Александр Попов - Хорошие деньги
– Рядовой Степанов, сесть на место!
В полку считалось неслыханной дерзостью, если кто-нибудь вставал из-за стола или, напротив, садился за него без команды. Вся рота замерла. Степанов не повиновался.
– Это – он, – с безумной радостью шепнул Василий, не ясно понимая, о ком говорит.
Степанов поставил перед поваром стакан с компотом и тихо, без тени злости и раздражения сказал:
– Возьми. Утоли жажду.
– Что? Жадность? – почему-то не расслышал Василий.
– Жажду, жажду.
– А-а…
Василий ожидал, что произойдет еще что-нибудь, но солдат вернулся к своему столу. Сержант хлестко ударил его по затылку.
Василий пристально смотрел на Степанова и внезапно открыл, что он и Степанов до чрезвычайности схожи. Лицо Степанова вытянутое, островатое на подбородке, худое, с впалыми щеками и отечной синевой под глазами, в которых скопилось столько грусти, что казалось – Степанов вот-вот заплачет.
"Я подошел к самому себе и угостил самого себя этими… помоями, – вечером, прислушиваясь к шороху крыс в мясном складе, думал о случившемся Василий. – Глазами Степанова я словно бы заглянул в себя, в самую свою глубину… Не-е-ет, он не просто человек, а сгусток моей совести! И совесть, как изощренный убийца, преследует меня. Я вор, ничтожество, кормлю сослуживцев бурдой, сам же объедаюсь с Коровкиным… Ах, Коровкин! Я ведь и с ним схож! Так каков я – настоящий я?.."
Утром, пожелтевший, с кругами под глазами, он ждал, высунувшись из окна раздачи, Степанова. Когда рота, в которой Степанов служил, появилась в дверях, Василий вдруг попятился назад и его дыхание сбилось. "Чего же я боюсь?" – снова подошел он к окну. Увидел Степанова и с облегчением понял, что этот солдат ничем особенным не выделялся среди других, обыкновенный солдат: долговязый, с туго затянутым ремнем… Степанов смотрел в пол, был задумчив, однако, поравнявшись с Василием, неожиданно поднял на него глаза. Василия, показалось ему, обдало жаром, но он продолжал прямо смотреть в лицо Степанова, который молча прошел мимо, по команде сел за стол и съел все, что ему подали.
В обед Василий снова подкарауливал Степанова, и его ощущения подтвердились – глазами Степанова он взглянул в себя.
Вечером после ужина Василий остановил Степанова на улице:
– Чего тебе, гад, надо от меня?
– Ничего, – мирно отозвался Степанов. – Пропусти.
И побежал к строившейся повзводно роте…
Несколько дней спустя Василий приготовил в своей каморке великолепный ужин из жареной картошки, печеных яиц и котлет и заманил к себе Степанова. Василию казалось, что они должны, в конце концов, сказать друг другу что-то крайне важное.
Василий насильно усадил этого худого, печально-молчаливого солдата за стол, к самой его груди пододвинул блюда и думал, что он накинется на еду и в один присест опустошит тарелки и сковородку. Но Степанов низко склонил голову и вымолвил, чуть пошевелив губами:
– Я не буду твоего есть.
– Почему? – Слово как-то плавающе, будто разлитая вода, растеклось в тишине, и Василий не знал, расслышал ли Степанов.
Солдат молчал и смотрел в пол.
– Почему, скажи? – зачем-то дотронулся до его плеча напряженный Василий.
– Ешь сам, – невнятно отозвался Степанов и медленно поднял глаза. Василию стало жарко: взгляд Степанова входил в него жгущим лучом.
– Почему, дружище, ты ненавидишь меня?
– А почему ты сам себя ненавидишь?
Степанов поднялся со стула, подождал ответа, но Василий молчал, напуганный и пораженный его вопросом.
– Пойду. Спасибо за вкусное питание.
Василий слабо схватил его за рукав гимнастерки:
– Хочешь… хочешь, я устрою тебя на мое место? Отлично заживешь, сытно, никто тобой командовать не будет, кроме Коровкина… да и тот не командир, – неожиданно для себя выпалил Василий, не осмеливаясь взглянуть в глаза Степанова. – Ведь тебе тяжко живется во взводе: ты молодой солдат, тебя всякая сволочь унижает и гоняет. А здесь, в этой каморке, у тебя, знаешь, какая начнется жизнь? Сказка!
– Нет. Я хочу нормально отслужить. Чтобы потом меня всю жизнь не мучила память.
Они коротко посмотрели друг на друга. Худощавое, смуглое лицо Степанова показалось Василию простым и понятным. Василий удивился тому, что только что боялся взглянуть в его лицо; теперь же в этом лице ему послышался слабый, тонкий голосок другой жизни. И Василию озаренно-сильно захотелось вместе со Степановым уйти из этой каморки и начать какую-то новую жизнь, которая непременно будет чистой, честной, открытой для любых глаз. В одно мгновение, пока они смотрели друг на друга, Василий словно переоценил все, что было с ним раньше: его бедная семейная жизнь показалась ему не такой уж плохой и несчастливой, его северные мытарства – в чем-то даже романтическими, а казарменная маета в начале службы – нужным и важным испытанием, которое должен пройти каждый уважающий себя настоящий мужчина.
– А я, по-твоему, ненормально служу?
– Отсиживаешься… Ты никак плачешь?
– Нет. Тебе показалось. – Василий отошел к окну. – Странно, мы с тобой похожи, как братья.
– Нет. Тебе показалось.
– Не похожи?
– Нисколько. Ты, конечно, прости меня, но мне почему-то жаль тебя. Бывай.
И он ушел.
11
А через несколько дней к Василию в каморку забежал запыхавшийся дежурный по контрольно-пропускному пункту:
– Вася, к тебе приехала девушка. Ух, хорошенькая! – подмигнул он, щелкнул пальцами и скрылся.
Кто такая? – замер Василий, прислушиваясь к глухим ударам крови в висках. Спешно смахнул щеткой с сапог подсохшую дорожную грязь, порывисто застегнул шинель, на секунду-другую заглянул в зеркальце. День клонился к вечеру, сгущались тени. Сырой предзимний ветер помогал Василию идти быстрее – ударял в спину волна за волной. Сократил путь по раскисшему от дождей футбольному полю. Забежал в небольшой домок КПП, широко распахнул дверь в его вторую, гостевую, комнатку и выдохнул:
– Саша!
Василию показалось, что его сердце остановилось. Александра, прикусив губу, стояла у окна. Она была все такой же тонкой, с прозрачными волосами…
– Саша, я предчувствовал, нет, нет, знал, да, да, знал, что ты приедешь, хотя от тебя не было ни строчки. Ты не могла, слышишь, не могла не приехать! Мне сейчас нужна только ты.
Александра и плакала, и улыбалась. Она показалась Василию какой-то новой и необычной. Ее блестящие темные глаза смотрели на Василия недоверчиво-нежно и одновременно строго. Она крутила пуговицу на пальто.
– Мне нужна только ты, – шептал он. – Как я раньше этого не понимал? Мне хочется просто видеть тебя, просто держать твою тонкую холодную ладонь… Мне хочется дышать тобою.
– Вася, так я нужна тебе? Нужна?
– Да, да! Как ты можешь сомневаться? Я теперь многое в жизни понимаю по-настоящему… Черт, я ведь с тобой не поздоровался, Саша. Здравствуй, что ли!
И Василий притянул к себе Александру.
В единственное окно полился свет, но отчего он, не мог понять Василий, если уже вечереет, а солнце с час как закатилось за сопку?
– Смотри, смотри, Вася! – вскрикнула Александра. – Снег повалил. Какой он белый и яркий, как миллионы зажженных фонариков. И падают они медленно и осторожно, будто оберегают пламя внутри.
– Первый снег в этом году. К твоему приезду.
Они молча смотрели за окно. Сначала снег мгновенно таял, соприкасаясь с промозглой, некрасивой землей. Но потом хлынул обвально, весело, вскруживаясь и стелясь полотнищами. Земля насыщалась им, не растаивала его, а заботливо принимала каждую снежинку, начиная светиться, да с каждой минутой ярче. Старые двухэтажные дома офицерского городка, одинокие прохожие, голые деревья, дорога – все стало смотреться свежо и празднично.
Надо было радоваться снегу, преображению природы, но Василий остро почувствовал – как же он теперь далек от своей чистой и светлой, как этот молодой снег, Александры.
Отошел от окна.
– Ты чем-то расстроен, Вася? Возможно, мне не надо было приезжать. Я так боялась встречи с тобой: может, думала, я ему совсем-совсем не нужна.
– Если ты не приехала бы, я всеми правдами и неправдами примчался бы в Покровку. К тебе.
Александра неожиданно спросила:
– Вася, почему ты избегаешь смотреть в мои глаза?
– Это тебе кажется. – И Василий стал ходить по комнате, поскрипывая половицами. – Видишь – смотрю на тебя. Мне нечего скрывать. Ну, ты даешь!..
Они помолчали. Александра, будто ей стало холодно, плотнее закуталась в свою пуховую шаль и пододвинулась на лавке в угол.
– Ты что, Саша, боишься меня?
– Ты сильно изменился. С тобой что-то происходит. Мне тревожно.
Василий остановился перед Александрой.
– Саша, – повалился он на колени к ее ногам. – Милая моя Саша, мне так горько. Помоги мне, как тогда, в детском саду, убежать… убежать в другую жизнь.
– В другую жизнь? – испуганно спросила Александра и погладила Василия по голове.
