СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН - После бури. Книга первая
— Почему это они? Вдруг? — снова спросил УУР.
— А потому вдруг, что завтра, когда они объединятся в настоящую артель, индивидуального сбыта и торговли у них уже не будет, будет только через контору артели. Вот они и спешат сломя голову расторговаться! И продают свою продукцию, веревку свою направо и налево по бросовой хотя бы цене, за копейки, кому придется, хотя бы даже и спекулянтам-антисоветчикам и рвачам!
— Какой же им смысл продавать за копейки? Что-то тут не так...
— Тут все так! Все как есть: копейки они сегодня получают в собственные руки, а рубли-то завтра получит артельная касса — вот какой у них частнособственнический интерес!
— Но ведь это же их собственная, а не артельная веревка, они ее вправе кому угодно и за какую угодно цену продавать! При чем здесь мы с тобой?
— Мы? С тобой? Да мы с тобой полностью в ответственности за такое безобразие, за такую их несознательность: артель завтра в трудовой коллектив организуется окончательно, а касса-то у той артели будет пустая? С чем начинать-то придется артели, с какими такими деньгами и средствами? Может, правление по миру пойдет, с того и начнет свою деятельность?
УУР подумал и сказал:
— Что же мы теперь — веревочников на веревках должны держать? Что мы должны делать?
— Это я тебе враз объясню, потому что это любому ребенку понятно! Первое, это ты должон сию же минуту кончать интеллигентскую свою болтовню с товарищем Корниловым, второе — заниматься порученным тебе государственным делом, то есть заканчивать проверку у всех артельщиков налоговых квитанций и прочих документов, и тут же, не откладывая, собирать собрание, объединять их в истинную уже, а не в поддельную артель! Ребенку понятно!
— Слушай,— сказал УУР, глядя куда-то в сторону, в окно,— в конце концов, артель — это твое дело, мое же первоочередное — снять допрос с гражданина Корнилова. И определить его социальное лицо. Вот так! Кроме того, ты стажируешься у меня по финансово-следственному делу, а не я у тебя!
— Верно! Я у тебя — по финансовому, а ты у меня? Ты у меня по государственному делу стажируешься. Понял? Вот навязался-то, прости господи, на мою шею, стажер! Да как бы не на двоих нас, а только на меня одного было записано поручение устроить артель «Красный веревочник», так у меня дело давно было бы закончено, я бы после того успел уже и еще в одной, а то и в двух промартелях побывать, там наладить порядок! Это точно, что успел бы! И давай-ка короче — кончай интеллигентскую свою болтовню! Собрались двое, один другого стоит!
Над левым глазом УУР часто-часто задергалось веко, а лицо как бы сразу похудело.
Корнилову так захотелось, так захотелось подсказать УПК, как, какими словами можно и дальше ругать и обзывать следователя, что он не сдержался:
— Вы не совсем правы,— сказал он.— Просто ваш товарищ — бо-о-льшой теоретик!
— Куда там! — живо согласился УПК,— Он даже более того, он очень сильно гнилой интеллигент! Я в этом едва ли не в первый же день нашей совместной работы и совместного стажирования убедился, а с того дня только и делаю, что в правильности своего убеждения убеждаюсь!
— Что говоришь?! — постучав пальцем по столу, воскликнул УУР.— Не знаешь! А дело в том, что гражданин Корнилов — враг народа! Я в этом обстоятельно разобрался и еще разберусь. До конца. А ты мне мешаешь! И даже срываешь мне это дело, мое разбирательство!
— Ну, когда он враг, когда ты разобрался в этом — так и сдавай его под суд, сдавай в Уголрозыск или в Чека, мне все равно куда. Но ты же его даже не арестовываешь, никуда не сдаешь, держишь на воле и разговариваешь, и разговариваешь! С врагом — какие у тебя могуть быть разговоры?! Когда он враг — ему давно пора работать в итеде, то есть в исправительно-трудовом доме, либо сидеть в домзаке на строгом режиме за решеткой. Ежели он все ж таки не совсем враг, а только из бывших — пусть работает в веревочной хотя бы артели. Там ли, здесь ли, но пусть работает, потому что кто не работает, тот не должен есть, а вы, небось, едите обои! Постыдился бы! Да ежели люди и на работе будут целыми днями болтать, заниматься безработицей, так мы ее во веки веков и не изживем, безработицу-то!
— Помолчи! Можешь помолчать?! — повысил голос УУР.
— Не могу! Не могу я молчать, потому что мне стыдно за тебя, за интеллигента, за то, что ты прячешься за спину своего же допрашиваемого гражданина! Стыд! Глаза бы не смотрели! А еще партиец со стажем! Да любой веревочник, которого завтра же ты будешь агитировать и записывать в артель,— он сознательнее тебя! Пойди поищи хотя бы одного из них, чтобы вот так же сидел, разговаривал бы изо дня в день и даже протокола не писал бы — о чем все ж таки идет разговор? И это в то время, когда полным ходом идет грабеж будущей артельной кассы, когда спекулянт, антисоветчик и эксплуататор чужого труда скупает за копейку готовую веревку, а потом будет ею же конкурировать с государственной торговой организацией! С той же самой артелью «Красный веревочник» будет вполне успешно конкурировать?!
УУР встал, собрал портфельчик. Вышел из избы. Потом дверь приоткрыл, сказал:
— Пойдем! Пойдем, поговорим в другом месте! Ну?! Корнилов остался в избе один.
Тихо было. Собачонка где-то лаяла без толку. Где-то каркала ворона, к дождю, должно быть. Где-то высоко, в вершинах сосен пела иволга — к хорошей погоде.
Прошел час, неизвестно было — что делать? Свободен он или все еще должен ждать возвращения следователя?
Потом Корнилов заметил, как в соседнюю избу один за другим потянулись веревочники, мужики и бабы, все с бумажонками в руках. Значит, оба уполномоченные, или инструкторы они были, Корнилов так ведь и не знал до сих пор точного их наименования, значит, они снова занялись проверкой налоговых квитанций, прочих документов. В соседней избе они занялись этим.
«А может быть, и не будет дальше допроса?— подумал Корнилов.— Не будет, да и только?! Кончил УУР с ним разговаривать?!»
Когда же на другой день допрос продолжился, Корнилов с первых же слов ждал, что УУР объяснит ему вчерашний разговор с УПК. Попытается объяснить, прокомментировать. Ему казалось — невозможно было не объяснить, не прокомментировать, миновать, забыть...
Может быть, УУР и в самом деле только шутит, играет с бывшим приват-доцентом, играет в допрос? Вечные студенты, они и всегда-то шутили по-своему, неизвестно как, непонятно для других?! Ведь если бы было нешуточно, всерьез, так УУР и в самом деле должен был давно Корнилова арестовать, во всяком случае — вести допрос в служебном помещении?!
— Конечно,— сказал Корнилов в самом начале нынешнего допроса,— конечно, два иронически настроенных человека очень много могут позволить себе в отношении друг друга. Могут даже...
УУР, сидя против него на табуретке, заложил руки за спину и прервал Корнилова, сказав, что иронию выдумали интеллигенты, а народу ирония не свойственна. Юмор — другое дело, смех — да, а ирония — нет. В иронии без конца изощряются и форсят друг перед другом только интеллигенты. Ирония — внутриплеменное дело интеллигенции!
Корнилов не отступал, он заметил, что как это в самом деле странно: встретились два русских интеллигента — и вот уничтожают друг друга! Наверное, потому что один из них — интеллигент потомственный, а другой учился на медные деньги. Который на медные, тот сводит счеты, утверждает, что медные тоже создают и умственность, и образование. Так бывает. Корнилов не раз в своей жизни убеждался — бывает!
Следователь покусал себя за ус, поморщился и сердито сказал:
— Это вам только кажется, будто мы уничтожаем друг друга. По наивности кажется или по чему-то другому? На самом же деле — я вас уничтожаю! — Он присмотрелся к Корнилову, подумал и подтвердил:— И правильно делаю, совершенно правильно! Вы в каком звании закончили гражданскую войну?
— Капитан.
— В какой белой армии находились? Капитан? Под командованием какого генерала?
— Генерала Молчанова.
— Викторина Михайловича?
— Точно так! Вы знали генерала?
— Интересный был генерал. Ходят слухи — жив-здоров, живет в Сан-Франциско. Вы-то ничего о Викторине Михайловиче не слышали? С тех пор, как на Дальнем Востоке он воевал с Блюхером?
— Откуда же...— удивился Корнилов.
УУР был человеком осведомленным и сказал:
— Некоторые колчаковские полки сплошь состояли из уральских рабочих — из воткинцев, ижевцев, уфимцев. Вы ледовый поход по реке Кан вместе с воткинцами совершили?
— Вместе.
— Знаменитое дело. Вы комендантом в каких-нибудь населенных пунктах по пути отступления армии назначались?
— Однажды. В деревне Малая Дмитриевка.
— А в городах?
— Не было. Армия Молчанова шла тайгой, через города по железной дороге отступали эшелоны чехов.
— Не подпускали вас чехи к городам-то! Все-таки: в каких городах Восточной Сибири вы были, капитан?
— Тайшет. Нижнеудинск. Станция Зима.
