Герберт Розендорфер - Латунное сердечко или У правды короткие ноги
– Что же, вас тут так и кормят одной солью?
– С утра до вечера.
– Кошмар!
– Кошмар? Это слабо сказано! Хоть меня никогда не подвергали пыткам, но думаю, что пытки – одно удовольствие по сравнению с этим.
– Зачем же ты тогда поехал?
– Врач прописал.
– Но ты же сам сказал…
– Конечно, врач не поверил, что я болен. И был прав. Поэтому он и прописал мне Бад-Майзентрум.
– Но я все равно…
– Здесь они ничего не могут мне сделать. Ты еще не понял? Пока я в санатории, они бессильны. Пока я тут, моя должность в Пуллахе неприкосновенна. Ясно?
– Да, но в твое отсутствие может произойти что угодно…
– И пусть себе происходит! Там может действительно произойти все, что угодно, кроме одного: меня нельзя лишить моей должности. Ее даже нельзя сократить. Не-ет, они не могут… – дядюшка Ганс-Отто опять остановился, – они не могут вырвать кресло из-под задницы заболевшего человека. Это было бы нарушением закона!
Поприветствовав очередную даму, дядюшка снова тронулся в путь, стараясь попасть в ногу с Кесселем.
– Нет, они ничего мне не сделают. Пока я здесь, я неуязвим. И я останусь здесь до тех пор, пока вся пыль не уляжется.
– Думаешь, тебе позволят торчать здесь столько времени?
– Из Бад-Майзентрума больных выписывают, только когда им самим надоест.
– И ты затеял все это из-за истории с Курцманом?
– Вовсе нет! Ты не знаешь нашей кухни. Хотя, если хочешь, и из-за него тоже. Как тебе объяснить… Это давняя история. В общем, в 1953 году в Вене… Кто такой был Белленер, тебе, конечно, известно. Нет? Н-да, тогда ты меня не поймешь… Короче, само по себе все достаточно просто. У каждого человека есть друзья, но есть и враги… А когда проходит много лет, они… – дядюшка остановился, подбирая подходящее слово – Они начинают зависеть друг от друга очень сильно. Именно зависеть.
Помолчав, он добавил:
– Ну, и Курцмана мне, конечно, тоже припомнили.
– А меня?
– Тебя? А-а! Да, и тебя тоже. Хотя тогда еще не знали, какую свинью ты им подложил со своей макулатурой, – ехидно засмеялся дядюшка Ганс-Отто: он явно был доволен, что Кесселю удалось досадить «им». Кессель рассказал ему все сразу же по приезде.
– Что же такого натворил бедный Курцман?
– Ты и этого не знаешь?
– Нет, откуда…
– Он поехал в Сингапур…
– Это-то мне Гюльденберг рассказывал, Но они же сами его послали. В чем он еще провинился?
– У него была легенда: посредническая фирма. Разрабатывал он ее много лет, все это знали и все шло прекрасно. До тех пор пока легенда не перестала быть легендой: фирма заработала по-настоящему, чего никто, естественно, не ожидал. Ты сам знаешь, как легко перейти эту границу. И вот приезжает Курцман в Сингапур, оборудует офис, ему высылают все, чего он ни попросит, оплачивают все расходы, и наконец он сообщает, что для полного счастья ему не хватает только электрической пишущей машинки. Присылают машинку. И тогда он отбивает телекс – слово в слово, я сам читал: «Настоящим считаю свое сотрудничество с БНД законченным. Дальнейшие контакты в любой форме исключаются». И это после того, как он получил машинку!
– Не очень-то вежливо с его стороны.
– Не очень вежливо? Да это просто хамство! Я, честно говоря, не ожидал, что у него хватит ума на такое. Потом… Ты никому не скажешь?
– Нет.
– Потом они, конечно, послали туда человека. То есть это еще я послал. Человек специально поехал в Сингапур, чтобы поговорить с Курцманом, спросить, что и как… А он выставил его за дверь! Совершенно по-хамски. «Что вам угодно? – спросил он (Кессель тут же представил себе эту сцену: Курцман стоит в костюме „сафари“, пережевывая какие-нибудь восточные сладости и высоко поднимая брови над очками). – Откуда? Из БНД? Впервые слышу!» И выставил его за дверь. А машинка-то стоит! Наш человек сразу ее узнал.
– Да-а, красиво, – отозвался Кессель, не вполне уверенный, что выбрал подходящее слово.
– Красиво? – переспросил дядюшка Ганс-Отто, – Возможно. Ну вот. а потом он умер.
– Кто?
– Курцман.
– Курцман умер?!
– Да. Неделю назад. Или две, не помню.
– Н-да,… – растерялся Кессель.
– Да-да, – подтвердил дядюшка Ганс-Отто.
– А отчего он умер?
– Отчего? Неизвестно. Инфаркт, наверное. А может, и не инфаркт.
– Там. в Сингапуре, мало кого интересует, кто от чего умер? – догадался Кессель.
– Не знаю. Я не был в Сингапуре.
– Это… Это вы?…
– Что «мы»?
– Но ведь это более чем странно! Умереть сразу после того, как…
– Ты решил, что… – дядюшка даже остановился – Ну нет. у нас так дела не делаются. Я же тебе сказал, что у нас блюдут законность, это основное правило нашей работы.
– Но он ничем не болел! Я же помню. Это был совершенно здоровый человек…
– Сколько людей выглядят совершенно здоровыми, и вдруг…
– Он и гриппом-то болел всего один раз.
– Вот видишь! Ты говоришь: грипп. А может быть, он уже тогда…
– Дядюшка Ганс-Отто. я не понимаю, шутишь ты или говоришь серьезно.
– Я всегда говорю серьезно.
– Человек уезжает в Сингапур, успешно вас надувает, а через пару дней…
– Через полтора месяца.
– …он вдруг падает и умирает. В Сингапуре!
– Дался тебе этот Сингапур. Неужели ты и в самом деле думаешь, что мы пошли бы на такое?
– Даже когда вас так надули?
– Да даже если бы… Нет. нам никогда бы не разрешили ничего подобного – Дядюшка Ганс-Отто задумался на минуту, и в голову ему пришла новая мысль: – На это ведь деньги надо выделять, а у нас и статьи-то такой нет. Выписывать расходный ордер… То-се… Нет. нет.
– Все равно я не знаю, как тебя понимать.
– А так и понимай.
– Но я не верю, чтобы вы не могли найти такой фирмы, у которой и расходы на это предусмотрены, и вопрос о законности не возникает… Если какой-то нахал украл у вас пишущую машинку, неужели вы отпустите его безнаказанным? Тем более, когда в Сингапуре мало кого интересует, кто от чего умер?
– А ты говоришь – обеды! – дядюшка Ганс-Отто явно не желал продолжать этот разговор. – Обедать тебе придется без меня. Ты же не захочешь, чтобы я сидел и смотрел тебе в тарелку.
– Или ты хотел сказать, что меня… Что мне тоже грозит опасность?
– Я ничего не хотел сказать.
– За то, что я подложил им свинью?
– А-а! Нет, что ты. К тому же ты живешь в Германии, а не в каком-нибудь Сингапуре. Вот если бы ты жил в Сингапуре… Тогда бы я, может быть, и призадумался.
– Но идея-то была неплохая! Я имею в виду с макулатурой.
– Идея как раз была очень плохая.
– Но почему? Можно же было…
– Ничего не можно. В Пуллахе есть одно золотое правило… – дядюшка Ганс-Отто воздел ручки, изображая нечто огромное, – написанное во-от такими буквами: «Не зли противника – он тебе еще пригодится». Ты нарушил правила игры. У нас. то есть в секретной службе, это считается самым тяжким прегрешением. Причем чем мельче повод, тем правила игры соблюдаются строже. Ты вспомни о студенческих землячествах, о футбольных клубах, о дипломатах, наконец. Есть сообщества, которые держатся только за счет строжайшего соблюдения правил игры.
– Секретная служба тоже?
– Да, и причем не только наша, а вообще любая секретная служба – сказал дядюшка Ганс-Отто.
– А что же мне теперь делать с этими деньгами?
– Хм! – отозвался дядюшка Ганс-Отто. – Ты же сам сказал, что это твои деньги: ты понял это. когда едва не потерял их.
– Да – подтвердил Кессель.
– Что ж, – начал дядюшка Ганс-Отто – Я бы – если тебя, конечно, интересует мнение старого, слабого и больного человека… – Он поджал губы и покивал головой, как бы заранее подтверждая, что его слова – истинная правда. – Я бы со страшным шиком промотал эти деньги, вот только не знаю, в Испании или в Греции. Этого я так сразу сказать не могу. Хотя в Греции есть такие острова…
– С Нормой и Беллой? – уточнил Кессель.
– Ты с ума сошел! Какой дурак тратит деньги на своих? Какая Норма? Какая Белла? Это же псу под хвост! Не-ет. Я бы тихонечко собрал чемоданчик, а восемьдесят шесть этих миленьких бумажек положил во внутренний карман пиджака Н-да. Можно, кстати, и в Андалузию. На месяц. Как раз и выйдет тысяч двадцать в неделю. Снял бы какой-нибудь отель целиком – небольшой, конечно. Такой, где вся прислуга женская, чтобы моя любовница могла спускаться к обеду нагишом…
– А ты бы при этом был в смокинге…
– …На веранде под кустами сирени И чтобы слепой цыган играл нам на гитаре – слепой, потому что любовница будет совсем нагая за исключением разве пары цветков азалии в волосах. Тум-турум-туру. рум…
Дядюшка Ганс-Отто изобразил пятками, как сумел, ритм фанданго на гравии старушечьей аллеи санатория «Елизавета».
– А ночью ты будешь с ней танцевать. Нагишом, на балконе с видом на море.
– Да. В лунном свете! – подтвердил дядюшка – Целый месяц, А своим бабам скажу, что еду в командировку. Настолько секретную, что даже сам ничего не знаю, что там нужно делать, мне сообщат по прибытии. – Дядюшка Ганс-Отто подтолкнул Кесселя под ребра и рассмеялся, – Пароль «Азалия», вот все. что я могу им сообщить – И, снова став серьезным, сказал: – Так что я-то уж нашел бы, куда потратить свои деньги. Только не забудь сразу купить обратный билет – деньги вылетят очень быстро.
