Энтони Капелла - Ароматы кофе
— Может быть, это вас удивит, но мы обнаружили, что по большинству проблем разногласий у нас нет. Сомневаюсь, что мы когда-либо станем близкими друзьями, но делать дело вместе мы, безусловно, сможем.
— Он обведет тебя вокруг пальца, — говорит Эмили.
Пинкер качает головой;
— Мы ему нужны даже больше, чем он нам. И не забудь, будущая компания будет зарегистрирована на Бирже. Будут и еще акционеры, чтоб поддерживать равновесие полномочий.
На этот раз тишина длится дольше.
— Завтра утром, как только откроется Биржа, мы объявим о своем решении. Вы должны понимать, что это будет означать конец семейной фирме «Пинкер». Новая компания будет управляться иным образом — это неизбежно, этого требует Биржа. Например, все акционеры получат право посещать общие собрания. — Пинкер обводит глазами комнату. — Сомнительно, чтобы все они разместились в нашей маленькой столовой.
Улыбок не последовало.
— Будем ли мы акционерами? — спрашивает Ада.
— Да, вы получите кое-какую долю. Но права голоса она вам не даст.
— Словом — фактически — нам предлагается продать акции? — Это реплика Филомены.
— Да, вы получите наличные деньги, очень много денег, от продажи своих акций новой компании.
— Не понимаю… — произносит Эмили.
— Я долго и тщательно все обдумывал, — твердо говорит Пинкер. — Если мы не хотим, чтобы нас проглотила какая-нибудь крупная американская фирма, мы сами должны стать крупной фирмой. — Он делает паузу. — Есть и еще один момент, который повлиял на это мое решение. У сэра Уильяма есть сын.
Дочери смотрят на отца во все глаза.
— Джок Хоуэлл посвящен во все тонкости дела своего отца. После того, как мы сформируем свою компанию, он непременно явится и примет на некоторое время часть обязанностей, разумеется под моим руководством, пока он полностью не освоит дело. Затем в свое время, когда мы с сэром Уильямом уйдем на покой, он уже вполне созреет, чтобы взять на себя и руководство всем объединенным предприятием.
— Ты собираешься отдать свое дело сыну Хоуэлла? — изумленно спрашивает Эмили.
— Разве у меня есть иной выбор? — спокойно отвечает Пинкер. — У него есть сын. У меня сына нет.
Дочери вдумываются в смысл сказанного, Пинкер поднимает свою чашку.
— Я, например, хочу еще кофе. Есть, чем наполнить?
— Значит, если у тебя были бы не дочери, а сын… — внезапно гневно произносит Эмили.
— Нет, нет и нет! — примиряющее произносит Пинкер. — Совсем не в этом суть. Ты же, например, замужем за членом Парламента, Ада и Ричард в Оксфорде, Фил больше всего интересуют балы и званые вечера. Разумеется, ни одна из вас не сможет возглавить фирму.
— Тебе стоило хотя бы спросить у меня, я бы согласилась, — говорит Эмили. — Я бы тогда от брака отказалась, если бы у меня был выбор…
— Все, хватит, — резко обрывает ее отец. — Не желаю слышать от тебя критических высказываний о твоем супруге. Хватит с нас и одного скандала.
— Как видно, ты мало что вообще намерен слушать, — с горечью говорит Эмили.
— Эмили, я не желаю, чтобы со мной говорили в подобном тоне.
Она закусила губу.
— Я выпью наконец кофе! — говорит Пинкер, указывая на чашку. — Спасибо, Дженкс, вы можете идти.
Дженкс закрывает папку и встает из-за стола.
— Погодите! — говорит Эмили.
— Эмили, что за причуды? Разумеется, он может идти.
— Мы должны проголосовать, — говорит она. И оглядывается на сестер. — Если у всех нас есть акции, мы должны проголосовать.
— Ну, не глупи! — говорит ее отец.
— Ведь так по-настоящему делаются дела, верно? — Она поворачивается к Дженксу. — Верно?
Дженкс неохотно кивает:
— Кажется, по процедуре так положено.
— И если мы проголосуем против, — говорит Эмили, обращаясь к сестрам, — никакого слияния не произойдет. А мы здесь представляем большинство.
— Да какой бес в тебя вселился? — гремит голос ее отца. — Прости, уважаемая, это тебе не какое-нибудь суфражистское сборище. Это моя компания…
— Это наша компания…
— Моя! — настаивает отец.
— Тебе не позволят твои акционеры так разговаривать с ними, если твою компанию зарегистрируют на Бирже, — замечает дочь. — Возможно, даже не и поддержат кандидатуру твоего Джока Хоуэлла. Или, возможно, он проголосует против тебя — ты об этом подумал?
В ярости отец молча смотрит на дочь.
— Кто против выдвинутого предложения? — говорит Эмили, поднимая руку.
— Хватит! — обрывает ее отец, приходя в себя. — Дженкс, можете идти. Запишите: предложение принято единогласно.
— Слушаюсь, сэр, — отвечает Дженкс.
И выходит из комнаты. Наступает долгая, мучительная пауза; и вдруг Эмили с рыданием выбегает вслед за Дженксом.
Глава восемьдесят третья
Она продолжала жить в комнате на Кастл-стрит; по мере того, как тревога все нарастала и нарастала, она все чаще и чаще засиживалась дома. Все эти дни я не помню, чтобы она хоть раз неуважительно отозвалась о своем муже или об отце. Собственно, о них она почти не упоминала. Мы с ней жили семейной жизнью, правда, не в традиционном смысле.
— Роберт?
Я поднял голову. На стойке бара стоял ящик из красного дерева. Эмили откинула крышку. Внутри рядами располагались стеклянные бутылочки, а также было там несколько чашечек и ложечек для дегустации.
Определитель.
Эмили выложила на стол четыре маленьких пакетика кофе и стала их раскрывать.
— Что это ты делаешь?
— Единственное, что нам осталось, — сказала она. — Это лучшие образцы нового кофе Фербэнка. Два сорта из Гватемалы и два из Кении.
Она осторожно полила кипятком первую порцию, взглянула на меня.
— Ну, что?
Я вздохнул:
— Это бессмысленно.
— Напротив, Роберт, в этом есть прямой смысл. Фербэнк утверждает, что это отличный, настоящий кофе. Те, кто выращивают его, не должны разоряться только потому, что вынуждены продавать свой кофе по той же цене, что и продукт, производимый Хоуэллом. В мире пока еще достаточно людей, кому не безразличен вкус кофе. Им просто необходим способ, чтобы отличить хороший кофе от скверного, — и наш Определитель будет бесполезен, если мы не осовременим его.
Она подвинула мне одну из чашечек.
— Чего ты от меня хочешь? — взмолился я.
— Чтобы ты попробовал, разумеется. Всоси, вдохни аромат и с силой сплюнь. Готов?
Мы с ней осадили гущу на дно и чуть отхлебнули из своих чашечек.
— Любопытный вкус, — задумчиво произнесла она.
Я кивнул:
— Пахнет бананом.
— А на языке слегка ощущается натуральная терпкость…
— Даже что-то от мускатного винограда.
Одинаковое ощущение во рту, на языке, на губах — у меня и у нее; оно лилось от нее ко мне и от меня к ней, как поцелуй.
— Черника или персик?
— Скорее слива. Или даже плоды терновника.
— И какая-то теплота… жареное мясо или, возможно, трубочный табак.
— Жареное мясо? Так не должно быть — иначе присутствовал бы специфический привкус. Пробуй еще.
— Я бы даже сказала — корочка свежеиспеченного хлеба.
— Отлично — сейчас запишу. Смени, пожалуйста, чашки!
— Знаешь, — сказал я, — мы могли бы уже просить Фербэнка приобретать для продажи здесь сорта кофе с африканских небольших ферм, не с крупных плантаций. Само по себе это мало что поменяет, но чем больше закупщиков это привлечет, тем очевидней даст возможность мелким фермерам не работать на белого человека.
— По-моему, идея замечательная.
— Конечно, кофе в результате станет дороже.
— Придется возмещать убытки?
— Кто его знает.
— Милый Роберт, ты же совершенно не представляешь себе, как вести дело.
— Наоборот — по моему опыту, именно деловые люди ничего в этом деле не смыслят.
— Ну, ладно, ладно… Напомни-ка мне ту африканскую поговорку, которую ты так любишь цитировать!
— «Одну паутину порвать легко, а тысячью паутин можно связать льва».
— Именно. Будем же пауками и начнем плести сеть.
— А вот этот, — сказал я, — напомнил мне Африку. Черника, глина и та отдающая пряностью бурая земля, на которой сушат зерна кофе.
— Но я ведь там не была, сказать ничего не могу. Хотя вкус пряностей могу определить — пожалуй, это лавр и куркума. И еще есть что-то — едва ощутимое…
— Да? Что именно?
— Не могу сказать. Какая-то сладость.
Из золы тех костров всколыхнулось едва заметным дуновением то, что нельзя упустить. Не просто надежда, даже не любовь, а что-то нежное, деликатное, воздушное, как дым. Что-то такое, что объединяло нас с Эмили здесь, в этой комнате, и одновременно объединяло нас с другими людьми — с Фербэнком и другими закупщиками кофе; с теми, кто неравнодушен к кофе и с кем-то еще. Понемногу разрастаясь, это неявное цепочкой посланий замерцало по всему миру.
