Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
— О чем?
— Это его место!
Скверный не ответил. Взял мешок Измирца и отшвырнул в сторону.
— Подумаешь, его место! Не в наследство оно досталось сукину сыну! — И приказал Скале: — Клади постель сюда, эй, ты, поганец!
Скала насупился:
— Я тебе не поганец!
— А кто же?
— Слуга моего аги!
Ответ был верен. Теперь Скала не ничтожество, он честный, рабочий человек, слуга Капитана. Скверный промолчал, и, решив, что на сей раз последнее слово за ним, Скала присовокупил:
— Потому думай наперед, что говоришь!
Он не спеша снял с плеча постель. С необычайной серьезностью расстелил тюфяк, накрыл его покрывалом…
Неожиданно появился Измирец.
— Ты зачем, Скверный, разорил мою постель? Хоть бы меня спросили… Неужто бы я не согласился? Или во мне не осталось ничего человеческого? Да ради Капитана я душу отдам. Но у каждого своя честь!
Скверный глянул исподлобья:
— С чем ее едят, твою честь?
— Что же я, по-твоему, бесчестный? Если попал в камеру голых, это еще не значит, что не почитаю аллаха…
— Не болтай!
Измирец, пришибленный, склонил свою огромную, похожую на коробку голову, поднял мешок и принялся искать себе новое место. Капитану стало жаль его. Подойдя к нему, он незаметно от Скверного сунул ему в руку двадцать пять курушей. Измирец давно не видел таких денег и, сообразив, что они принадлежат ему, бросился на шею благодетелю.
— Капитан!.. Капитан Ахмед!.. Да ведь ты, эх…
В глазах у него стояли слезы.
Капитан разнял сжимавшие его руки Измирца:
— Не подымай шума!
Он бросил взгляд на Скверного. Измирец понял, что означает этот взгляд, но было уже поздно. Скверный обо всем догадался.
— Не надо, Капитан, — сказал он, подходя. — Не приучай, ради аллаха, этих подонков.
— Ладно, оставь, — попробовал отвязаться Капитан. Но не тут-то было.
— Я-то оставлю, они потом не отстанут. Им палец в рот не клади — без руки останешься.
— Я сказал, оставь!
— Такие, как эти, у аллаха из кармана самого пророка вытащат. Стоит только приучить — конец. Не сердце у тебя — кисель. Нагнут рога, распустят нюни, ты и не выдержишь. Берегись! Если их аллах не жалеет, тебе-то чего жалеть? Не бросай деньги на ветер!
Они подошли к Скале, расстилавшему постель в почетном углу.
— Такие родного отца продадут и мать впридачу… — продолжал Скверный. И прикрикнул на Скалу: — Взбей тюфяк как следует, эй, ты, поганец!
— Я тебе не поганец! — зло обернулся Скала.
— А кто же?
— Сын старосты.
— Нашел чем хвалиться! Могильными камнями.
— А ты не лезь не в свое дело! Ага скажет взбить — я взобью! Прикажи, ага!
Капитан кивнул головой. Лишь после этого Скала принялся за дело. Он возился с четверть часа, спустил семь потов, а тюфяк не взбивался. Видно, вместо шерсти был набит всяким тряпьем. Чем больше Скала тряс его, тем тоньше и комковатей он становился. Всем это стало ясно, но никто вида не подал. Да и как сказать, что тюфяк Капитана набит не шерстью, а тряпьем?
— Хватит, взбил достаточно, — опять приказал Скверный.
На сей раз Скала не стал огрызаться:
— Хватит так хватит! Лежи себе на здоровье, ага. Отменная вышла постель, ей-богу!
— Хорошая постель, — послышалось со всех сторон.
— Не зря деньги плачены.
— Только чистую шерсть можно так взбить.
— Еще бы.
— Иначе в комки собьется.
— Умный человек даром денег не отдаст.
— Верно.
Капитан был доволен и горд. Сунул было руку в карман, но Скверный остановил его:
— Опять?
Капитан, помедлив, сказал:
— Купим мангал, чайник, кастрюлю.
Скверный задумался. Взял Капитана за руку:
— Только не плати деньги вперед… Поди-ка сюда, Скала!
Тот стоял подбоченясь и не двинулся с места. «Ишь раскомандовался! Можно подумать, что он мой ага!»
— Тебе говорят, поганец, поди сюда!
Скала опустил руки.
— Чего тебе?
— Пройдись по камерам, найди хороший мангал, кастрюлю и чайник и тащи сюда. Будем покупать!
Скала поглядел на Капитана:
— Как скажешь, ага? Идти?
Капитан мотнул головой, а Скверный смерил Скалу таким взглядом, что тот пулей вылетел из камеры.
Куриный вор Реджеб крикнул ему вслед:
— Тьфу, бестолковый! Что приказывают, то и делай! — и сказал Капитану: — Если вам, бей, наперед что-либо понадобится, можете рассчитывать на меня. Обернусь мигом!
— И я, и меня пошлите! — послышалось со всех сторон. — Все пойдем, только прикажите!
— Скала ничего в таких делах не смыслит, — не унимался Куриный. — Правду я говорю, Фитиль?
— Где ему! Медведь из Антеба, всю жизнь одним бекмезом питался, — откликнулся длинный тощий арестант.
— Только денег ему не давайте.
— Почему же?
— На ходу подметки срежет, а о деньгах и говорить нечего, верой клянусь!
Скверный усмехнулся:
— Да кто из вас на ходу подметки не срежет, сукины вы дети, а? Карманники, бандиты, налетчики — вот вы кто!
— Срамники, богохульники, висельники, — в тон ему подхватил Куриный.
Скверный был уже не тот Скверный, который еще вчера играл в кости на окурки, переворачивал в поисках еды мусорные ведра, жевал, как скотина, траву, росшую на тюремном дворе. Теперь он ближайший друг, правая рука обладателя ста пятидесяти лир!
Окинув взглядом детей папаши Адама, жаждущих получить приказ, он не выбрал из них ни одного. Отвел Капитана в сторону.
— На этих подонков положиться нельзя. Задумаешь дело — откройся мне. Вместе решим!
— Хочу сварить еды, вскипятить чаю. От имени аллаха всех накормить, напоить!
— А потом?
— Что потом? Во имя аллаха, и все. Пусть наедятся дети папаши Адама. Из общего котла.
По мнению Скверного, все это было ни к чему. Ненужные расходы. Да и разве оценят эти подонки? Уж лучше отправиться к повару Чорбаджи во второе отделение и наесться до отвала вдвоем. Но Капитан заартачился, и Скверному пришлось согласиться:
— Хорошо. А что сварим?
— Фасоль.
Скверный облизнулся. Кастрюля фасолевого супа, горячего, жирного, с кусками вареного мяса! Уже давно он не ел горячей еды. Обмакивать хлебный мякиш в жирную подливку и бросать себе в рот… Он ощутил, как рот его наполняется слюной. Смачно сплюнул на цементный пол.
— Давай деньги! Поди сюда, Куриный! Ступай в лавку, купи полкило фасоли, двести пятьдесят граммов мяса, мелко рубленного.
— Мяса полкило, — поправил Капитан.
Но Скверный и ухом не повел:
— Ты слушай, что говорят: полкило фасоли, двести пятьдесят мяса. Купи и тащи сюда. Но гляди, чтобы фасоль была зрелая.
— А лук? — спросил Фитиль. — Лук разве не нужен?
— И соль, соль!
— А чем заправить? Без приправы какой вкус?
— Красный перец забыли!
— Заткнитесь, вы, попрошайки! — взорвался Скверный. — Заправки, красного перца им подавай. Что вам здесь, ресторан? Или к теще на именины пожаловали?
— Верно, — подхватил Куриный. — Не у тещи на именинах! — Зажав в кулаке пять лир, он бросился было из камеры, чтобы выполнить приказ, но в дверях столкнулся с Измирцем. Куриный не собирался объясняться с ним — как-никак, он держал в руках целых пять лир, а тот, у кого было пять лир, уже не считался голышом. А раз не считался…
Но Измирец перегородил ему дорогу:
— Куда разлетелся?
— По делу.
— Какие еще дела?
— А тебе что?
— Ищешь, где чего слямзить?
— Я тебе не ровня.
— С каких это пор?
Куриный, не удостоив его ответом, двинулся дальше, но Измирец не отставал. Вместе спустились по лестнице и, миновав полутемные коридоры, подошли к железным воротам тюрьмы. Лавка бакалейщика находилась за воротами.
Заметив в руке Куриного пять лир, Измирец опешил.
— Где взял? Хлеб свой, что ли, продал?
— Какой хлеб?
— Откуда же деньги?
— Мой ага дал.
— Тебе? За что?
Делать нечего, пришлось рассказать. Измирец обрадовался. Значит, сегодня вечером Капитан всех угощает.
— А мне дадите? И я буду есть?
— Все будем.
— Ай да Капитан! Вот это человек! Если б еще к фасоли свежего хлебца..
— Будет и хлеб.
— А лук?
— И луку возьму.
Измирец даже подпрыгнул от радости:
— Бахнул кулаком по луковице, вынул сердцевину, макнул в соль — и в рот. А специй к фасоли берешь?
— Без приправы какой вкус?
— И красный перец?
К ним подошел надзиратель:
— А ну в камеру, вы, подонки!
— В камеру? — вскинулся Куриный — Подонки? Кто подонки?
— Кто же еще, кроме вас?!
— Мы не подонки!
— Вот как?
— Нет, конечно. Гляди!
Куриный помахал ассигнацией.
— О-о-о! — удивился надзиратель. — Поздравляю!
— То-то же!
— Что собираетесь купить?
— Чего-нибудь поесть.
— Что?
