Ровно год - Бенуэй Робин
Автомобиль сворачивает на Пятое шоссе, Стефани безмятежно мурлычет себе под нос, подпевая радио, и Лео первой замечает белый дымок, поднимающийся из-под капота.
— Эй, Стеф…
— Что? О нет!
Стефани заезжает на придорожную площадку для отдыха с видом на океан. Лучше бы здесь поставили пятизвездочный отель или модный ресторан, думает Лео, чем устроили парковку для кучки людей, которым нужно всего-навсего пописать и размять ноги. Во всяком случае, здесь хотя бы тенек, и Стефани, сдвинув темные очки на макушку, глушит двигатель.
— Почему воняет, как от ядовитого теста для оладий? — брезгливо морщит нос Лео.
— Мотор перегрелся, — вздыхает Стефани. — Вот гадство. Кажется, нам придется… Лео, прекрати на меня так смотреть!
— Как «так»?
— Как будто я собираюсь родить прямо тут. Я в порядке, проблема с машиной, а не со мной. — Как всегда спокойная и уравновешенная, Стефани звонит в дорожную помощь, а после пишет отцу Лео в мессенджер. — Твой папа спрашивает, нужно ли ему бросать клюшку для гольфа и мчаться нас спасать, — удивленно говорит она.
— Нет уж, спасибо, — фыркает Лео.
— Яростно плюсую, — соглашается Стефани, быстро набирает ответ, а затем опускает стекла, и в салон врывается океанский бриз. — Вот и приехали, — констатирует она. — Две девушки, поломанное авто и норвежский комод в багажнике.
— Абсолютно нормальная ситуация, — поддакивает Лео. — Нечего глазеть, проезжайте мимо.
Несколько минут Лео листает ленту в телефоне, Стефани просматривает комментарии в инстаграме[6] — в ответ на одни одобрительно бормочет, в ответ на другие с досадой закатывает глаза. Внезапно она ойкает, хватается за живот, и, глядя на нее, Лео думает, что, возможно, сейчас срочно потребуется что-то сделать, а она понятия не имеет что.
— Просто пинается, — успокаивает ее Стефани. — Из этого ребенка вырастет профессиональный боксер или как минимум любитель подраться. — Она склоняет голову набок: — Хочешь потрогать?
Сперва Лео рефлекторно хочет отказаться, но в следующее мгновение уже вытягивает руку и прижимает ладонь к огромному животу Стефани. Она ощущает под пальцами какое-то трепыхание… пауза… и опять что-то всколыхивается, как будто из глубины, толкая друг дружку, к ней всплывают пузырьки.
— Ли? — тихонько окликает ее Стефани, и только тогда Лео понимает, что плачет.
— Прости, — отзывается она и вытирает мокрые щеки, но слезы всё катятся, и Лео думает о том, до чего устала от горя, до чего ненавидит этот мешок, набитый самыми худшими эмоциями. Как можно есть тако и смеяться, а через час уже рыдать на придорожной стоянке? Она вспоминает Нину, ее смех, осанку, волосы и кожу; вспоминает, какой сильной Нина казалась со стороны и какой невероятно хрупкой была в действительности; думает о том, что жизнь в который раз оказывается чередой крайностей. — Что, если я не… — Лео осекается, закрывает рот ладошкой, чтобы не произнести эти ужасные слова, но они все равно вырываются наружу: — Что, если я не вытяну?
— Не вытянешь? — Стефани смотрит на нее, нахмурив брови. — Ты о чем? Что не вытянешь?
— Я не сумела спасти Нину. Я, ее сестра, была рядом с ней, рядом, понимаешь, но ничем не смогла ей помочь. И вот скоро я опять стану сестрой, и… Что, если это повторится снова? Что, если я не смогу защитить или помочь? Если не вытяну… Если… — Лео хватает ртом воздух, грудь ходит ходуном, — опять потеряю сестру или брата? — К самой поверхности всплывает еще одна черная мысль: Что, если я причиню малышу вред?
Стефани сгребает Лео в охапку, прижимает к себе и заставляет умолкнуть. Она ничего не говорит, просто позволяет Лео уткнуться ей в плечо и плакать сколько угодно. Когда Лео отстраняется, то испытывает и облегчение — наконец-то она произнесла это вслух, — и неловкость.
Стефани роется в бардачке, находит упаковку бумажных салфеток, сует их Лео.
— И давно ты так думаешь? — спрашивает она. Лео пожимает плечами. Объяснить правду гораздо сложнее. Это мысль, которая возникает на периферии сознания посреди ночи, неуловимая, как окончание сна, темный дымок, что вьется и жалит, словно кнут. — Вот что я тебе скажу. — Стефани подается назад и берет Лео за руки — не сжимает их, а просто держит: так, чтобы Лео не сдуло ветром, не унесло течением. — Ты прекрасная сестра, Лео. Лучшая из всех сестер на свете. У тебя огромное сердце, и я знаю… — Теперь настает очередь Стефани быстро-быстро моргать и сглатывать комок в горле. — Нет, на самом деле я не могу знать, как много вы с Ниной значили друг для друга. Это то, что навсегда останется только между вами. Зато я знаю, как сильно ты ее любишь, знаю, какая ты добрая и отзывчивая, какое отличное у тебя чувство юмора, поэтому моей доченьке уже очень-очень повезло, что рядом с ней будешь ты.
— Доченьке? — Лео замирает.
Стефани хлопает себя по губам.
— Черт.
— Значит, это девочка?
— Твой отец жутко на меня рассердится.
Лео улыбается, пускай глаза еще и не просохли от слез.
— У тебя будет девочка? Точно?
На лице Стефани расцветает робкая улыбка.
— Так нам сказали. — Лео продолжает улыбаться, хотя подбородок у нее чуточку дрожит. Должно пройти время, прежде чем слово «сестра» перестанет сотрясать все ее нутро. Лео надеется привыкнуть к нему до рождения малышки. — Но я понимаю, о чем ты, — продолжает Стефани. — Да, мы с моей матерью не очень ладим. — И это еще мягко сказано, мысленно отмечает Лео. — Она через многое заставила меня пройти, и порой я смотрю на этот живот, на этого ребенка, и думаю: а какая мама получится из меня? — Стефани прижимает ладони к глазам. — Что, если все, на что я способна, — это сделать свою дочь несчастной, потому что сама не видела иной жизни? Что, если я не справлюсь?
— Из тебя выйдет чудесная мама, — возражает Лео. — Серьезно. Ты всегда была очень добра и ко мне, и к Нине — к Нине особенно.
Стефани коротко усмехается:
— С твоей сестрой иногда бывало по-настоящему нелегко.
— Вот, видишь? Об этом я и говорю. Ты не обозлялась на нее, просто любила, и все.
Стефани кивает, теперь и у нее дрожит подбородок.
— Я до сих пор слышу Нину, ощущаю ее присутствие в нашем доме.
— Я тоже, — признается Лео, и они со Стефани вновь обнимаются, но уже не так горестно, как в прошлый раз, и Лео кажется, будто крохотная часть горя залечена, будто сделан первый короткий стежок, стягивающий прореху на сердце.
— Э-э-э… прошу прощения, мэм.
Лео и Стефани поднимают глаза: снаружи у водительской двери стоит специалист из службы дорожной помощи, на глазах у него солнцезащитные очки.
— Что, никогда не видели двух женщин, рыдающих в поломанной машине? — смеется Стефани.
Лео возвращает ей пачку салфеток.
Мужчина улыбается — широко, добродушно и уверенно:
— Поверьте, мэм, я видел все.
Они едут домой; и кроссовер Стефани, и норвежский комод надежно закреплены на эвакуаторе. Лео берет Стефани за руку, снова считает пальмы и дышит.
15 февраля. 182 дня после аварии
— Ладно, ты красотка, только, пожалуйста, не убивай меня, — первое, что выдает Мэдисон, когда Лео появляется на роллердроме.
Лео резко останавливается.
— И тебе привет, — отвечает она.
Музыка так гремит, что ей приходится почти кричать; девчачья поп-группа бодро призывает не то держать ритм, не то качать в такт — что-то в этом духе. Под потолком подвешен настоящий диско-шар, одну стену украшают гигантские нарисованные пальмы, выкрашенные светящейся краской, с площадки доносятся возбужденные крики и смех катающихся.
Несмотря на приветствие Мэдисон, Лео слегка взволнована. Она не была на деньрожденных вечеринках уже… скажем, давно, а на роликах в последний раз каталась в шесть лет. Однако сильнее всех разволновалась Стефани. Когда на прошлой неделе Лео, как обычно по пятницам, пришла на ужин в дом отца и рассказала, куда собирается, Стефани в буквальном смысле завизжала от восторга и захлопала в ладоши.
