Александра Маринина - Оборванные нити. Том 1
Анисим Трофимович носил фамилию Бирюков и часто повторял, что бирюк — волк-одиночка, живущий вне стаи — сильный и смелый, ни от кого не зависящий и ни на кого не оглядывающийся. Дед считал, что и сам полностью соответствует своей фамилии, и его дочь Анна Анисимовна, или Нюта, как ее называли в семье, выросла такой же. Теперь он хотел воспитать из своего внука Сережи достойного носителя «говорящей» фамилии.
Дед, бывший военный, не любил смотреть фильмы о войне, а Серега, наоборот, очень любил, его привлекала романтика войны и смерти, подвигов и геройства, истории о предательствах и неизбежном наказании за них. Серегу удивляло, что дед никогда не смотрит фильмов о войне.
— Ерунду там показывают, — дед брезгливо морщился, а глаза его светлели и как-то тяжелели, — на войне все не так. На войне страшно. Кино — это игра пионерская, «Зарница». Лепет дитячий. В кино тебе правду про войну никогда не покажут.
Когда дед Анисим вспоминал о войне, взгляд его делался каким-то потусторонним: зрачки сужались до размеров булавочной головки, серые глаза как будто белели, радужка становилась почти прозрачной, а лицо — холодным и безжалостным. «Наверное, на войне действительно было очень страшно», — думал в такие минуты Серега, поеживаясь под ледяным светом, исходящим из дедовых глаз.
Дедовы уроки Серега запомнил накрепко. Анисим Трофимович, потомственный казак, нрав имел крутой и жесткий и на попытки детей хоть на чем-нибудь настоять плевал с высокой колокольни. Все трое детей — старший Василий, служивший в разведке, средняя Анна, та самая обожаемая Серегой тетя Нюта, и младшая, Юлия, Серегина мама, никогда не пытались спорить с отцом или возражать ему. И не потому, что боялись, а просто оттого, что знали твердо: это бесполезно. Отец не станет кричать, браниться, размахивать руками и скандалить, он тихо усмехнется в густые длинные усы и отвернется, а сделает все равно по-своему. Да и дети пошли характером в отца, такие же твердые и несгибаемые. Хотя и проявлялся этот характер у них по-разному. Серегина мама, Юлия Анисимовна, брала упорством и настойчивостью, отлично училась и в школе, и в мединституте, рано защитила диссертацию, несмотря на то что приходилось возиться с маленьким сыном, и сделала блестящую карьеру, в весьма молодом возрасте заняв должность заведующей кафедрой педиатрии в одном из московских медицинских вузов. Ну, с дядей Васей и без того все понятно, имей он другой характер — вряд ли его взяли бы на работу в Первое Главное управление, которое занималось разведкой. А вот с тетей Нютой все было совсем иначе, хотя характер свой казацкий она проявила в полной мере. Родив в семнадцать лет внебрачного ребенка и при этом ни одной секунды не смущаясь и не опасаясь общественного осуждения, она только в двадцать три года встретила своего суженого, поляка по имени Януш. Но тут отец и брат Василий встали насмерть: при их службе и должностях невозможно иметь родственника-иностранца. Они, в общем-то, ничего Анне не запрещали, просто очень популярно объяснили, что ее замужество лишит их работы и карьеры. Анна все поняла. С поляком рассталась, а вот с Василием с тех пор не разговаривала. Вообще. То есть ни одного слова не произносила, не звонила, не писала, не общалась. Вычеркнула брата из своей жизни. Отца простила, а вот брата — нет. Почему же она не простила дядю Васю, если простила деда?
О том, что тетя Нюта «поссорилась» с дядей Васей, Серега знал с детства, не мог не знать, потому что был пареньком внимательным и наблюдательным, но на вопросы «почему» и «из-за чего» получал неизменно один и тот же ответ:
— Ты еще маленький. Вырастешь — расскажу, — говорила тетя Нюта, при этом усмехалась точь-в-точь как дед Анисим и негромко прибавляла: — Может быть. А может, и не расскажу.
При этом лицо ее на мгновение едва заметно менялось, губы искривлялись в каком-то зверином оскале, но тут же на лицо Анны Анисимовны возвращалась ее обычная насмешливая улыбка.
Серега и у мамы с папой, и у деда, и у дяди Васи пытался узнать, но с тем же результатом. Много позже, когда Анна Анисимовна умерла, задать свой вопрос Сереже стало некому. Сорок лет не разговаривать с родным братом! Это что же за характер такой, упертый и беспощадный, надо было иметь! И он страшно сожалел о том, что не проявил настойчивости и не попытался выяснить правду, пока Нюта была еще жива.
Но это все было потом. А в детстве Серега свою тетку боготворил. Она вовсе не казалась ему упертой и беспощадной, наоборот, Нюта была веселой, общительной, какой-то «неправильной», никогда не готовила на обед супы, не заставляла племянника есть то, чего он не хочет, разрешала все то, чего обычно не разрешала мама, в том числе бегать, шуметь, орать, визжать и играть в войну. Ее сын Вовка был старше Сергея на семнадцать лет, и когда Сережу мама стала отпускать к сестре в гости одного, Вовка уже стал совсем взрослым, самостоятельным, работал где-то на БАМе, и тетя Нюта жила одна. Когда-то она закончила медучилище и работала операционной сестрой, а потом ушла в кожно-венерологический диспансер и применяла свои знания в кабинете физиотерапии. Она была абсолютно, классически непедагогична и рассказывала Сереге анекдоты про сифилитиков и всякие байки, для ребенка явно не предназначенные. Когда ее младшая сестра об этом узнала, Анна Анисимовна без малейшего смущения заявила:
— Это касается здоровья человека, а все, что касается здоровья человека — это природа. Это естественно и не может быть ни стыдным, ни противным. Ты же сама врач, и муж у тебя врач, чего ж вы растите пацана не пойми кем? Он должен знать, как устроено человеческое тело и что бывает, если с ним неправильно обращаться.
Почему-то всегда такая разумная и умеющая все объяснить мама не нашла, что ответить. Сережа проводил у тетки много времени, впитывая от нее уважительное и заинтересованное отношение ко всему, что связано с телесной сферой, а также получая «дополнительное внешкольное» образование в сфере эротической и вольнодумной литературы. Дело в том, что у Анны Анисимовны был источник побочного дохода: она перепечатывала на машинке «самиздат». Разумеется, не Солженицына. При теткином характере и бурном темпераменте, склонности к похабным анекдотам, ее больше интересовали тексты, интеллигентно называемые «армянским радио», а также «Камасутра» и эротические рассказы, авторство которых приписывалось Александру Куприну и Алексею Толстому, что было весьма сомнительно. Она печатала, а Серега читал, предпочитая в подростковом возрасте особенно то, о чем в то время знал далеко не каждый взрослый. Читал с упоением. С удовольствием. Если что было непонятно — спрашивал, и тетя Нюта никогда не жалела времени на подробные объяснения, касались они строения гениталий или политической ситуации в пятидесятые годы до смерти Сталина.
И к дяде Васе, старшему сыну деда Анисима, Серега любил наведываться, правда, получалось это редко, потому что дядя Вася много времени проводил в длительных командировках. Но зато когда уж он возвращался в Москву, Сережа приезжал к нему при любой возможности. Конечно, Василий Анисимович был разведчиком, и это заставляло мальчишку смотреть на дядьку с восхищением, но главным все-таки было ружье. Дядя Вася никогда не скрывал, каким образом оно к нему попало.
Когда Анисим Трофимович в конце 30-х годов нес службу в Белоруссии, его жена с первенцем Васей и маленькой дочкой Нюточкой жила в Кировской области. Десятилетний Вася в 1939 году сбежал из дома и каким-то немыслимым образом самостоятельно добрался до места службы отца и разыскал его, за что был, разумеется, нещадно выпорот, после чего последовало глубокомысленное рассуждение Бирюкова-старшего:
— Казак вырос! Настоящий казак! Настоящий Бирюков! Ежели чего захотел — непременно добьется, хоть и пацан сопливый. И смелый, не побоялся. И находчивый, не растерялся. И мужественный, не пикнул ни разу, пока я его порол, а ведь рука у меня тяжелая. И упертый, ни за что назад возвращаться не хочет. Так я говорю, Васька?
Мальчик молча кивнул, затравленно глядя на отца и ожидая его вердикта.
— Ну так, стало быть, остаешься со мной, — вынес решение Анисим Трофимович.
Однако заниматься мальчиком было некому, а оставлять без присмотра — как-то боязно, и Анисим Бирюков отдал сына в имение старого графа-поляка, жившего после прихода большевиков на положении заложника. Граф был одиноким, мальчика принял с радостью, много занимался с ним, заставлял читать, кормил, водил не только на длительные прогулки, но и брал с собой на охоту уток стрелять. Свое ружье — великолепную двустволку-«горизонталку» с открытыми курками, настоящий «Зауэр» 16-го калибра — граф подарил Васе на прощание, когда его депортировали в Польшу, обменяв не то на какого-то деятеля, не то на ценности, не то на информацию. С тех пор Василий с ружьем не расставался, гордился им, всем охотно показывал. Серега с детства относился к оружию благоговейно, и каждый приход в гости к дяде Васе становился для него настоящим праздником, ведь можно было не только посмотреть замечательное старинное ружье, но и погладить стволы и гладкий деревянный приклад, и «вскинуться», и посмотреть в прорезь на точку в воображаемой мишени, и вообще почувствовать себя настоящим мужчиной. Воином.
