Елена Крюкова - Серафим
- Куда плывешь! Куда! Унесет Тебя Рыба в море! Не вернешься!
«Не вернешься-а-а-а-а…» – пело на каменистом берегу эхо.РЫБА. ЗОЛОТАЯ РЫБА. ДАЙ МНЕ СВОЮ ЦАРСКУЮ ЧЕШУЮ.И Я ЗАПЛАЧУ ЕЮ ЗА ЖИЗНЬ. И ЗА СМЕРТЬ ЗАПЛАЧУ.
ПРО ЦЕРКОВЬЦерковь моя сильна и светла. Сколько веков проносится над старушкой Землей – а Церковь жива Христова, и жив Христос Бог.Почему же народ не весь встает под церковные хоругви?Почему я слышал и слышу от многих, не только от неверующих, но и от воцерковленных: не та Церковь нынче, не та?Что с Церковью случилось?А может, это случилось не только с Ней, но и со всеми нами?
Грех. Покаяние. Уметь каяться.Не все мы умеем должно каяться.Я сам видел людей, не в деревне, в городе еще, среди священства, которые думали и говорили: Церковь непогрешима, Она собой все освящает, а иерей может быть каким угодно, пьяницей, вруном, жруном, в пост – да, как Юра Гагарин смеется, отбивные за обе щеки уминать, сплетником, ну негодяем со всех сторон! – а все ж он – иерей и Апостольский служитель.И такой иерей может грехи – другим отпускать, спрашивал я робко?И – неверующим тоже может быть этот ваш грешный иерей, так?Служить, но – не веровать в Господа?А что, так, притворяться? Не верю, помню, кричал я в той беседе, не верю! Невозможно священнику – быть неверующим! В священство – просто так, без Христа в сердце – не приходят!А мне тонко, насмешливо улыбались в ответ. А мне говорили: приходят, и еще как приходят!Но ведь это грех, кричал я! Это же театр, кричал я!А мне опять в ответ изгибали в улыбке губы: ну да, театр, а ты разве не знал, что весь мир – театр? И мы, священники, ведь тоже – на сцене. При народе. На виду! Мы отправляем требы, мы служим Утреню, Вечерню – мы обряд совершаем, а ведь обряд – это всегда действо, а действо – это всегда символы, жесты, костюмы особые, это – ритуал!Ритуал, повторял я про себя, ритуал…Но ведь ритуал – это магия, тихо говорил я. Уже не кричал. Кричать было бесполезно.Правильно мыслишь, но не магия, а мистика, говорили мне. Магия – это языческое! Это – первобытное! А мистика – это, брат ты наш, великое дело: все великие святые были великие мистики. Православная мистика ведь тоже существует! Эх, мало ты читал, братец, да мало еще думал. Подумай-ка поболе, тогда спорить приходи!Я уходил домой, а по дороге старался думать, думать.И ничего, кроме этой мысли, не додумывал: грешны все, грешен и священник. И покаяться он должен.И покаяться, может быть, должна вся наша Церковь. Каждый в Ней. Каждый малый диакон. Каждый сельский иерей. Каждый важный, именитый митрополит. И – Патриарх сам должен покаяться.Покаяться во грехах, что не каждый совершил – что вся Церковь совершила, со времен Великого Раскола, совокупно, сочетанно.А еще думал так: нет, Церковь – не театр. Наряды наши смысл большой имеют. Вот ряса – она черная, она – умаление наше и строгость наша, воздержание наше и ночная молитва наша. Ряса – это для труда, для дня и ночи нашей. А риза – это свет, Солнце и праздник! Риза – упование, риза – Осанна. Разве это театр, когда даже одежды наши древние великим чувством и великой мыслю согреты?!И каждое слово в Литургии – не театр. Каждое слово в Литургии – солнечный луч! Прямо в сердце ударяет!И Таинства – нет, не ритуал. Таинства – это тайна!Тайна сия велика есть…Я всегда волнуюсь, весь дрожу, когда исповедь у человека принимаю. На себя, на грудь свою ведь всю его тяжесть, всю боль его принимаю. В охапку все его грехи беру – и во костре Господнем – сжигаю. В покаянном, мощном огне. И я – огня сторож. Это Господь его разжег, а я – сторожу! Поленья бросаю… Горите, грехи! Голову кающегося епитрахилью накрываю, а руки дрожат. И голос срывается. Что, думаю, сердце не выдерживает твое, Серафим? Ты такой чувствительный, что ли, нежный?Отпускаю грехи – епитрахиль подниму – и вижу человечье Преображение.Свет из лица льется! Словно бы лицо вытерли мокрой тряпкой, и проступил чудный Лик!В каждом – Лик. В каждом – Господь.Говорю с каждым и вижу: Господь в нем.А в разбойнике, спрашиваю себя, а в преступнике?И тут же сам себя устыжаю: Христос-то, на Кресте, разбойника с Собою уж в Царство Свое – взял.
ПРО ЧЕЛОВЕКАКуда идет человек? Куда идет человечество?Если бы знать.Знал бы – соломки б подстелил.Жизнь нынешняя течет рядом с Церковью. Плохо течет, грязно.В грязной реке все бурлит, перекатывается, несется: дети беспризорные по подъездам пьянствуют, колются, любятся, как собачки, во дворах за сараями; молодежь над Церковью смеется, женится-разводится, молодые изменяют друг другу походя, быстро-живенько, даже и не задумываются, что творят. У детей – взрослые врачи – у маленьких совсем, у нежненьких! – вырезают печень и почки, разные другие потроха, чтобы богатеям, за великие деньги, их вживить. А дитя умерло? Ну да, так ему и надо! Жизнь у дитяти была – никчемная, дешевая! А – дорого продана.Изругаться охота. И – грешник, ругаюсь. Плохо ругаюсь; грязно.А потом на колени валюсь. У Господа прощенья прошу!Что проку в ругани моей поганой, если она ничего в миропорядке не изменит?Как молодым указать: вот дорога ваша – Христос?А надо мной посмеется вайшнав: а моя дорога – Кришна! А надо мной ухмыльнется буддист: а моя дорога – Будда! Еврей оскалится: лучше Ягве нет Бога! Мусульманин отвернется презрительно: зачем мне в нос суешь Христа своего, Аллах велик, и Мухаммад – пророк Его!И лепечу жалко, тихо, косноязычно: Христос… ведь Он – Царь Царей…Не верят. Не верят!Но не может человек без Бога. Без – любого.Человек создан так, чтобы – верить.Без веры человек пропадет. Вымрет.Ибо вера – в крови течет у человека, ибо в человека вдохнул Бог Дух Свой; ибо человеку потребно после долгого пути очутиться в доме своем, и Бог – Дом его, и Бог – очаг его, и, даже если в жизни у человека не было любви, то Бог – прибежище его и любовь его.
ПРО СМЕРТЬ ДЕРЕВНИВот умирает деревня.Изнасиловали — и убили.Через гибель деревни я вижу гибель страны.Утешаю себя: не гибель, а болезнь! Выздоровеет она! Воспрянет!Но глаза Деревни Умирающей глядят на меня, как с черной иконы.И не знаю, чем – ей – помочь.Дров бабкам наколю. Воды старикам притащу. С хором детей в детдоме псалом разучу, разучу Аллилуйю! Музыка, ясная музыка, помоги мне! Помоги им – выжить и жить…И недоволен я собой. И не возгоржусь я, потому что чем мне гордиться?Если бы я мог оживить мой Василь!Если б я мог – его – воскресить!А что, умирает он?!Да, умирает. И ничего с этим не поделать. Ведь и человек умирает тоже; и зверь умирает. И сдыхает корова, на человека глазами, полными слез, глядя. И кот умирает, старыми желтыми когтями вцепляясь в морщинистую руку старой хозяйки.В старых домах медленно, как лампады, гаснут старики.В школе все меньше детей: не рожают молодые.Продали пристань. Сожгли лесопилку в Хмелевке.Пьяные мужики день и ночь слоняются по Василю, клянчат у стариков и старух, просят друг у друга, у продавщиц в магазине: ну дай, дай двадцатку на самогонку!.. дай, не обеднеешь… Мужикам негде работать. А ночной бар под магазином открыли. И под другим – в подвале – пивную.Вот тебе тут и вся Церковь, Серафим ты убогий.Сижу однажды на лавке у сельсовета. Подходит мужичонка – соплей перешибешь. Разит от него за версту! Рядом сел. Глаза как две незабудки, рожа мятая, как грязная портянка. На меня уставился, как кот на сметану. Вынимает из кармана три куска туалетного мыла. «Купи, браток, батюшка, а? Ты ведь добрый, а… Купи, двадцать рублей всего прошу! Выпить ну просто ужас как охота! А мыло, оно ведь десятку стоит! А тут целых три куска-то! Сэкономишь червонец, ну!..» Я безропотно вынул деньги. Оставь себе свое мыло, говорю. Мужик мыло в карман положил. Незабудки просияли солнечно. Морщинки все гармошкой собрались на роже! Кричит мне: «Эх, ну ты молоток, батюшка, да! Твой Христос тебе этого не забудет!»Твой, он тогда сказал. ТВОЙ ХРИСТОС.Не «наш», а «твой».И я ощутил дышащую чернотой бездну, разделяющую нашего Бога и наш народ.В этом есть простой, каждодневный ужас нашей страны.В этом есть ее древний, великий ужас.Князь Владимир огнем и мечом крестил Русь.А Андрей Первозванный, радостный, светлый Апостол, светло ходил по брегам Днепра, нежно, чисто учил Господней любви.Разве для того, чтобы научить любви, надо убивать?Разве для того, чтобы спасти человека от мучительной жажды забвенья, надо купить у него три куска пахучего цветочного мыла?
ПРО ГОСПОДЕНЬ ОГОНЬГосподь выловил ночью Золотую Рыбу и отпустил Ее; Он отпустил Ее в воду руками Марии Магдалины, возлюбленной Своей.После того, как они отпустили Рыбу на волю, молча на берегу сидели они, и Господь разжег на песке костер.Пламя ярко горело, и Иисус смотрел на огонь. Он любил глядеть на огонь, ибо огонь напоминал Ему жизнь человеческую: так же, как огонь, горит она и сгорает, и пепел остается.И спросила Господа Мария Магдалина: «Скажи, куда уходит огонь, когда догорает он? Только ли пепел один остается в кострище?»И ответил Иисус: «Огонь пребывает во всем. В любом стебле и цветке; в любом плоде незрелом и спелом. Огонь пребывает внутри камня и внутри дерева; разломи камень – и найдешь его, разломи древо – и там огонь найдешь. Огонь пребывает внутри земли, огонь пылает на небесах, ибо звезды огонь есть великий. Огонь внутри тебя и Меня пребывает, и это он дарит нас друг другу под сверкающим звездным Покровом. Как же он может исчезнуть, если он пребывает везде и вечно? Сгорают всего лишь дрова в очаге и ветки в костре. А сам огонь – гляди, как он весело пляшет, как алые руки его тянутся к звездам! Огонь уходит в небо. Небо – обиталище огня. Когда Меня казнят, Я воскресну на третий день после казни, и Тело Мое будет тело огненное».И заплакала Магдалина, и поцеловала руку Иисуса, и так сказала: «Я верю Тебе! И что, все мы станем огнем?»Иисус печально поглядел на нее и сказал: «Мы не умрем, возлюбленная моя; мы превратимся в Предвечный Огонь, и так мы воссоединимся с Богом – Отцом нашим и Отцом Моим»И спросила Магдалина, плача и держа Господа за руку:«Поможешь ли Ты мне, Господи, перейти реку огня, когда настанет срок?»И тихо ответил ей Иисус, с улыбкой в возлюбленное лицо глядя:«Я всегда буду с Тобой, и при Переходе Огненной Реки – тоже. Все есть Огонь. Вначале был Огонь, и Я пришел крестить не водой, но Огнем, и Я воплощусь в Огонь при Воскресении Своем, и нельзя будет касаться Меня. И Я буду являться людям, уверовавшим в Меня и не уверовавшим в Меня, Благодатным Огнем во храме Воскресения Моего, в Святую Пасху Мою. Аминь».И Магдалина сказала: «Аминь».И встала на колени на сыром песке, в ночи, и под звездами обняла крепко босые ноги Господа своего.
ПРО ВЛАСТЬЦерковные власти. Власти.Да ведь и мирские власти – тоже.Надо мной – над нами всеми – всегда – власти, власти.Так устроен людской муравейник. Улей людской.Должна быть матка-царица; должен быть Царь; должен быть Патриарх.Это непреложный закон. Иначе улей развалится без матки. А страна – без Царя – сгинет.Должен кто-то, кто больше и превыше всех, на троне сидеть.На самом высоком амвоне – в самом главном храме стоять.И все должны лица задирать кверху, все должны на колени падать и кричать: «Господи, сохрани нам Владыку нашего! Дай ему многая лета!»Это – правильно. Это – дано. Это назначено так.Мир так устроен. Миру нужен цемент. Цемент – это власть. Она все шаткое скрепляет.Что ж мы на власть-то то и дело ропщем?!Это не нравится. Это не по сердцу. Это – глупо. Это – жестоко. Это – нечисто. Это – жалко. Это…Взойди сам на этот трон, на Лобное это место, да и правь, как сможешь, думаю я.И все же народ наш едкий. Режет не в бровь, а в глаз. «Отъелись священники! Все толстопузые караси! Все на иномарках раскатывают! Исповедь в пол-уха слушают! Службу – равнодушно барабанят, как часы – пономарь! Жен как перчатки меняют! С прихожанками смазливенькими любятся прямо в храме, в алтаре! Ну, и где ж тут непогрешимость Церкви?! Мы бы шли к Ней, на Нее, как на Вифлеемскую звезду! А Она… а Владыки Ея, погрязшие, как вавилоняне, в роскоши да в жратве да в разврате…»Если б я, я один, мог бы прощенья попросить у Бога и людей за все прегрешенья иереев в ограде Церкви – я стал бы на колени и попросил бы.А если б тебе сказали так: отец Серафим, мы возьмем жизнь у тебя, во имя того, чтоб вся Церковь тут же стала безгрешна, чиста и светла, как были светлы Двенадцать Апостолов под крылом Христовым, – отдал бы жизнь?…без лишних слов. Вот я. Берите жизнь мою.А диавол захохотал бы тут над ухом: а Настя?! А Настя?!Ну что Настя. Заплакал бы. Сжал бы зубы: сказал так сказал, берите так берите.
ПРО АПОСТОЛЬСТВОДумаю: почему за Христом шли Ученики Его, Апостолы, а нынче расклад такой: паства и священники, и Патриарх – над ними?Где Апостолы? Где апостольство?И что такое апостольство теперь?Понимаю так, и вновь и вновь повторяю: путь русского священника сейчас, вот сегодня – это Апостольский путь.Путь свидетельства о Господе.Да не будет ересью сказать священнику пастве своей: я вижу и слышу Господа, я с Ним каждый день, каждый миг, и Он – со мной, и свидетельствую.Да не будет ересью идти священнику – после Литургии – в Мiр; проповедовать мирянам о Христе Боге; не так, как американцы это делают, протестанты, пресвитерианцы – с ярких сцен, залитых светом софитов, вроде как актеры, кричат и прыгают от восторга перед публикой: Иисус! Иисус! Сладчайший!..Проповедь Апостольская – это не радение. Это не восторг и не танец.Пусть у индусов Шива танцует, Шива Натараджа.Пусть хороводы водят веселые девки вокруг Светлояра в ночь на Ивана Купалу.Апостольство – это и миссия священника, и повседневная жизнь. Вот настал день, и, Господи, благодарю Тебя за него! И – иду рассказать о Тебе, Живом, братьям своим, прихожанам своим, друзьям и соседям, врагам и далеким своим.Ибо для Апостола нет ближнего и дальнего: есть единственно Тот, Кто не знает о Христе.Поэтому надо идти. Поэтому надо рассказать.Часто мечтаю: чисто выстираю рясу свою, высушу на Солнце на Иулианиной веревке бельевой. Надену чистую, и этою же веревкой подпояшусь. Скуфью – на темя. Котомку – за плечи. В котому положу: Евангелие, хлеб и вяленых лещей парочку, спички, соль, пару вареных картофелин, пару свечей парафиновых, толстых, – жечь, Господи, на ночном речном берегу во славу Твою. С Иулианьей попрощаюсь, расцелую ее, матушку, троекратно. Поклонюсь ей низко за всю ее доброту. Никитку обниму, потреплю по головке русой. А о Насте так помолюсь: живи, родная моя. Только – живи.И пойду по земле. Голодным остаться не боюсь: накормят добрые люди. Буду проповедовать о Христе. Буду свидетельствовать о Нем.Буду собирать в котому свою не мертвые, а – Живые Души.
ПРО ВОЙНУ И ВОССТАНИЕБудет восстание молодых и жестоких.Поднимутся они. Ибо не смогут кровь не пролить, видя, как родители их страдают бесконечно под чугунной пятой государства чиновников и богатеев.А может, восстанут молодые не потому, что родителей их Молох задавил?А – лишь потому, что им самим до страсти охота кровушку людскую пустить?Кровь… Она обладает силой. Она притягивает. Ее, красненькую, текучую, горячую, охота увидать. Ее охота – пролить.Оружие, что стоит огромных денег, распри между Церквями, безумная смерть шахида, что несется в самолете – протаранить набитый людьми небоскреб, нож бандита в крепко сжатом булыжном кулаке – все ничто перед этой древней жаждой: ПРОСТО ПРОЛИТЬ КРОВЬ.Почему это запрятано в человеке? Отчего эта болезнь в нем?Вот тут и думаю про Каина и Авеля.Думаю про Елеазара, коего кинжалами за веру отцов его закололи, как барана.Думаю – про Распятие.И про тысячу распятий во все времена и века.Кровь Христа тоже пролили.Кровь лилась из пронзенных гвоздями ступней и ладоней Его.Кровь брызнула из Его бока прободенного; и копьеносец Лонгин, что сделал это, весь обрызганный Кровью Его, пал на колени, заплакал и уверовал.Кровь – это жизнь.Кровь Христа – это Жизнь Вечная.Но молодые не будут думать о Христе, когда будут восставать против власти.Они будут думать о крови врагов своих, которую надо пролить. И все.Все так просто.А что будет потом, после новой революции, после крови пролитой новой?А ничего. Все так же будут рыдать матери над телами убитых сыновей. Все так же будет новая власть диктовать законы свои.И молодые, что с кровью и в крови возьмут власть, через короткое время – в таких же злых, надменных и богатых превратятся, которых они недавно свергали.Так что же, круг? Цикл, значит? Все повторяется в Мiре?Христос пришел, чтобы нас вырвать из Адского Круга.Люди это поймут!Но когда поймут – может быть уже поздно.
СНОВА ПРО МОЮ ЕРЕСЬРелигия и Мiр – Жена и Муж.Мiр обручился с Религией, и Мiр пытается быть Ей верным супругом.Может ли выжить Мiр без Религии?Все века, если обозреть их из подкупольной, звездной выси, говорят: нет.Может ли быть Религия без Мiра?А кого Она тогда будет обнимать? Кого целовать? От кого – детей зачинать?Вот и думаю: спорят люди о Богах своих, перегрызают глотки друг другу, а все ведь так просто. Чисто так. Ясно.Был хоровод Богов, до Богоявленья.Вился на земле и в небесах танец Богов: до Христа.Пришел Христос – и засмеялся: ведь Я истинный Сын Божий! Я есмь Отец!Все так просто… прозрачно…А две тысячи лет после Распятья – Мiр, обнимая обеими руками жену свою Религию, все вопит, ревнивец: «С кем Ты мне изменяешь?! С кем, скажи?!»Кто лучший из Богов?!Аллах?! Ягве?! Будда?! Брахма?! Вишну?! Шива?! Кришна?!Ко мне однажды, это было еще в Нижнем, на исповедь явилась женщина одна. Строго одета: черное платье, черная баранья шубка. Шапочка черная. Алмазы в ушах. На колени передо мной встала, исповедуясь, шубку не побоялась запачкать. Бормочет: «Я, отец, грешна очень! Очень! Я много Богов люблю! Я – всех люблю! И индийских всех, ведь так хороши они, ведь это же праздник такой! Шива пляшет, Кришна сметанку ворует, у, прелесть… с красавицей Радхой, смуглой пастушкой, в озере купается!.. А Будда, ведь это такая прелесть, Будда!.. Он такой смирный… нежный! Он учил, как надо освобождаться от страданий… Он был бедный, ходил по дорогам в мешковине, под деревом – спал!.. А Ягве! Чудо! Громовержец!.. А правда, что Ягве был Отцом Христа?.. или неправда?.. В общем, грешница я, отец Серафим! Всех люблю! Как – проститутка! Только бесплатно! Отпустите мне грех мой, если его вообще возможно простить!»Стоит дамочка в черном на коленях, голова ее, под кудрявой шапочкой, епитрахилью моей, серебром вышитой, прикрыта. Я растерялся. Не знаю, что и сказать. Думаю: сейчас скажу доброе слово ей – в ересь впаду. А хочу, хочу доброе слово-то ей сказать!И так говорю ей тихо, чуть слышно: «Вот именно, раба Божия Татиана, ты все твердишь: прелесть, прелесть, – это и есть прелесть. Прельщенье это. Ты вроде как елку нарядила, у себя дома поставила, всех Богов Земли на праздник пригласила, пирогов им напекла, салатов настригла, шампанское по бокалам разлила – и водишь с ними со всеми хоровод вокруг елки! Верно я понял?» Она, со слезами на глаза, шепчет: да, да… Я тоже шепчу, чтоб другие исповедники не слышали: «Так вот. Вы мне тут перечислили всех, кого любите. Да только ни слова о Христе Боге не сказали! А почему? О Нем-то почему ж ни слова? Или Его вы – не любите?..» Дамочка ко мне лицо подняла. Епитрахиль пальчиком отодвинула от носа. От нее хорошо, нежно пахло пряными, сладкими духами. «Почему же! Люблю. Очень даже люблю! Больше всех – люблю!»Я вздохнул. Ох, ересь, ересь сейчас дамочке выдам…«И Он всех – тоже любил», – шепчу.Дамочка аж разрумянилась. «Ура, – шепчет, – ура! И Он тоже!.. Значит, не такой уж это тяжкий грех, отец?.. А то тут мне один священник сказал: в Аду будешь гореть за свои помыслы, несчастная!..»Я произнес очистительную молитву. Перекрестил дамочку. И сказал над ее затылком, над каракулевой шапочкой, прямо в ухо с алмазной серьгой: «Не будешь ты гореть в Аду. Солнечная ты. И преизбыток любви в сердце твоем. И Господь тебя давно простил. Сразу – простил, как ты перед Ним, вот здесь, во храме, на колени встала». Как это перед Ним, глаза круглые делает, я же – перед вами на колени встала! «Нет, – говорю, перед Господом, перед Иисусом ты сейчас стоишь. Я – лишь слуга Его малый. Я проводник Его воли. Его Святого Огня глиняная плошка, малая лампада. Молись».Она встала и ушла из Карповской церкви радостная такая!Как невеста на свадьбу, пошла!Мне показалось – и фата метельная за бараньей шапочкой летит, развевается…Я понимал: я ей на всю жизнь в сердце праздник поселил. И теперь она ко Христу не пойдет – побежит. Потому что интересно ей станет: как это Христос всех Богов понял и полюбил? Как?…а с точки зренья любого православного иерея – я ересь ей сказал.А должен был строго, сурово возгласить так: ну что, грешница великая?! Наелась-напилась поганых, языческих, диавольских чужих ересей?! Не вырвало тебя еще?! Не вывернуло наизнанку?! Вовремя, матушка, метнулась во храм, вовремя! А то демоны многобожия загрызли бы тебя, изжевали бы однажды ночью, в теплой постельке, ты бы так и умерла, не покаявшись!…но ведь не сказал я так.
ПРО АНТИХРИСТАЛег сегодня спать. И мысли в голову лезут.Недобрые, черные мысли.Встал. Сел к столу. Стал их записывать.Вот пишу их, может, на душе станет легче.Думал о том, как рядом, как близко сейчас пришествие в Мир новой религии.Мир должен обновляться. Это я понимаю.Может, Мир устал от старого Христа, и стерлась с Его иконы последняя позолота?Но Он говорил: «Се, творю все новое». Значит, Он Сам хотел, желал и от людей новизны?Как обновится Мир? Всегда так было – через Нового Бога.Женщина обновляется через рождение нового ребенка. Мужчина – через новую женщину. Государство – через новую торговлю, через открытия новых земель, через революции. Миру нужно новое потрясение, чтобы воспрянуть.Потрясенье, что прогремело две тысячи лет назад, значит, изжило себя? Истончилось? Осыпалось сухой чешуей с высохшей рыбы?О, ужас. Нет, не может быть.Сжимаю кулаки над тетрадью. Не может этого быть! Иисус! Ты же…Гляди, спрашиваю себя жестко, разве не стала сейчас, в России, наша Церковь такою, какой была иудейская Церковь и первосвященники Ея во времена Господа Иисуса?Думаю: а если Он придет – мы, священники, что, не отправим Его на казнь?Узнаем ли мы Его? Он-то нас – сразу узнает. Он и так нас знает. Знает о нас все.А знаем ли мы все – о Нем, нынешнем?«Христос среди нас! И есть, и будет», – приветствовали друг друга первые христиане. Почему мы так друг друга не приветствуем? Почему очерствели, закоснели сердца наши?И родится Человек, который…Нет, не буду думать. Страшно. Господи, возьми от меня дьявольское искушение.Нет! Доскажу. Кому ж еще и скажу, как не Тебе, Господи?!…родится Человек, что скажет: я есмь Новый Бог, и я возвещаю Новый Мир, и я не один, а со мною – Богиня моя, ибо не может быть Бог один, в мужской ипостаси, а женскую – должен нести рядом с собой и в себе! Я – Новый Царь Мира, а она – Новая Царица Мира! Мы есмь супружеская пара, и мы несем в Мир Новую Свободу и Новый Порядок! И Новое Поклонение! И Новое Сознание! И… новую… Любовь……ну что ты бредишь, отец Серафим, убогий отче. Ты ж сейчас про Антихриста лепечешь. Про живого Антихриста. И про зверицу, про диаволицу его.Значит, новая религия есть шаг к Антихристу?!Боже, Боже… Неужели Ты есть Первый и Последний……аз есмь Альфа и Омега, Начало и Конец всего……сидел за столом, пока веки не отяжелели и глаза не стали слипаться. Измучил себя в край. Воды напился из ведра, как теленок. Потом лег.Слышал, как храпит Иулианья в комнате своей; как сопит сын мой, Никитка, в закутке своем. Он спит в закутке, где раньше спала нянька хозяйских детей. В закутке подвешивали зыбку, и сонная нянька качала ее ногою. Дом-то старый. Мне кажется, я чувствую, как пахнет в закутке нянькой, грудным молоком, нажеванным ржаным хлебом в тряпке; свечным нагаром; сладким бабьим потом, лампадным маслом в красной стеклянной лампадке.
ПРО ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕЯ часто думаю: вот если б я вживе встретился с Тобою, Господи! Как бы я счастлив был!А как придешь Ты? Писание говорит: явишься Ты в блеске и славе Своей. На облаках! На тучах грозовых! В блистанье молний! В окружении всех Твоих Святых! Деревья превратятся в парчу, и Солнце – в золотой воинский щит; красная Луна покатится по небу, и лезвие ее, как лезвие пилы, будет отрезать живое от живого и мертвое – от мертвого. Все стрекозы и жуки воздымутся в воздух, и черно станет в небе от полчищ их! Звери завоют и заплачут! Дети зарыдают! И вдруг тучи разорвутся. И хлынет Свет! Твой Свет!И в ослепительных лучах встанешь Ты – ясный, счастливый, с лицом совсем не грозным, не жестоко перекошенным яростью Последнего Суда, а – нежным, любящим, как нежный и любящий Ты пребывал при Первом Пришествии Своем! Ты взглянешь на кричащую далеко у Тебя под ногами, нищую Землю людей – и ответно крикнешь им: «Я пришел, как обещал! Я – с вами!»И все вздернут к небу безумные, страшные лица. И – дровами повалятся наземь! Руки будут тянуть! Плакать! Вопить! Спаси нас, Господи! Пощади нас, Господи! Грешны, грешны, грешны, Господи…Да, крикнет Господь, грешны вы! Нет никого, кто – без греха! Но не карать Я пришел страшно, а – напоследок – любить! Грешники великие! Преступники отвратные! Злодеи окаянные! Те, кто насиловал, и жег, и грабил, и резал, и пытал, и предавал, и на закланье целые народы отдавал! Я Господь милости, а не жертвы. Милости, слышите ли! Я – сегодня – Судом Своим – Судом Последним – Приговором Коротким – прощаю всех! Прощаю – навсегда!…о если бы так…Я закрыл руками лицо и так сидел.И под ладонями текло горячее, горькое.
ПРО ЗЕМНЫХ БОГОВАллах, по представлению мусульман, не явился после Христа. Аллах был всегда, Он вечен и велик, Он всеобъемлющ, и Он – господин, а ты – жалкий Его раб. Когда мусульманам говоришь о Христе, они пожимают плечами: ваш Христос – всего лишь пророк Иса, рожденный от женщины Мариам и мужа Юсуфа. Хороший пророк ваш Иса, дельные вещи глаголил. Но слава Всемилостивого Аллаха затмевает славу любого земного пророка! И заткнитесь вы тут с вашим Христом!Итак, Христос – по-мусульмански – всего лишь человек.О Божией ипостаси Его мусульманин и не догадывается.Суфии – те догадались. Суфии – загадочное племя. Безумные дервиши им родня. Суфии знают прекрасно, что Христос – Бог; но молчат об этом в стране, где все просто кричит, вопит во всю глотку об Аллахе Всемогущем.Когда говорю с иудеями, они морщат нос: фи, ваш Христос! Ваш Христос – песчинка малая против Всемогущего Ягве! Ягве – да, велик и грозен, и в порошок тебя сотрет, а потом снова родит и все тебе возродит – и детей твоих, и богатство твое, и здоровье твое, и ослов твоих, и козлов твоих, и коров твоих, и сундуки с самоцветами твои. Хм, улыбаюсь, слушая про судьбу Иова, значит, в этом смысл всей жизни – не потерять веру во Всемогущего Бога, когда Он забирает у тебя твою жизнь? Только лишь в этом?Одна еврейская красивая девочка, лет двадцати, живущая в Хайфе, когда беседовали мы о Богах земных и небесных, – она приехала в Василь из Израиля, отдохнуть на недельку среди русских березок, на молочке, ягодках и грибочках, – презрительно закидывая прелестную, гладко причесанную, почти фарфоровую головку, цедила сквозь фарфоровые зубки: к черту вашего Христа! К черту вашу вечную благость и милость! Бог – это Бог здоровья, размножения, продолжения рода, земных великих, прекрасных благ, честности и работы во имя Его! А – не Бог затвора, изнурения и слез, вечных поклонов в церквях на коленях, задом кверху! Не Бог ханжеского покаяния! Вы покаетесь в храме – а назавтра опять бежите грешить! Да еще как! Потому что у вас эта вечная проповедь любви и прощенья! Какое, к черту, прощенье?! Вот и распустили всех прощеньем-то, страну в кулак не соберете! У нас – железная дисциплина! Потому что наш Бог грозен! Он грозен, да! Строгий отец в семье тоже грозен! Но одной рукой Он карает, Ягве, а другой – вознаграждает нас за праведную жизнь! Ягве – Бог великой радости жизни! А ваш нудный Христос – Бог унынья, молитв в одинокой келье и… и… и нищеты! Бедноты да бродяг этот ваш Бог! Всяких одяшек подзаборных – это Бог! А удобно устроились нищие ваши: не хотят работать лентяи – а-ах, это Христос нам страданья послал! У! Ненавижу!Девочка говорила искренне, задыхалась от настоящего гнева. Я слушал и молчал. Напоследок она еще выкрикнула: я дома в микве купаюсь, в святой воде! Очищаюсь! Ягве освящает водой женщину! У нас мать – глава рода, главная в семье! И это здорово! Я гиюр прошла, чтобы за иудея замуж выйти! И у нас будет радостная семья, счастливая, много детей, и они будут есть хорошую еду, праздновать с нами все иудейские праздники, и славить вместе с нами Бога Ягве!Наши дети вместе с нами тоже празднуют праздники и славят Христа, тихо сказал я. И с чего вы взяли, что Иисус – это изнурение и слезы? Красивая девочка встала, фыркнула, тряхнула золотыми восточными сережками и ушла. На столе осталось лукошко с земляникой: она принесла ягоды мне в подарок.Я знал вайшнавов: в Нижнем на главной улице города, на Большой Покровке, они пляшут, под бубны и барабаны, веселые, дикие танцы. Кто во что горазд! Ноги выбрасывают, откалывают коленца. Кто в шароварах цвета зари; кто в темно-синих, вышитых золотыми звездами сари. Индия и Русь! О, сестры вы! Кто разрубит ваши сплетшиеся руки топором?! Но ведь рубят же, и топор этот – православный. Те, кто молится Кришне, для православных владык – опасная секта.Я однажды беседовал с лысым вайшнавом, уже пожилым человеком, с седыми усами, с седой косичкой, ползущей с лысины по спине, между худых лопаток. Он сказал мне: «Кришна, ведь это такой радостный Бог! Он – всегда радуется! Всегда танцует! А ваш Христос все время плачет-рыдает. Разве это надо человеку?! Человеку радость нужна! А не слезы! Человек убегает от страданья! А ваш Христос говорит: страдайте, надо страдать!» Я тихо спросил: где это рыдает Христос? Где, в каком Евангелии написано, что человеку надо страдать? В вашем, усмехается лысый вайшнав. А я ему: а вы Евангелие читали? Молчит. Потом как крикнет: «Я от Христа вашего сломя голову убежал! Бежал и думал: а вдруг догонит?! Я здесь – радостен! Светел! Мне никто не зудит над ухом: кайся, крестись, этого не ешь, другого не ешь, шаг влево – стреляю, шаг вправо – стреляю…» Я понял: у него кто-то в семье, может быть, мать, была ревностной и глупой христианкой.И с буддистами говорил я. Из Бурятии, из Иволгинского буддийского Дацана, в Нижний Новгород ламы приезжали. Это было, когда Далай-лама в Москву прилетал. В Доме культуры на Покровке встречу с ламами устроили. Православных священников пригласили. И меня с отцом Максимом позвали. И мы пошли. Тихие, нежные ламы, в оранжевых и ярко-малиновых одеяниях, с лицами коричневыми и блестящими, похожими на начищенные медные тарелки, говорили со сцены: о, не противьтесь ничему! Ведь ничего же на самом деле нет! Вы думаете, это мы тут сидим? Нас тут нет. Вы думаете, сердце бьется у вас в груди? Сердца вашего нет. Вы думаете, люди умирают, воюя, на полях сражений, обливаясь кровью? Ничего этого нет. Нет, и все! Потому что ничто – рядом! Ничто – в нас! В нас – пустота! В нас – нирвана! Это – высшая благодать, пустота! Ибо в пустоте – вся полнота, все роскошь мира! В ней – все времена и все земли, все звезды и все планеты…Я не выдержал, встал в своей черной рясе и громко, на весь зал, сказал: а что ж вы пустились в дальний путь, чтобы встретиться с Далай-ламой в Москве? Что ж вы вот тут сидите, в этом зале? Ведь Далай-ламы нет! И зала этого – нет! И нас всех – тоже нет!Отец Максим беззвучно засмеялся в русую, рыжую бороду. Публика зароптала. Я низко поклонился почтенным ламам и вышел. И в глазах у меня еще долго стояло золотое, багряное, оранжевое сиянье их святых балахонов.…я сознаю, что я мало что знаю о других Богах.Я знаю, что буду знать еще меньше – ибо Христос Бог поглощает все мои чувства и мысли. Он владеет сердцем моим, а не только временем моим и жизнью моей, когда на Утренях, Вечернях, Литургиях и Всенощных бденьях я посвящаю ему и пастве Его всего себя, без остатка.Но я вижу, как каждый, посвященный иному Богу, отстаивает право его Бога на жизнь. На то, что его Бог, и только Он, носитель Истины. А все остальные – ложь. Лжебоги.Когда люди найдут, все, единственный путь ко Христу?Когда люди поймут – все! – что Боги – родня друг другу, а не враги?Доколе сражаться мы будем, как злые солдаты? Биться насмерть?Господи, Господи, помяни всех, кто хулил Тебя во имя Иных Богов, во Царствии Своем.
ПРО ЧУЖОЕ И РОДНОЕЯ – еретик.Я грешен, Господи.Сильно упованье мятущейся души.Я и во Христе Боге, и со Христом, и с Иными Богами; я и на щите, и со щитом, и иду сквозь ряды чужих Богов – босыми ногами; я рвусь, я вырываюсь из канона – не сковывай меня по рукам и ногам! – и я смиренно возвращаюсь в канон, ибо внутри канона – бесконечность и синяя бездна. Я взыскую Широкого Неба во всей его полноте, во всей его красоте, бездонности, синеве, со всеми алмазами и млечным безумьем сонма его звезд. Ибо другие народы тоже Широкого Неба взыскуют! Они – тоже – Бога Истинного ищут! А есть традиция твоего народа. Есть родной обряд. Есть обычай родной, сердцу милый. Так делали отец твой и мать; так делали деды твои и бабки; так делали, в веках, предки и пращуры твои. Есть родные горшки, родная печь, родное молоко и родная простокваша. Родное вино и родной хлеб. И ты пьешь родное тебе. И ты ешь тебе родное. Чужой хлеб кто без отвращенья впервые вкусит?!А тибетцу родное молоко яков и рисовая лепешка подгорелая.А индусу родное молоко буйволицы и огни по воде — в священную ночь Девапали.А индейцу родной горький священный чоколатль и пареный кукурузный початок.Господи, Христе мой, Боже, неужели Ты для других – для тех, кто молится Иным Богам – тоже чужой хлеб?!А ведь это так и есть.И надо смириться с этим.
ПРО РОДИНУСвятая моя. Родная моя.Ты единственная моя. Я так рад, что ты Матерь моя.Ты моя Богородица, Русь. Ты мой бирюзовый зенит после черного ливня.У тебя два крыла, Птица моя.Одно крыло – черное. Рты перекошенные, зубы оскаленные. Крики яростные. С врагами война. Ножи в кулаках. Пистолеты в карманах! Армады истребителей в небе! Эсминцы и линкоры в морях, начиненные смертью!Другое крыло – золотое. Улыбка ребенка. Ноги босые бегут по плюшевой, как бабушкин коврик возле печки, травке. Вода отражает пухлые облака. Снеговые горы облаков медленно, важно идут, летят из-за них в голые, беззащитные лица золотые копья лучей. Река, луга… Волга… Христос босой, глаза Его синее неба…Может, это две России? В которой же я живу?За какую же я – молюсь?Или так: Армия нужна, чтобы сеять смерть, а Церковь – чтобы эту смерть освящать и отпевать?
ПРО КОЛОДЕЦИсточник, колодезь, чистая, небесная вода… Зубы ломит…Я вспомнил, как мы с Настей умывались в колодце. И пили из колодца воду.Это было в жаркий день. Нестерпимо жаркий летний день.Медовый Спас уже прошел, ждали Преображенья.После Утрени в храме мы поднялись на хмелевскую гору над Волгой. Синь обняла нас. Волга казалась древним синим Морем-Окияном. И вот-вот выплывет из-за Телячьего, курчаво-зеленого, тучного ивами и серебристыми ветлами острова прекрасный зверь Китоврас!Мы встали около колодца. Настя, улыбаясь, откидывая волосы с потного лба, сама закинула в колодец ведро, и оно гремело, падая, считая бревна.Мы вместе вытащили ведро. Оно было полно синей, искристой влаги. Я не удержался, наклонил голову и сразу отпил. И задохнулся от льдистого, яростного холода!Настя засмеялась:
– Не быстро… Не так быстро!..
