Две недели в июле - Розен Николь
Она вернулась в дом только к вечеру. Сейчас она снова у себя в мансарде, под самой крышей дома, и впереди еще одна ночь без сна. Как всегда, Мелани сейчас сделает запись в дневнике, почитает, помечтает, пойдет на кухню, будет есть все подряд, что найдется: шоколад, колбасу, сыр, печенье. Потом снова поднимется в мансарду, опять почитает, послушает музыку, что-нибудь выпьет и съест… В шкафу она обнаружила едва початую бутылку виски и теперь наливает себе время от времени маленький стаканчик, стараясь все же, чтобы не было очень заметно. Она не очень любит виски, но не придумала другого способа, чтобы успокоиться. Да и этот не очень помогает. Надо, наверное, увеличить дозу… Она поискала снотворное, но ничего не нашла. В крохотной аптечке в ванной комнате только аспирин и анальгин от мигреней Бланш. Уж эти ее мигрени… Они настигают ее иногда прямо посреди сказанной фразы, лицо искажается болью. И надо видеть, как эти оба испуганно переглядываются, один бросается за водой, другой за спасительными таблетками. А она медленно поднимается в свою комнату, как тяжелобольная, и часами не выходит оттуда. Время от времени, по очереди, они с обеспокоенным видом поднимаются спросить ее о самочувствии. Это так смешно! Каждый раз Мелани хочется им сказать, что Бланш все эти мигрени очень устраивают. Может, она иногда их даже придумывает. Такой способ проверять время от времени свою власть над ними. Ну, и к чему это привело? Она еще хуже думает о ней теперь.
Этот дом… Невероятно, как он давит на нее теперь. Ей здесь плохо, она даже не знает почему. Особенно по ночам. Эта тишина, которой никогда не бывает в городе. И такая глубокая темнота…
Странно, но когда в Бастиде жили бабушка и дедушка, а она приезжала к ним на лето, у нее никогда не было таких ощущений. Ей было здесь хорошо, спокойно, ничто не пугало. Правда и то, что бабушка и дедушка ее обожали. И они потрясающе спокойные и милые люди. Она даже не представляет себе, как бы жила без них в детстве. Когда появилась Ирен и все взорвалось в их семье, когда родители расстались, когда Клеман и Бланш стали жить вместе… Но когда она приезжала сюда, все успокаивалось. К тому же бабушка и дедушка — простые люди, не изображают из себя сверхинтеллектуалов, не проводят время в заумных непонятных беседах, которые совсем неинтересны другим. Нет, с ними можно говорить обо всем и ни о чем. Или просто молчать. Они не обращают на это внимания. Бабушка учила ее готовить, с дедушкой она копалась в саду. Втроем они ходили на рынок. Он находился недалеко от дома, и это был настоящий рай. Потом они вышли на пенсию, и дом стал слишком большим для них. Они отдали его своей единственной дочери Бланш, а сами переехали в деревню. Мелани было как раз двенадцать лет. Так неудачно все совпало.
И вдруг ей приходит в голову, что бабушка и дедушка никогда не приглашали сюда ее родителей. Наверное, не смирились с создавшейся ситуацией, они ничего об этом не говорили, но никогда не приглашали. Конечно, не случайно. Потому что, когда Марк сошелся с Ирен, которая до этого была женой Клемана, Клеман стал жить с Бланш. Такая вот рокировка. Самое странное, что все они продолжали видеться друг с другом, как будто ничего не произошло. Все было как прежде, те же ужины вчетвером. Только поменялись партнерами. Она уже плохо помнит, что думала обо всем этом тогда. Ей все это представили, как что-то обычное. Конечно, самым главным было для нее тогда, чтобы отец не исчез. И он был всегда здесь. Почти все его книги остались у них в доме, он всегда заходил, когда они были ему нужны. Иногда задерживался, чтобы поболтать с Клеманом или с Бланш. Оставался на ужин, позвонив домой, что задерживается. Действительно, он никогда их не бросал, ее и мать.
Когда Бастида отошла к Бланш, все изменилось. К этому времени Ирен уже исчезла с их горизонта, и каждое лето все трое стали проводить отпуск вместе. Все четверо, если считать и ее. Но в это время она уже не хотела проводить там лето, отвергала все, что исходило от них, особенно от Бланш. Уезжала в любой молодежный лагерь, куда угодно. На любые курсы — танцев, живописи, музыки, даже гончарного дела, которое ненавидела. Принимала приглашения от школьных подруг. Все что угодно, только бы не оказаться на эти два месяца здесь, с ними. Несмотря на все ее старания, всегда оставались еще три-четыре недели, которые ей приходилось проводить с ними, переносить их и их друзей. В городе, в течение школьного года, было еще ничего. Уроки, подружки. А в Бастиде было замкнутое пространство, и она задыхалась в атмосфере, которая там царила. Эти нескончаемые летние каникулы… Как ей не повезло, что родители у нее преподаватели. У родителей ее подруг были нормальные отпуска, длившиеся максимум месяц. Так можно еще как-то устроиться, чтобы как можно меньше их видеть или вовсе не видеть. Но уже в конце июня ее родители собирали вещи и отправлялись, как они говорили, на летние квартиры. Бланш очень естественно стала хозяйкой дома, как будто всю жизнь ею была, как будто это всегда была ее собственность. На самом же деле была самозванкой, захватчицей. Мелани ужасно злилась, что Бланш украла у нее детские каникулы. Чуть ли не обвиняла ее в том, что она выгнала из дома своих родителей.
Она уверена, что именно с этого момента Бастида стала ей враждебной, стала ее пугать. С этого момента у нее началась бессонница.
Чаще всего она засыпает только под утро, с первыми лучами солнца, обессиленная. Свет успокаивает ее. А ночью, в темноте, она чувствует себя в опасности. Правда, в городе дело обстоит не лучше, с этой точки зрения ей не о чем жалеть. Ей всегда трудно уснуть. Но если Антуан приходит к ней вечером, то она потом засыпает, сохраняя его запах и тепло его тела на себе и в себе. Но это длится недолго.
Странно, но здесь, в этой мансарде, мысли о тех, других, не оставляют ее. Даже в полной тишине она не может отделаться от образов двух пар, спящих на втором этаже. Комната Марка находится прямо под ней. И ей кажется, будто что-то ощутимое, она сама не знает что, исходит оттуда, проникает через потолок и доходит прямо до нее. Что-то липкое, тяжелое, неприятное, что не оставляет ее в покое. Напротив ее комнаты — дверь в комнату Эмилии. Мелани представляет, как та лежит в своей постели и мечтает о прекрасном принце. Она видела ее пару раз в приоткрытую дверь. В прозрачной ночной рубашке, совершенно неприлично. Из комнаты Эмилии к ней доносится запах гниющих плодов.
Эта идиотка только через два дня поняла, что Клер — любовница Марка. Просто невероятно, совсем уж надо быть дурой. Наверное, Эмилия просто не хотела этого видеть. Потому что она в него влюблена, это же очевидно. Правда, в него влюбляются многие. Неудивительно. Он красив, умен, известен, иногда его фотографии появляются в газетах. Да к тому же, в принципе, свободен. Но Эмилия! Она когда-нибудь смотрела на себя в зеркало? Она же знает, Марку нравятся только красивые женщины, и в этом смысле у нее никаких шансов. Не говоря уж об остальном… Клер, конечно, совсем другое дело. Совершенно в его вкусе. Небольшого роста, темноволосая, стройная. Все его женщины, которых она видела, начиная с Ирен, были в таком духе. Странно даже. Потому что только Бланш совсем другая. Высокая, крепкая, светловолосая. Сейчас уже откровенно полная. Действительно, загадка. В сущности, Бланш единственная женщина, с которой он никогда не расставался…
Мелани открывает дневник и продолжает запись.
С тех пор как Эмилия знает, что Клер — любовница Марка, она с каждым днем все больше деградирует. Если открывает рот, то только для того, чтобы сказать что-то неприятное, да еще и плачет по любому поводу. Сегодня вечером она не смогла сдержаться и опять выпустила свой яд. В разгар ужина, без всякой связи с общим разговором, она посмотрела Клер прямо в глаза и сказала торжествующим тоном:
— А ты знаешь, что у Марка было полно подружек?
Наступила тишина. У Клер был озадаченный вид, потом она ответила слишком поспешно:
— Да, конечно. И что?
