Вирджиния Эндрюс - Лепестки на ветру
Лишь на рассвете пожар удалось потушить. К тому времени от исполинского величия, какое являл собой когда-то Фоксворт Холл, остались лишь дымящиеся развалины. На крепком кирпичном фундаменте торчали восемь труб, и, как ни странно, уцелели никуда теперь не ведущие две витые лестницы.
Крис торопился ехать, но я чувствовала потребность досидеть до самого конца, пока не иссякнет последняя струйка дыма и не превратится в часть ветра, название которому — «никогда». Это был мой прощальный салют Бартоломью Уинслоу, которого я впервые увидела, когда мне было двенадцать. С первого взгляда я отдала ему свое сердце. Это чувство было во мне настолько сильно, что я заставила Пола отрастить усы, чтобы он хоть немного стал похож на Барта. А за Джулиана я вышла замуж только лишь потому, что у него были темные глаза — как у Барта… О, Господи, как я смогу жить теперь, с сознанием того, что я убила человека, которого любила больше всего на свете?
— Пожалуйста, ну пожалуйста, Кэти. Бабушка умерла, но мне ее не жаль, а вот Барта — очень. Наверное, дом подожгла мама. Полиция говорит, что пожар начался на чердаке.
Его голос долетал до меня как будто издалека, потому что я закрылась в свою скорлупу. Я покачала головой и попыталась собраться с мыслями. Кто я такая? Кто этот мужчина рядом со мной, и этот мальчик на заднем сиденье, который уснул на руках у пожилой женщины?
— Что с тобой, Кэти? — с нетерпением сказал Крис. — Послушай, сегодня вечером у Хенни был сильный удар. Пол пытался оказать ей помощь, и с ним случился сердечный приступ. Мы нужны ему! Ты что собираешься просидеть здесь весь день и прогоревать над человеком, которого тебе давно следовало бы оставить в покое, в то время как другой человек, который больше всех сделал для нас, умирает!
Бабушка во многом была права. Я — порождение зла. Это я во всем виновата! Во всем виновата! Зачем я только заявилась сюда, зачем я явилась, зачем, — я все твердила и твердила себе, а по лицу моему катились безутешные слезы.
ПОЖИНАЕМ ПЛОДЫ
Снова была осень, этот чувственный месяц октябрь. В этот год деревья стояли сверкающие от ранних морозов. Я сидела на задней веранде большого дома Пола, чистила горох и следила, как маленький сынишка Барта гоняется за своим старшим сводным братом Джори. Мы назвали сына Барта в честь отца, полагая такое решение единственно правильным, но фамилию ему мы дали Шеффилд, а не Уинслоу. Я теперь была женой Пола.
Пройдет несколько месяцев, Джори исполнится семь лет, и хотя вначале он немного ревновал, но теперь был в восторге от того, что у него есть младший братишка, с которым он может играть, которым можно покомандовать, которому можно оказывать покровительство. Однако, несмотря на свой юный возраст, Барт был не из тех, кто позволяет собой распоряжаться. Он сам себе был голова, с первого дня.
— Кэтрин, — окликнул меня Пол слабым голосом.
Я быстро отложила миску с горохом и поспешила в спальню на втором этаже. Сейчас он уже был в состоянии сидеть в кресле по несколько часов в день, хотя в день нашей свадьбы он лежал в постели. В нашу брачную ночь он спал в моих объятиях, вот и все.
Пол сильно похудел, он выглядел истощенным. Его как-то разом оставила вся его молодая сила и энергия, за которую, правда, он продолжал героически цепляться. И все же его улыбка, протянутые ко мне руки тронули меня, как ничто другое.
— Я позвал тебя, просто чтобы проверить, где ты. Ведь я велел тебе выйти на воздух для разнообразия.
— Ты слишком много разговариваешь, — предупредила я. — Ты ведь знаешь, тебе нельзя много болтать.
Это было его самое больное место: только слушать и не иметь возможности участвовать в разговоре самому, но он старался смириться с этим. Его следующие слова ошарашили меня. Я только смотрела на него разинув рот и широко раскрыв глаза.
— Пол, ты ведь так не думаешь!
Он грустно кивнул, продолжая смотреть на меня своими красивыми светящимися глазами.
— Кэтрин, любимая, вот уже почти три года как ты моя рабыня и изо всех сил стараешься скрасить мои последние дни. Но я никогда не поправлюсь. Я, конечно, мог бы жить так еще долгие годы, как твой дед, а ты бы все старела и старела, так ты теряешь лучшие годы своей жизни.
— Я ничего не теряю, — ответила я, подавив рыдание.
Он нежно улыбнулся мне и протянул вперед руки, я с радостью свернулась калачиком у него на коленях, хотя его объятия уже не были крепки, как когда-то. Он поцеловал меня, а я затаила дыхание. О, снова быть любимой! Но я ни за что не позволю ему, ни за что!
— Подумай сама, дорогая. Твоим детям нужен отец, такой отец, каким я уже не могу быть.
— Это я виновата! — воскликнула я. — Если бы я вышла за тебя, а не за Джулиана, я бы сберегла тебя, я бы заставила тебя не работать на износ денно и нощно. Пол, ведь если бы мы трое не вошли в твою жизнь, тебе не пришлось бы вкалывать столько из-за денег, чтобы послать Криса в колледж, а меня в балетную школу…
Он закрыл мне рот рукой и сказал, что, если бы не мы, он бы давно уже умер от чрезмерной работы.
— Три года, Кэтрин, — повторил он. — И если ты задумаешься об этом, ты поймешь, что ты ведь как в тюрьме, ничуть не лучше, чем ты жила в Фоксворт Холле, ожидая, пока умрет твой дед. Я не хочу, чтобы вы с Крисом возненавидели меня… Так что обдумай все и поговори с Крисом, а тогда решайте.
— Пол, но ведь Крис — врач! Он ни за что не согласится!
— Время бежит так быстро, Кэтрин, и не только для меня, а и для вас с Крисом. Джори скоро будет семь, и он начнет понимать все гораздо лучше. Он будет уже соображать, что Крис — его дядя, если же ты оставишь меня сейчас и забудешь обо мне, он будет считать Криса своим отчимом, а не дядькой.
Я всхлипнула.
— Нет! Крис никогда на это не пойдет.
— Кэтрин, послушай меня. В этом не будет ничего плохого. Ты больше не можешь иметь детей. Хоть я и очень переживал, когда ты с таким трудом рожала последнего, теперь я думаю, что нет худа без добра. Я импотент, я не могу быть тебе полноценным мужем, и скоро ты опять овдовеешь. А Крис так долго ждал! Можешь ты подумать о нем и забыть о грехе?
И вот, как когда-то наша мать, мы с Крисом написали собственный сценарий. И пожалуй, наш был не лучше ее, хотя мы не планировали никого убивать, как я не планировала сводить ее с ума, так что до конца дней своих она обречена находиться в «здравнице». И самой большой иронией во всем этом было то, что, когда она лишилась всего, что ей досталось по наследству от отца, все это перешло к ее матери. Тогда в соответствии с завещанием нашей бабки, все ее состояние вместе с тем, что осталось от Фоксворт Холла, опять перешло к женщине, которая могла теперь лишь сидеть в четырех стенах в сумасшедшем доме. Ох, мамочка, если бы только ты могла заглянуть в свое будущее, когда задумала привезти обратно в Фокеворт Холл своих четверых детей! Проклятые миллионы, ни цента из которых ты не могла истратить! И ни копейки — нам. А когда наша мать умрет, ее состояние пойдет на разные благотворительные цели.
Пришла весна. Мы сидели у реки, куда Джулия привела Скотта, чтобы утопить его в мелкой зеленоватой воде, и где пускали свои игрушечные кораблики мои сыновья, шлепая по воде, едва достававшей им до щиколоток.
— Крис, — начала я дрожащим голосом, одновременно и смущенная и счастливая, — сегодня ночью Пол впервые занимался со мной любовью. Мы были оба так счастливы, мы даже плакали. Это ведь не опасно для него, правда?
Он наклонил голову, чтобы скрыть выражение своего лица, и солнце играло в его золотых волосах.
— Я рад за вас обоих. Да, теперь секс для него не представляет опасности, если ты не будешь доводить его до слишком сильного возбуждения.
— Мы делали это очень спокойно. — После четырех инфарктов нам ничего не оставалось, как спокойный секс.
— Хорошо.
Джори вскрикнул и вытащил рыбку.
— Она очень маленькая? Ее надо выпустить?
— Да, — прокричал ему Крис. — Это малек. Мы не едим мальков, только больших рыб.
— Ребята, — позвала я, — давайте двигаться в сторону дома и обеда.
Они с хохотом подбежали, двое моих сыновей, так похожие друг на друга, что их вполне можно было принять за родных братьев. Собственно, мы с ними об этом не говорили. Джори и не допытывался, а Барт был еще слишком мал, чтобы задавать вопросы. Но когда они спросят, мы расскажем им всю правду, какой бы трудной она ни была.
— У нас два папы, — крикнул Джори, бросаясь к Крису, а я взяла на руки Барта. — Ни у кого больше в школе нет двух пап, и, когда я говорю об этом, никто меня не понимает… Наверное, я плохо объясняю.
— Конечно, ты плохо объясняешь, — сказал Крис с улыбкой.
В новой голубой машине Криса мы приехали домой, в большой белый дом, которому мы были стольким обязаны. Как в первый день нашего приезда сюда, на веранде мы увидели мужчину, упершегося белыми туфлями в перила. Крис повел в дом детей, а я подошла к Полу и улыбнулась, увидев, что он дремлет с довольной улыбкой на лице. Газета, которую он читал, выпала из его рук и разлетелась по полу веранды.
