Харуки Мураками - Кафка на пляже
Когда настало время обеда, я извлек из рюкзака бутылку минералки и бэнто и перекусил на выходящей в сад открытой галерее. В саду было полно птиц. Они перелетали с дерева на дерево, спархивали к пруду попить воды, прихорашиваясь, чистили перышки. Некоторых я раньше никогда не видел. Тут откуда-то возник здоровый рыжий котяра, и птиц как ветром сдуло, а он на них даже внимания не обратил. Ему просто захотелось погреться на солнышке на мощеной дорожке.
– Что? Каникулы в школе? – спросил Осима, когда я по пути в читальню зашел к нему снова сдать рюкзак.
– Да нет. Это я сам себе маленькие каникулы устроил, – ответил я, осторожно подбирая слова.
– Бастуем, значит?
– Ну…
Осима с интересом посмотрел на меня:
– Что значит «ну»?
– Не бастуем. Просто я решил в школу не ходить.
– Как это? Просто взял и решил?
Мне осталось только кивнуть. Я не знал, что ответить.
– У Платона в диалоге «Пир» Аристофан рассказывает, что в древнем мире, о котором сложены мифы, жили три вида людей, – сказал Осима. – Слыхал об этом?
– Нет.
– Так вот: в древности были не просто мужчины и женщины, а мужчины-мужчины, мужчины-женщины и женщины-женщины. То есть в одном человеке могло уживаться то, что сейчас – в двух. Поэтому все были довольны и жили нормально. Однако Зевс взял и разрубил всех людей на две половинки. Ровненько так разрубил. Мечом. После этого на свете остались только мужчины и женщины, и люди всю жизнь мечутся, ищут свои отрубленные половинки.
– А зачем Зевс это сделал?
– Что, разделил людей? Хм-м. Не знаю. Его разве поймешь. Вспылил. Хотел, наверное, как лучше, да перестарался. А может, там нагрешил кто-то. Как в Библии, Адама и Еву изгнали из Рая…
– За первородный грех, – вставил я.
– Вот-вот. За первородный грех, – подтвердил Осима и, зажав карандаш между средним и указательным пальцами, покачал им, удерживая в равновесии. – Я хочу сказать, что один в жизни не протянешь.
Вернувшись в зал, я попробовал читать дальше историю придворного шута Абу-аль-Хасана, однако никак не мог сосредоточиться. Как это – мужчины-мужчины, мужчины-женщины, женщины-женщины?
В два часа я закрыл книгу и поднялся с дивана – время экскурсии. Саэки-сан оказалась худенькой женщиной лет сорока пяти. Довольной высокой. В голубом платье с короткими рукавами, поверх которого был накинут легкий кремовый вязаный жакет. Очень стройная. Длинные волосы свободно присобраны сзади. Тонкое, интеллигентное лицо. Красивые глаза. По лицу тенью скользила легкая улыбка. Не знаю, как сказать, – какая-то завершенная улыбка. Похожая на солнечную полянку. Маленькую, причудливой формы, такую можно встретить в каком-нибудь укромном уголке. У меня дома, в Ногата, в саду тоже было такое местечко. Солнечная полянка, которую я полюбил еще в детстве.
Женщина меня просто поразила – от нее веяло каким-то теплом. Вот бы мне такую мать! Эта мысль приходила в голову всякий раз, когда я видел красивую (или просто добрую) женщину средних лет. Как было бы здорово, окажись Саэки-сан моей матерью. Конечно, такого быть не может. Вероятность близка к нулю. Тут и говорить нечего. Но теоретически какой-то шанс ведь есть, пусть самый мизерный. Я же ни в лицо матери своей не помнил, ни имени ее не знал. Так что почему бы и нет?
Еще на экскурсию явилась пожилая супружеская пара из Осаки. Жена была пухленькая и в очках с диоптриями. Муж – худой, волосы жесткие, с ними он, похоже, управлялся проволочной щеткой. Глаза узкие, лоб широкий – он мне напомнил вперившегося в горизонт каменного истукана, поставленного неизвестно кем на острове в южных морях. Говорила, в основном, жена, а супруг только поддакивал. И еще кивал, охал от восторга и неразборчиво бормотал что-то себе под нос. Судя по одежде, эта пара собралась не в библиотеку, а полазить по горам. Нарядились в непромокаемые жилеты со множеством карманов, массивные ботинки на шнурках и тирольские шляпы. Хотя, может быть, отправляясь в путешествие, они всегда так одеваются. Люди, как мне показалось, вполне приличные. Вряд ли я пришел бы в восторг, окажись у меня такие родители, но все-таки от сердца отлегло, когда я узнал, что на экскурсии буду не один.
Для начала Саэки-сан рассказала, как возникла библиотека Комура, повторив примерно то же самое, что я слышал от Осимы. Устроили ее для того, чтобы открыть людям доступ к книгам, литературным памятникам, произведениям каллиграфии и картинам, которые несколько поколений собирало семейство Комура, и чтобы помочь развитию культуры в этих краях. Комура на свои средства создали фонд, управляющий теперь библиотекой. Время от времени в библиотеке проводятся лекции, камерные концерты. Само здание построили в начале периода Мэйдзи [14]. В нем разместили книгохранилище, там могли останавливаться гости. В период Тайсё его почти целиком перестроили – появился второй этаж, а помещения, где останавливались приехавшие погостить литераторы, стали еще комфортабельнее. С тех пор и до начала периода Сева у Комура побывали многие знаменитости, чему имеется много свидетельств. В знак благодарности за гостеприимство поэты дарили хозяевам свои танка и хайку, другие литераторы тоже что-то писали, художники оставляли свои картины.
– Многие из этих культурных ценностей, специально отобранные, выставлены на втором этаже. Можете посмотреть, – говорила Саэки-сан. – Таким образом, к началу Второй мировой войны у нас здесь сложилась богатая культура, причем делалось это не усилиями местных властей, а дилетантами – богатыми семьями, вроде Комура. Короче говоря, они патронировали развитие культуры. В префектуре Кагава выросла целая плеяда выдающихся поэтов, и произошло это в том числе благодаря тому, что Комура, начиная с конца 60-х годов XIX века, на протяжении нескольких поколений вкладывали всю душу в создание и поддержку художественных кружков, объединяющих талантливых людей, в этих местах. О формировании этих очень интересных кружков и происходивших в них изменениях написано много научных работ и мемуаров. Они собраны в читальном зале, и при желании вы сможете с ними ознакомиться.
Комура из поколения в поколение хорошо разбирались в искусстве и обладали великолепным вкусом. Может быть, это было у них в крови. Они умели отличить подделку от подлинного произведения искусства, всерьез занимались лишь по-настоящему выдающимися вещами и руководствовались исключительно высокими стремлениями. Но, как известно, идеального вкуса в природе не бывает. Очень жаль, но были замечательные писатели, которые не заслужили у Комура доверия, и те не смогли оценить их по достоинству. Например, сочинитель хайку Танэда Сантока [15]. К сожалению, утрачено практически все, что связано с его именем. Если верить записям о гостях, побывавших в этом доме, он несколько раз останавливался здесь. Он оставлял стихи, письма, однако в глазах тогдашнего хозяина дома Сантока был всего лишь «хвастливым бродячим монахом». С ним не хотели иметь дела, и большинство его творений просто выбросили.
– Вот ужас-то! Что же они натворили! – с искренним сожалением воскликнула дама из Осаки. – Сейчас Сантока такой великий поэт!
– Вы совершенно правы. Однако в те времена о нем абсолютно никто не знал, и то, что произошло, наверное, было неизбежно. Так часто бывает: то или иное явление можно оценить только по прошествии времени, – с улыбкой проговорила Саэки-сан.
– Да, это так, – поддакнул муж осакской дамы.
Саэки-сан повела нас по первому этажу. Через книгохранилище, читальню, зал, где были собраны ценные литературные памятники.
– Когда строилось книгохранилище, старший Комура наотрез отверг популярный в литературных салонах Киото утонченный стиль чайных домиков, отдав предпочтение архитектуре частного деревенского дома. Но как вы, должно быть, заметили, в противовес смелости и прямоте линий самой конструкции здания, в мебели, элементах интерьера, отделки заложен хорошо продуманный замысел. И все выполнено просто роскошно. Взгляните, к примеру, на эту фрамугу. Какая резьба! Какие мягкие, плавные линии! Вы нигде больше такого не увидите. Ведь на строительство были собраны лучшие мастера со всего Сикоку.
Наша группа поднялась на второй этаж. Высокий лестничный пролет. Перила из черного дерева отшлифованы до блеска так, что даже при легком прикосновении на них оставались следы от пальцев. В окне на площадке красовался цветной витраж – олень, вытянув шею, лакомился виноградом. На втором этаже располагались две комнаты для гостей и просторная зала. Раньше ее пол покрывали татами, здесь устраивались банкеты и разные встречи. Теперь пол был деревянным, а стены украшены каллиграфическими свитками и японской живописью. Посреди залы возвышался большой застекленный стенд с памятными подарками и вещами, имевшими интересную историю. Гостевые комнаты были устроены по-разному: одна в европейском стиле, другая – в традиционном японском. В европейской стояли большой письменный стол и вращающееся кресло. Все выглядело так, будто здесь и сейчас кто-то живет и работает. За окном росли сосны, сквозь кроны которых виднелась линия горизонта.
