Валерий Алексеев - Три юных пажа
13
Лутовкин был незлобив и отходчив. Сейчас обида его совершенно прошла, на душе полегчало. Он лежал, рассеянно смотрел в потолок и тихонько насвистывал мелодию «Танго моего квартала». При этом обдумывая, как бы позабавнее обставить свое возвращение в люди. В конце концов, что произошло? А ничего не произошло. Друзья собрались у него в доме, веселятся, танцуют, поочередно расходятся по укромным углам… как говорится, совет да любовь. Может быть, вскочить, гикнуть и выкатиться из спальни колесом? То-то будет потеха. И — всеобщая радость: «Милый Боря, ты снова наш!»
Нет, выкатываться колесом, пожалуй, не стоило. Опытный комик, Лутовкин представлял себе паузу, которая неизбежно наступит после бурного ликования: ну, вернулся Карлсон, и что? Нужно что-то объяснять, мотивировать, рассеивать подозрения, что веселье у него напускное… а тогда оно как раз и становится напускным. Нет, потеха должна быть принципиально иной, ни в коем случае не капитулянтской.
Лутовкин тихо встал, на цыпочках прошел через другую дверь на кухню. Обе пары танцевали, никто не заметил его передвижений. С кухни Лутовкин принес остаток красной краски, из ванной старую простыню. Ухмыляясь себе в бороду, обильно окропил простыню красным, спрятал краску под кровать, накинул на себя ужасную ткань и, запрокинув голову, лег. Какое-то время он издавал горловые хрипы, но потом это ему надоело. Ничего, сами явятся, решил он и притих.
Минут через десять в спальню заглянула Женя. При неярком свете бра она не сразу разглядела тело Лутовкина. Потом ойкнула и схватилась рукой за косяк.
— Олег, — сказала она громким шепотом. — Да Олег же!
Лутовкин ожидал душераздирающего крика, но расчет его оказался неточным. Насмерть перепуганная Женя вовсе не намерена была поднимать шум.
— Олег, ты где?
В туалете забурлила вода. Женя шмыгнула на кухню и что-то громко зашептала. Сколько Лутовкин ни прислушивался, он не мог разобрать ни слова.
— Да ты что? — забубнил Олег. — Да почему домой? Что за спешка?
Сквозь приспущенные ресницы Лутовкин видел, как Олег пытается протиснуться в спальню, а Женя его не пускает. Наконец Олег прорвался, решительно подошел к телу друга, постоял над ним, принюхался и сказал:
— Да, отмучился, страдалец.
И, наклонившись, крепко схватил Лутовкина за бороду.
Лутовкин взревел и вскочил, как подброшенный. Больно было до слёз.
— Паразит! — заорал он. — Стерлядь! Пусти! Убью!
— Живой, — констатировал Олег и разжал пальцы. — Да я ж ничего такого и не хотел… так, прядь волос для медальона…
— Сволочь этакая, — брюзжал Лутовкин, ощупывая свою поруганную бороду. — Половину выдрал, гад!..
— Ха-ха-ха! — серебристо засмеялась Женя.
Лутовкин повернул к ней перекошенное лицо.
— Ну, ты! — рявкнул он. — Дар Валдая забацанный!
Он бушевал бы еще долго, но друзья подсели к нему с двух сторон, уговорили, утешили, как могли. Женя принесла зеркальце и сама расчесала Лутовкину бороду, только тогда он успокоился.
А в общей комнате рыдал аккордеон Анибаля Тройло. Лутовкин гордился тем, что во всей Москве едва ли наберется десяток людей, слышавших это имя.
— Танцуют? — спросил он, кивнув на дверь.
— Нет, на диване сидят, — ответил Олег, — беседуют.
— Эта своего не упустит, — сказала Женя.
Лутовкин взглянул на нее, хотел что-то спросить, но не стал. Он всё ещё сердился на Женю: сорвала такую потеху!..
Однако та же мысль, видимо, пришла в голову и Олегу.
— Не упустит? — с сомнением переспросил он. — Вот уж не предполагал, что в женском мире на Савосю повышенный спрос.
— Ну как же, — сказала Женя. — Такого помучить — одно удовольствие. Альбина свежатинку любит. Чтоб мясо — так с кровью.
— Ты же ее сама сюда привела, — резонно заметил Лутовкин.
— Сама! — возмутилась Женя. — Да ей только свистни, среди ночи, задрав хвост, куда угодно помчится.
— Так не свистела бы!
— А откуда мне было знать, что вы тут мальчика припасли?
— Ну, я на это дело смотрю широко, — солидно сказал Олег. — Все мы, как говорится, не херувимы. И не вижу ничего страшного, если ребята какое-то время попользуются друг другом, расширят, так сказать, кругозор. Колоду надо чаще тасовать. Вон бразильцы — какой красивый народ! А отчего? Да оттого, что хорошо перетасовались.
— Иди ты со своими бразильцами, — сердито сказала Женя. — Сам ты бразильский индюк. Я дело говорю, а он ерунду какую-то бормочет…
— Я, сестричка моя, о друге забочусь, — внушительно возразил Олег. — Тебе, глупой женщине, этого не понять.
— О друге, — передразнила Женя. — Считай, что скисла ваша дружба. Пузырями пошла.
Олег нахмурился.
— Это еще почему?
— А ты подумай, — злорадно сказала Женя.
Наступило молчание. Олег думал, а Лутовкин смотрел, как он думает. Лутовкину, как ни странно, стало обидно за свою Надежду: эх, Сева, Сева, на кого променял! На первую попавшуюся дешевку. Друг семьи называется… Лутовкин попытался представить, как Сева является к ним в гости с Альбиной и они садятся расписывать «кинга» вчетвером. Нет, это было решительно невозможно.
— О господи! — Женя вздохнула. — И до чего ж эти мужики тупоумные! Знаете, что она сейчас делает? Она ему рассказывает всю правду про вас.
Лутовкин встрепенулся:
— А что она ему может рассказать?
Женя хихикнула.
— Ангелочек, пупсик! Известное дело, что. То, чего ты больше всего на свете боишься.
— Да ничего я не боюсь, — с досадой сказал Лутовкин и откинулся на подушки. Однако нос его беспокойно заострился.
— Нелепое лепишь, — задумчиво проговорил Олег. — Зачем это ей?
— А затем, — торжествующе ответила Женя. — Такая наша бабская технология. Если хочешь голову мужику заморочить, то сперва надо отсечь от него окружение. Чтоб никто уже больше на него не влиял. Вот ты, например, Олег Батькович. Для Савоси ты уже не товарищ. Почему? Потому что заманил бедную девушку в семейный бордель. И Боре, хоть он и храбрый у нас портняжка, тоже выпадает черный марьяж. Альбина сама подскажет: а хорошо бы раскрыть Наденьке глаза. Может, даже с квартиркой вот с этой придется расстаться. В Медведково на подселение наш Боря поедет, а Наденька — на Рязанский проспект.
Лутовкин дрыгнул в воздухе закинутой на колено ногой, хотел было что-то сказать, но вместо этого лишь присвистнул.
— Так-так, — заинтересованно сказал Олег, — любопытная беллетристика. Ну, а дальше?
— Дальше Севочка ваш ненаглядный достанется ей в очищенном виде, — ликуя, продолжала Женя. — Она его, конечно, помусолит и выкинет, и лет через пять вы все трое встретитесь где-нибудь возле пивной, облезлые, как дворняги. Подобный случай был в Тамбове.
— Во, прогнозистка! — восхищенно сказал Олег. — Да ведь для этого ей как минимум надо на себя наклепать. Признать, что сама она — разъездная лярва.
— Нашел чем напугать, — пренебрежительно сказала Женя. — «Три мушкетера» читал? Помнишь, что леди Винтер с этим лютеранином сделала?
— С пуританином, — буркнул Лутовкин.
— Вот-вот, — сказала Женя, — с таким же теплым, как ваш Савося. Любая женщина, если хотите знать, всегда мужика сделает виноватым…
В спальне воцарилась кромешная тишина.
— Вот что они с нами делают, — промолвил после долгого молчания Олег, — а мы потом только руками разводим.
— Да выставить ее, — гневно дыша, сказал Лутовкин, — выставить ее к чертовой матери!
— Так приступай, — тут же отозвался Олег. — Что ты валяешься, как полено?
— Ну, во-первых, — помедлив, сказал Лутовкин, — не я ее выдумал, а во-вторых, мне не с руки, все-таки я тут хозяин…
— Намек ваш понят, — сказал Олег. — Черную работу делает красный.
И не двинулся с места.
Выждав минуту, Лутовкин повернулся лицом к стене.
— Ладно, чего там, — глухо проговорил он, — пусть будет как будет. Мы все тут люди собрались закаленные, где сядешь на нас — там и слезешь. Парня хорошего жалко, конечно… пропадет ни за грош, он у нас безотказный.
И прозвучало это до того убедительно, что в тот же миг он сам проникся состраданием к другу, хорошему парню.
— Правда, Олег, — поддакнула Женя, тоже проникшись, — надо что-то делать…
— Ну, если вы так считаете… — сказал Олег и решительно встал. — Нет ничего проще.
— Что ты намерен? — встревожившись, обернулся Лутовкин. — Предупреждаю: только без драки.
— С кем? — Олег ухмыльнулся. — Я просто проведу оздоровительную беседу.
И он вышел в гостиную.
— Эй, молодые! — раздался его зычный голос.
Музыка смолкла.
— Пригрелись, ясные. Пора и совесть знать. Ты, Себастьян, сходи пока в туалет, а мы с Алевтиной пойдем в кулуары.
— Во идиот! Что он делает? — яростно зашептала Женя. — Кого он ведет? Разве с ней договоришься?
