Законы границы (СИ) - Серкас Хавьер

Не помню, что именно она мне ответила, помню только ее уверения, будто на следующий день Сарко мне все растолкует, и две фразы на прощание: «Завтра в три часа в «Ла-Фоне». Не опаздывай». Я провел ужасную ночь, мучаясь сомнениями, идти или нет. То принимал решение никуда не ходить, то через минуту собирался все же пойти. В конце концов на следующий день, около трех часов я уже был в «Ла-Фоне». Вскоре пришли Сарко и Тере. На сей раз она была в шортах, открывавших ее длинные и загорелые ноги. Последним явился Гилье. Сарко, не удивившийся моему присутствию, и не подумал мне что-либо объяснять, а сам я не решился спрашивать — слишком нервничал.

Выйдя из китайского квартала, Сарко, Тере и Гилье начали присматриваться к припаркованным у тротуара машинам, и, когда мы поравнялись с «Сеатом», стоявшим в пустынном переулке, выходившим на проспект Педрет, Тере вытащила из сумочки небольшую пилку с загнутым концом и отдала ее Сарко. Гилье метнулся в один конец переулка, а Тере — в другой. Я остался стоять рядом с Сарко и видел, как тот вставил пилку в щель между дверцей автомобиля и его окном. Он несколько секунд поковырялся там, после чего раздался щелчок, и дверца открылась. Сарко забрался на водительское сиденье, крутанул руль, сунул под него руку и вытащил оттуда пучок проводов. Он скрутил вместе несколько из них, потом присоединил к ним еще один, и мотор завелся. Операция заняла около минуты. Вскоре мы уже выезжали с другого конца города, устроившись в «Сеате».

Около четырех часов мы уже были в Льорете. Въехали в город по широкой улице, по обе стороны которой располагались многочисленные сувенирные магазинчики, дешевые рестораны и закрытые днем дискотеки, а по тротуарам разгуливали туристы в пляжной одежде и шлепанцах. У моря мы свернули налево и направились дальше по дороге, тянувшейся параллельно пляжу. Затем мы опять повернули налево, двигались в сторону от моря, но потом снова вернулись к берегу, поднявшись по извилистому шоссе, прилепившемуся к скалам, и наконец увидели указатель «Ла-Монтгода». «Это здесь», — сказал Гилье, и Сарко припарковал машину на дороге, не въезжая в поселок. Затем он повернулся ко мне, сидевшему на заднем сиденье, и принялся объяснять, что я должен был делать, а Тере достала из сумки щетку для волос, карандаш для бровей и губную помаду. Не знаю, понял ли я тогда объяснение Сарко, но, когда он спросил меня, въехал ли я в тему, ответил, что да. Он сказал: «Теперь забудь все, что я тебе тут втирал, и просто делай то, что станет делать Тере». Я кивнул и в этот момент встретился взглядом с Гилье в зеркальце заднего обзора. «Гафитас уже обделался со страху, — ухмыльнулся тот. — Ничего, кроме «да», промямлить не может, придурок». Сарко велел ему заткнуться, а я с отчаянием посмотрел на Тере, и она подмигнула мне, продолжая расчесывать волосы. Сарко добавил: «А ты, Гафитас, не дрейфь: делай, что я тебе сказал, и все будет нормально. Усек?» Я опять чуть не сказал «да», но вовремя спохватился и ограничился лишь кивком.

Закончив приводить себя в порядок, Тере убрала щетку, помаду и карандаш в сумку и произнесла: «Пошли». Когда вылезли из машины, она взяла меня за руку, и мы начали подниматься по плохо заасфальтированному склону. Поселок казался безлюдным, единственным звуком был шум моря. Среди сосен мы увидели первый дом, и Тере проинструктировала меня: «Говорить буду я. К тебе никто обращаться не станет, но если заговорят по-каталански, отвечать придется тебе. Если нет — просто молчи. Делай то же, что и я. И, самое главное, что бы ни произошло, держись рядом со мной. Кстати, это правда, что говорит Гилье?» Сердце билось у меня под ребрами, как птица в клетке, я покрывался потом, и ладонь Тере выскальзывала из моей взмокшей руки. Мне с трудом удалось выдавить: «Да». Тере засмеялась, я улыбнулся, и ее смех вселил в меня смелость.

Мы приблизились к первому дому и вошли в сад. Тере нажала кнопку звонка. Дверь открылась, и на пороге показалась женщина, судя по виду, только что поднявшаяся с постели: щурясь от солнца, она молча и вопросительно посмотрела на нас. Тере спросила, дома ли Пабло. Женщина с неожиданной доброжелательностью ответила, что Пабло здесь не живет, и Тере извинилась. Мы вышли из сада и зашагали дальше по улице. «Ну как?» — поинтересовалась Тере. «Что?» «Как тебе все это?» «Не знаю», — честно ответил я. «То есть ты уже успокоился?» «Более-менее». «Тогда перестань так сжимать мою руку. Ты мне ее в порошок сотрешь». Я разжал свою мокрую ладонь и быстро вытер ее украдкой о брюки, но Тере сразу снова взяла меня за руку. Мы не стали звонить в соседний дом и прошли мимо еще одного, но в следующем повторили попытку. Нам опять открыли, и на сей раз перед нами предстал старик в футболке. У них с Тере состоялся примерно тот же диалог, что и с женщиной в первом доме, только все это длилось несколько дольше. Мне показалось, что старик, пялившийся на ноги Тере, раздевал ее глазами и, вместо того чтобы поскорее закончить разговор, наоборот, старался затянуть его.

С третьей попытки мы наконец нашли то, что искали. Нам никто не открыл, когда мы позвонили в дверь, и, убедившись, что соседний дом также пуст, а по другую сторону от него возвышалась кирпичная стена, за которой простирался поросший кустами участок, мы вернулись к тому месту на въезде в поселок, где Сарко и Гилье дожидались нас в «Сеате». «Поезжай до конца улицы, — обратилась Тере к Сарко, который завел машину, как только мы сели. — Последний дом направо». Пока мы ехали вглубь поселка на холостом ходу, Тере отвечала на вопросы Сарко и Гилье. По дороге мимо нас промчался «Ситроен» с женщиной и двумя детьми, и вскоре мы добрались до кирпичной стены в конце улицы, где припарковались у дверей дома, поставив автомобиль передней частью в сторону выезда.

Затем началась самая опасная часть нашей операции. Пока Сарко и Гилье, проникнув в сад, обходили дом — двухэтажное здание с плоской крышей и огромной тенистой ивой у входа, — Тере, закинув сумку за спину и прислонившись к капоту «Сеата», притянула меня к себе, обвила руки вокруг моей шеи и уперлась своей голой коленкой мне между ног. «А сейчас мы будем делать как в кино, Гафитас, — объявила она. — Если никто здесь не появится, мы будем спокойненько стоять, пока Сарко и Гилье не вернутся. Но если кто-нибудь вдруг нарисуется, то я тебя зацелую до полусмерти. Так что можешь начинать молиться, чтобы кто-то появился». Последнюю фразу Тере произнесла с полуулыбкой, я же был настолько напуган, что лишь кивнул. Мимо нас никто не проходил, и я не знаю, сколько времени мы так стояли, прислонившись к автомобилю и изображая объятие. Вскоре после того как Сарко и Гилье, пройдя под ветвями ивы, исчезли в глубине сада, меня заставили вздрогнуть звуки, нарушившие тишину царившей вокруг сиесты. Это был донесшийся со стороны дома глухой хруст ломавшихся деревянных досок и звон бьющегося стекла. Тере решила успокоить меня, сильнее прижав коленкой мне между ног и начав что-то говорить. Не помню, о чем она говорила, но в определенный момент я начал испытывать такое дикое возбуждение, что уже не мог скрывать его. Заметив это, Тере довольно расхохоталась, обнажив свои белые зубы. «Черт возьми, Гафитас, — сказала она. — Нашел время возбуждаться!»

Открылась дверь дома, и оттуда вышли нагруженные сумками Сарко и Гилье. Они сложили все в багажник машины и, велев мне оставаться на шухере, снова вернулись в дом, на сей раз вместе с Тере. Вскоре они вновь появились, притащив еще пару сумок, телевизор «Телефункен», магнитофон и проигрыватель «Филипс». Когда все было погружено в багажник, мы сели в автомобиль и неторопливо покинули Ла-Монтгоду.

Таким было мое боевое крещение. Дальше я помню только то, что по дороге обратно в Жирону у меня не возникло облегчения от того, что опасность миновала. На смену страху пришла безумная эйфория, и адреналин, зашкаливший у меня во время нашего криминального приключения, не давал мне успокоиться. Также помню, что, вернувшись в Жирону, мы отправились продавать свою добычу. Или это было на следующий день? Не уверен. Ну так вот. В ту неделю я еще несколько раз приходил в игровой зал помогать сеньору Томасу и сыграть несколько партий, прежде чем отправиться в «Ла-Фон». Когда начались мои ночные отлучки из дома и я стал уходить, ни перед кем не отчитываясь и просто ставя всех перед свершившимся фактом, что окончательно испортило мои отношения с отцом, я совсем перестал появляться в игровом зале. Однажды, по дороге в «Ла-Фон», зашел к сеньору Томасу, чтобы сказать, что уезжаю на каникулы и не вернусь очень долго. «Все в порядке, парень, — произнес мне сеньор Томас. — Я найду кого-нибудь, кто будет помогать мне». «Как хотите, конечно, — заметил я, — но в принципе помощник вам больше не нужен. Вас никто не побеспокоит». Сеньор Томас с удивлением посмотрел на меня: «С чего ты взял?» С гордостью, я ответил: «Просто знаю». С тех пор я стал каждый или почти каждый день бывать в «Ла-Фоне».