Полина Дашкова - Игра во мнения
Капитан Серега Берестов погиб у Кирилла на глазах от пустяковой раны. Они продвигались короткими перебежками под обстрелом, и вдруг Серега рухнул, распластался на горячей чужой земле. Кирилл подполз к нему и тут же понял, что Серега мертвый. Но раны никакой не увидел. Потом оказалось, что пуля прошла под мышкой, едва задев мягкие ткани. Серегу убил болевой шок, прямое следствие инстинкта самосохранения.
А вот страху верить можно. Надо только научиться отличать его от паники, при которой дрожат коленки, пересыхает во рту. Настоящий, продуктивный страх заставляет сначала думать, а потом действовать. Не наоборот. Иногда обостренное чувство опасности становится единственной реальностью, на которую можно опереться.
За молчаливыми звонками последовали открытые угрозы. Телефонная трубка шипела и рычала. Кириллу обещали страшную смерть, долгую и мучительную, если он не остановится. Дело было уже не в хлопке. Кирилл имел несчастье получить агентурную информацию о том, что один из руководителей местного МВД, генерал, уважаемый человек, кавалер ордена Ленина, теснейшим образом связан с торговлей наркотиками.
Не хватало доказательств, и Кирилл добывал их с отчаянным, почти фанатичным упорством. Нет, не собирался он корчить из себя героя-одиночку, персонажа дешевого боевика. Он просто пытался восстановить свою модель мира. «Есть такая профессия – родину защищать». Фраза из старого фильма раздражала его все больше. Пафос скрипел на зубах, как песок. Чью родину и от кого он защищал в Афганистане? Что делал с Россией его героический дед, когда расстреливал крестьян и священников? Тоже – защищал? А его орденоносный отец, когда пер на своем танке по узким улочкам Праги? Кого защищал он? Кто его туда звал? Что касается отца, ответ очевиден. Литры водки, синяки и ссадины на лице мамы, и окончательный итог – два трупа на казенной даче. Убийство и самоубийство. Вот она, расплата за профессию.
Допустим, здесь, в Таджикистане, капитан Кирилл Петров защищает родину от мафии, от потока наркотиков. Но кому это нужно? Люди, отдающие ему приказы, кормятся из рук мафии.
И все-таки он пытался сохранить собственную модель мира, которая разваливалась, рассыпалась прахом. В его мире все должно быть четко и ясно. Свои – это свои. Чужие – это чужие. А промежуточных вариантов нет. Они сводят с ума, эти промежуточные, переходные варианты, выбивают почву из-под ног и опасны для жизни, как болевой шок.
Информатор погиб. Через пару дней Кирилл обнаружил взрывное устройство под дверью своей казенной квартиры. А еще через три дня по дороге на службу его сбила машина. Грязная черная «Волга» без номерных знаков на глазах у всей улицы на дикой скорости въехала на тротуар. Кирилл выжил, отделался несколькими переломами. Кроме него, «Волга» сбила молодую маму с коляской. Женщина получила тяжелую травму черепа и скончалась на месте. Пятимесячный ребенок чудом остался жив.
Как выяснилось позже, убийцы в «Волге» думали, что это его жена и его ребенок. Об этом Кирилл узнал уже в Москве, в госпитале. Его навестил старый товарищ, с которым они вместе служили в «Зените ». Товарищ назвал фамилию того самого генерала таджикского МВД и сказал, что неделю назад уважаемый орденоносец скончался прямо в своем кабинете от острой сердечной недостаточности. По одной из версий его отравили друзья-наркоторговцы, когда он потребовал вдвое повысить гонорар за свое высокое покровительство.
...Бабушка радовалась, что после Афганистана Кирюшу направили на работу в мирный город Душанбе. Там тепло и много фруктов. Конечно, ей бы хотелось, чтобы внук пожил с ней. Но с другой стороны, она боялась, что в Москве рано или поздно он познакомится с дочерью бандита Циркача, и тогда его ждут серьезные неприятности.
Она знала, что Кирюша влюблен очень серьезно. Каждый раз, когда он приезжал, сразу бросался гулять со стариком Диком. Долго пропадал во дворе. Или торчал на балконе с дедовским биноклем. Это выглядело нелепо. Взрослый мужчина, офицер, прошедший через настоящий ад, вел себя как мальчишка.
– Забудь о ней, – говорила бабушка, – разве мало хороших девушек? Да ты и не знаешь ее совершенно. Что она за человек? В такой семье приличного человека воспитать не могли! Она с детства общается с уголовниками, мать фарцовщица, брат был наркоман. Об отце и говорить нечего.
Он отворачивался. В эти минуты ему неприятно было смотреть на бабушку. Он не хотел слушать и делал вид, что не понимает, о ком речь.
Конечно, он все знал о семье своей рождественской девочки. Но уголовные подробности как будто не имели к ней отношения. Она существовала для него в сверкающем снежном облаке, и никакая грязь не могла ее коснуться.
***Москва, 1985
Наконец, Вика поняла, что ни в чем не виновата. Просто дружба с ее отцом больше не является полезной и престижной. Даже шапочное знакомство с ним стало опасным. Правда, для того, чтобы до конца осознать это, ей надо было за год повзрослеть лет на десять.
Со стороны это было незаметно. Она выглядела отлично, держала спину прямо, улыбалась. Прочитала в каком-то журнале, что надо всегда улыбаться и повторять про себя: «Я сильная! У меня все хорошо!»
После нескольких вызовов на Петровку и допросов в качестве свидетелей, ушли старая няня и домработница.
– Ты прости, Викуша, – сказала няня, – я при Сталине страху натерпелась, больше не могу. К тому же внук у меня в партию вступает, ему старшего научного сотрудника без партии не дают, а там, на собрании, когда разбирают, мало ли что могут спросить? Сейчас опять так все строго стало, так строго...
– Конечно, баба Нина, я понимаю, – улыбалась Вика.
Домработница даже не попрощалась. Просто перестала приходить.
«Я сильная. У меня все хорошо, – повторяла про себя Вика, – это не страшно, что они ушли. Все равно платить уже нечем».
У мамы были проблемы с лицом. Швы все никак не заживали. Целыми днями она слонялась по квартире в старом халате, молчала, курила, а если выходила из дома, то только за спиртным и сигаретами.
Каждый день приносил новые сюрпризы. Являлась тетка из ЖЭКа и орала, что у них огромная задолженность за квартиру и за электричество. Вика трясла мать, но та понятия не имела, где лежат книжки с квитанциями, как заполнять, как платить. Раньше этим занималась домработница.
Кончался шампунь, гигиенические прокладки, тушь для ресниц, духи. Раньше все это появлялось само собой на полках в ванной, в ящиках туалетного столика.
В советских магазинах, если что и продавали, то пользоваться этим было невозможно, даже как-то унизительно. Тушь для ресниц напоминала гуталин. От шампуня волосы становились, как мочалка. Духи пахли дешевым мылом. А таких простых вещей, как прокладки, просто не существовало.
«Я сильная. У меня все хорошо», – повторяла Вика и училась красить ресницы советской тушью, мыть голову черным хлебом и кефиром, а вместо прокладок использовать бинты и марлю. В конце концов, так делали миллионы женщин по всей России, и ничего. Многие отлично выглядели и хорошо пахли.
Противные повседневные проблемы она приспособилась решать легко и быстро. Но с одиночеством справиться не могла. Беда была не в том, что от нее все отвернулись. Кто-то уже повернулся и даже смотрел в ее сторону с интересом. Мальчики влюблялись, девочки готовы были общаться, дружить. Беда была в том, что она больше никому не верила.
Однажды утром раздался звонок в дверь. На пороге стоял незнакомый молодой человек, одетый дорого и безвкусно, с широким грубым лицом. Он мял в руке норковую шапку. Вика заметила татуировку-перстень на среднем пальце и настоящий золотой перстень на безымянном. Пригладив черные кудри, жидкие, плохо промытые, он сказал:
– Меня зовут Михо. Я от вашего отца.
Вышла мама, в халате, пьяная, и тут же стала рыдать.
Гость передал деньги, две тысячи рублей, по тем временам довольно большая сумма. А потом, не поднимая маленьких колючих глаз, сообщил, что отец умер.
Циркач «разморозил» зону, но бунт подавили с небывалой жестокостью. Циркача изолировали, посадили в карцер. Он пытался переломить административный беспредел очередной голодовкой, но на этот раз организм не выдержал.
Дальше были слезы, поездка в Свердловскую область, унизительные хождения к каким-то чиновникам. Мама хотела похоронить отца, а ей не давали такой возможности. Брак их не был зарегистрирован. Официально они являлись чужими людьми. Помогли Коваль и Михо. На маленьком кладбище под Нижним Тагилом состоялись скромные похороны Циркача.
Сразу после похорон Михо стал настойчиво и неуклюже подкатывать к Вике.
Он жил во Владивостоке, но часто бывал в Москве, и каждый раз, приезжая, решал проблемы Вики и ее мамы. Если бы не помощь его и Коваля, им вряд ли удалось бы сохранить квартиру и остатки имущества. Михо давал деньги, Коваль звонил нужным людям. Постепенно жизнь кое-как наладилась. Конечно, она не была такой же счастливой и яркой, как прежде, но мама все-таки не спилась, из института Вику не выгнали, дали закончить.
