил их на нос, приготовясь читать.
— Вот здесь документы отца, — сказал Сергей, пододвинув Луганцеву зеленую папку. — Может получиться и в самом деле хорошая книга.
— Так, так, так. — Луганцев толстым пальцем перелистнул страницы, разглядывая их. Очки то и дело сползали у него с переносицы, он вскидывал голову, чтобы водворить их на место, при этом борода его задиралась вверх. — Интересно, сказать, очень интересно, — бубнил он, улыбаясь и открывая подвернутую верхнюю губу, при этом обнажалась влажная розовая десна. — Ну, что же, будем работать, будем… Все?.. Или еще что-то…
— Еще что-то, — строго сказал Сергей и пододвинул к нему серую папку.
— И. К. Луганцев, — чуть насмешливо почти пропел Иван Кириллович. — Любопытно, — он опять почесал бороду и легко откинул обложку, снова вскинул голову, чтобы очки оказались на месте, и на какое-то мгновение замер. — Та-ак…
Посидел некоторое время неподвижно, потом неторопливо начал перелистывать страницы, затем взял их несколькими пальцами и откинул, чтобы заглянуть в конец. Резко снял очки, посмотрел на Сергея, глаза его совсем сузились, почти утонули в глубине, и невозможно даже было различить, какого они цвета.
Луганцев тяжело выдохнул из себя воздух, взял папку, встал и вразвалку двинулся к письменному столу, положил папку, снова перелистнул несколько страниц. Прошелся вдоль полок с книгами и макетами, достал из стола пачку сигарет, неторопливо закурил; внешне он был спокоен, но сдвинутые брови и натянувшаяся кожа на лице показывали, как напряженно он думает. О Сергее он словно бы забыл на какое-то время. Сделав несколько затяжек и глядя, как пластами расходится дым от сигареты, он неожиданно круто повернулся к полкам, открыл какую-то дверцу, вынул оттуда бутылку коньяка с замысловатой этикеткой, рюмку, налил и торопливо выпил. Только после этого снова взглянул на Сергея, кивнул на бутылку:
— Хочешь?
— Благодарю, — сухо ответил Сергей. Луганцев внимательно посмотрел на него, надел пиджак с депутатским значком, одернул, словно собирался выйти на трибуну, взял со стола серую папку, подержал ее в руке, взвешивая, и снова направился к полке, но уж в другой ее конец, загремел ключами, открыл дверцы, нажал кнопки — видимо, там был сейф с кодом, и Луганцев бросил документы в него. Щелкнули замки.
Пока все это происходило, Сергея одолела икота, он едва с ней справлялся; такая же икота возникла у него, когда он утром читал бумаги, он жадно пил воду, но это не помогало, потому что страх, вызвавший такую реакцию, был сильней, налетел волнами, заставляя содрогаться тело.
«Зачем это мне? Для чего она принесла?» — зло думал он. Только за одно знание о серой папке могут убить, ведь его недавно избили только потому, что он в курилках стал пересказывать идеи отца. Клавдия Васильевна права, теперь уж он в этом не сомневался: его решили припугнуть, да, видимо, перестарались, и он угодил в больницу… Да, конечно, его предупреждали, хотя доказать такое он бы не смог. Но все равно он пуганый.
Господи, какой же Луганцеву надо обладать силой, волей и даже мужеством, чтобы, все пройдя, добиться своего. Он в этой борьбе не гнушался ничем, не испугался быть поверженным и обесчещенным, ведь подобные действия обычно считают подлостью, а то и гнусным предательством, но так их величают, когда они открываются для всеобщего обозрения, а когда хранятся в тайне, то сродни подвигу. Сергею бы не хватило сил отважиться на такое. Луганцев оборачивался неожиданной стороной, как человек, уверенно идущий к цели и ради этого движения готовый на все, и от этого у Сергея захватывало дух.
Бороться с Луганцевым? Люся безумна! Он сотрет их обоих, как танк, против которого пошли с голыми кулаками.
