Илья Зверев - В двух километрах от Счастья
Суворов (насмешливо). Спасибо, а я не знал. Вот, оказывается, какая льгота…
Катя. Не обращайте на него внимания, он сегодня малохольный.
Суворов. Опять серьезно? Или уже мелочи?
Саша (небрежно). Мелочи… Роман «Тишина» не читал! (Уходит.)
Катя. Что-о?
Алексей. Ухайдакали парня. Черт те что, на ящиках, на разных коробках малюем бокал и пишем: «Осторожно! Не кантовать!», а друг друга вот именно кантуем…
Суворов. А что случилось?
Алексей. Да он полез тут против одной липы… То есть даже не одной, а вообще, в принципе… Ну и получил свое. А сейчас будет собрание… Заключительный аккорд.
Суворов. А конкретнее?
За стеной, видимо на кухне, адский грохот и звон, все кидаются к двери, оттуда появляется смущенный Саша.
Саша. Сервиз… Я нечаянно… Он плохо стоял…
Алексей. Давай! Чего уж там!..
Катя. Он все равно уже был неполный.
Алексей. Тогда тем более прекрасно! (Суворову.) Пусть вот он и расскажет вам конкретно…
Саша. Да нет, не стоит…
Суворов. А вдруг я смогу помочь? Депутаты же вне очереди…
Саша. Не стоит… Будет как в пьесе какой-нибудь: под занавес приехал из Москвы большой начальник и все решил. Отрицательного заведующего снимут, положительного зама выдвинут. Неужели ж вы не понимаете, что дело не в «сняли — выдвинули»? Тут дело в идеях, в том, как вообще жить, как вообще работать. В философии, я не знаю, в чем еще…
Суворов. Тогда, конечно… Где нам…
Саша. Не обижайтесь! Но, правда, это ни к чему.
Суворов. Ладно, не обижусь… Будь здоров! Счастливо, Катюша Ивановна. (Обнимает ее.) И ты. (Обнимает Алексея, уходит.)
Алексей. Ей-богу, мало я тебя, дурака, порол!
Саша. Ничего, теперь это возьмет в свои руки коллектив… Дружная рабочая семья. (Алексею.) Чего ты смотришь? Пошли! Пофилософствуем еще раз.
Алексей. Пофилософствуем! (Оба уходят.)
Катя. Уж лучше б он не ходил. Он там им наговорит!
Входит Раймонда с двумя обломками чашек.
Раймонда. Посуда бьется — это к счастью!
Катя. Насчет счастья — не замечала. А к расходам — это точно…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Рабочее собрание. Может быть, в той же клубной комнате, может быть, в зале, — во всяком случае, народу много, множество незнакомых лиц. Дело идет к концу. Среди сидящих — хотя и не вся аудитория видна зрителю — Фархутдинов, Сурен, Красюк, Пашкин, Сухоруков, Саша, Алексей, девушка-активистка, Чуканов, старый рабочий.
Фархутдинов. Товарищи! Повестка дня исчерпана. В прениях выступило одиннадцать товарищей. Есть предложение подвести черту.
Сурен (с места). Продолжать.
Красюк. Ну хватит… про канаву это! Выеденного яйца не стоит!
Голоса.
Пускай говорят…
Чего там…
Ладно…
Продолжать…
Пашкин. Дайте слово. Прошу слово!
Фархутдинов. Ну, пожалуйста, товарищи. Воля членов профсоюза — закон! Слово имеет товарищ Пашкин.
Пашкин. У меня не слово! У меня крик! Это ж убийство среди бела дня! Вот Малышеву спину перебили, Галанин сам в дерьмо окунулся. Из-за этой канавы. Значит, она стоит не выеденного яйца. Товарищи! Как раз я все знаю! Я же перед этим воскресником Як Палычу сказал: для чего копать? Экскаватором же можно? А он сказал: надо. А я сказал: раз обязательно надо, лучше уж что-нибудь другое, мусор убирать… А он сказал: ничего, и еще сказал: сойдет с горчинкой. Мусор — это, Пашкин, не так смотрится.
Чуканов. Ого!
Сухоруков. Черт знает что творится. Перевернул вдруг мои слова… Не знаю, с какой целью. Интересно бы узнать с какой? Может, ради дружбы!
Старый рабочий (Пашкину). Что ж ты раньше молчал?
Пашкин. Ну, не знаю… Как-то не мог против себя… Это ж мой такой хлеб — изображать что-нибудь такое, чего нету на самом деле. Вы же знаете…
Красюк. А может, ты и сейчас изображаешь… чего нету? (Кое-кто усмехается.)
Пашкин. Нет. Не изображаю. Честное слово… То есть вы можете мне не верить. Конечно. Потому что так оно вдруг осточертело…
Фархутдинов. Кто оно? Давай по существу.
Пашкин. Я по существу.
Голоса. Пусть говорит. Давай, Пашкин.
Пашкин. Ну, правда, что ж это одни будут люди и ходить вот так (поднимает голову). А я буду дерьмо, да? Я не буду дерьмо. Все.
Сухоруков. Из дерьма пулю не сделаешь.
Фархутдинов. Яков Павлович, тебе бы лучше ответить по существу.
Сухоруков. Что же отвечать? Он очередной раз лишь солжет — недорого возьмет, такое его занятие. Сам же сказал.
Саша. Я лгу, он лжет, вы — правду говорите!
Фархутдинов. Помолчи, Малышев. Тебе дадут слово.
Чуканов. А ну, дай я скажу. Он не говорит правду (жест в сторону Сухорукова). Я тоже считал: канава цэ такэ… Выеденного яйца не стоит. Пусти вытеребеньки. А Сухоруков этого Сашка зажал, и я почуял: щось тут е. Так вот, товарищи! Экскаватор був никому нэ потрибен…
Фархутдинов. Как никому?
Сухоруков. У нас — никому. Но мы ж не на острове живем. А шахтеры, Южантрацит? Они ж в аварийном положении были, под угрозой.
Чуканов. Не было там ниякой угрозы, ниякой аварии!
Сухоруков. Так прямо вам и доложат! Это закрытые сведения.
Чуканов. Може, и закрытые, а мени вот чогось вдруг открыли. Я объяснил для чего — и открыли. Лично управляющий, товарищ Кандыба… Так что брехня! Брехня и подлость.
Сурен. Ну, Яков Павлович! А трансформатор?! Там же в сто раз хуже липа.
Чуканов. А що там такэ?
Саша. Вот Галанин знал да забыл.
Чуканов. Ничого, разбэрэмось… Во всему разбэрэмось…
Гиковатый (тянет руку). Товарищ председатель!
Фархутдинов. Слово имеет товарищ Гиковатый.
Гиковатый. Не, у меня не слово… Мне уйти надо. У меня внучечка. Надо в консультацию везти.
Фархутдинов. Как, собрание, разрешим?
Голос. Хай себе идет!
Гиковатый уходит.
Фархутдинов. Ну так что? Может, Яков Павлович выскажется?
Сухоруков. Да нет, чего тут высказываться. Вы ж по этой чепухе прямо следствие провели.
Девушка-активистка. Шкодлив, как кошка, труслив, как заяц.
Сурен. Кто как кошка?
Девушка-активистка (не отвечая ему). Объявить выговор. Пусть не обманывает!
Старый рабочий. Нет, не выговор. Он нам в душу наплевал… Ахат Фархутдинович, есть такая статья в уставе… чтоб исключать из профсоюза?
Фархутдинов. В уставе? Есть. Да что вы?
Старый рабочий. Есть предложение — исключить.
Костя. Ура! Правильно. Исключить!
Саша. Да что вы! Зачем исключать? Ну как вы не понимаете? Это ж опять оргмера. А надо в принципе… Ведь все мы этим запачканы, хоть и не по своей воле, но…
Чуканов. Так оно и есть в принципе.
Сурен. Кончать липу! Чтоб брехать было опасно!
Старый рабочий. Голосуй, Фархутдинов.
Фархутдинов (убито). Кто за исключение товарища Сухорукова Якова Павловича из профсоюза?.. Единогласно. Нет, Малышев против. И Киселев… Я сам тоже против. Я считаю, достаточно строгого выговора. Кто за строгий выговор? Никто.
Сухоруков (в зал). Спасибо вам! За все! За все мои тридцать лет… По всем этим стройкам, по дырам, что я объектов понаставил, городов наворотил. Ба-аль-шое вам спасибо!
Фархутдинов (поспешно). Собрание объявляю закрытым!
Костя (Фархутдинову). Про трансформатор запишите. Ра-зо-браться!
Сухоруков (в голосе его уже металл). Начальникам участков, старшим прорабам и механикам идти ко мне. Кому нужны материалы по СМУ-9, пусть быстренько захватят. Через десять минут начну. Все! (Твердым шагом выходит.)
Сурен. Эту песню не задушишь, не убьешь!
Все расходятся, оживленно обсуждая происшедшее. Через какое-то время в зале остается один только Саша. Он бесцельно слоняется между стульями, думает. Появляется Суворов.
Суворов. Ну вот.
Саша. Вы? Не уехали?
Суворов (недобродушно). Нет, что ты, я уехал. Я уже в Москве. Видишь же, что я тут, что ты спрашиваешь?
Саша. Неужели не дали билет?
Суворов. Как тебе сказать… Давали, а я вдруг не взял…
Саша. Решили все же выступить под занавес? Объяснить присутствующим, где добро, а где зло.
