Леонид Жуховицкий - Колькин ключ
Он покачал головой:
— А ведь угадала!
Она бросила в сердцах:
— Тоже мне тайна! Когда мужику сорок лет, а он бичует… Небось раз пять в загс шлялся?
— И разу хватило, — ответил Коля.
Забавно было говорить ей правду, потому что цена этой правде грош базарный. Он мог и дальше отвечать на любые вопросы, отвечать долго и вполне искренне, все равно узнала бы она о нем не больше, чем по конверту мы узнаем о письме. Боль, судьба — это все внутри, а конвертов на целковый дают двадцать штук.
— Специальность-то есть? Или потерял?
— Потерял, — признался Коля.
— А чем живешь? Где что обломится?
— Да в общем так.
— Хоть что-нибудь зарабатываешь?
— А как же! На сплаве прилично подкалымил. С геодезистами ходил. У них хорошо — коэффициент. Да полевые, да безводные…
— Постоянное что-то надо, — сказала Раиса, — надежное. Чтобы всегда при тебе… Ты в прошлой-то жизни кем был?
— В какой такой прошлой? — переспросил Коля. В первый раз она его озадачила. Может, соврать?
— Да будет тебе. У каждого есть какая-нибудь прошлая жизнь.
— И у тебя?
— Что я, не человек, что ли?.. Ну, так кем?
Коля уже собрался с мыслями. Зачем грешить без надобности? Прошлая его жизнь была как раз вполне нормальная.
— Прошлая жизнь у меня была скучная, — сказал Коля. — В конторе сидел. Чиновником. Бумажку туда, бумажку сюда. Оно, может, и неплохо, да не по мне.
— И жена?
— А как же!
— И дети?
— От них не отмолишься!
— И квартира?
— Надо ж где-то жить.
— Ну и чего ж ты?
— Да так, вышло помаленьку.
Раиса вдруг тряхнула рукавом, высвобождая часы, и заторопилась:
— Ладно, смена у меня. Ты вот чего. Видишь дом? Вон, за булочной? Так вот — дом четыре, подъезд четыре, квартира шестьдесят семь. Три цифры запомнишь?
— Это могу, — сказал Коля. — Ну и чего мне с этими цифрами делать?
— Дурак! — сказала Раиса и пошла к автобусной остановке.
Коля смотрел ей вслед и улыбался. Любопытно, что за мысли копошатся сейчас в этой коротко стриженной голове? Да, собрала информацию…
Забавно это было, очень забавно. Ибо прошлая Колина жизнь была короткая, странная и чужая. И развалилась сразу, потому что держаться ей было не на чем.
Позапрошлая была несложней. Про нее Раиса не спрашивала.
…Коля встал, снова попробовал ногу. Да нет, не страшно. Ступать аккуратно, и ничего.
Он подумал немного, вздохнул и сказал себе: ладно, раз уж все равно вышел…
У проходившего парня спросил, где ближний магазин нужного профиля, сходил туда и принес в общежитие пять бутылок пива и одну портвейна. Портвейн был паршивый, но и тот потребовал знакомства и приятельского разговора, а выносить бутылку пришлось под полой.
Вечером, когда пришли ребята, он все это выставил на стол. Кроме Павлика и Жорки был еще курчавый паренек с умными черными глазами — тот, что на костре говорил Викентьеву про личный эксперимент.
— Ты чего? — удивился Павлик. — Праздник, что ли? Он почему-то с первого вечера стал с Колей на «ты».
— Для знакомства, — ответил Коля, — положено. Он быстро и ровно разлил портвейн, свой стакан оставив пустым.
— А себе? — напомнил курчавый.
— Я, ребята, пас. Мимо.
— Чего так?
— Нельзя.
— Может, пива? — предложил Павлик.
— Ни капли, — сказал Коля. — Не могу: в глухой завязке.
Эту причину ребята приняли с уважением. Павлик сбегал куда-то и принес две бутылки лимонада змеино-зеленого цвета. Выпили за знакомство, за хорошую компанию. Парни взялись за пиво. Разговор шел вежливый и скучноватый, но с внутренним напряжением: ребята словно подкрадывались к тому, что их интересовало.
Сейчас про спичку заведут, понял Коля. Нет, не пойдет.
В общем-то он мог поговорить и про спичку. Но тогда пристанут: покажи. А этого как раз и не хотелось.
Но, с другой стороны, и обижать ребят было не за что.
Ладно, решил Коля, поговорим про судьбу. Тоже тема интересная.
Коля беспокоился не зря: шофер Жорка, глухо молчавший, под вторую бутылку пива спросил:
— Тут вот говорят, вы вчера спичку поднимали. Я-то не был, только слыхал. Любопытно, как оно…
— А-а, — сказал Коля. — Это в самом деле любопытно. Вообще любопытного на свете много. Кому-нибудь из вас цыганка гадала?
Павлик и Жорка пожали плечами, а курчавый, засмеявшись, признался:
— Мне.
— Ну, и как?
— Рубль с полтиной.
— Мало, — удивился Коля.
— Больше с собой не было.
— Ну и чего нагадала?
— Чушь какую-то. Дальняя дорога, казенный дом, червонная дама, сперва неудачи, потом удача.
— Сбылось?
— Да ну…
— А где гадала-то? Здесь?
— Еще дома.
Коля поднял брови и пожевал губами.
— А между прочим, — сказал он и покачал пальцем, — между прочим, все сказала верно. Дальняя дорога была. Казенный дом — вот он. Неудачи — эти не залежатся. А потом наберешься ума, и повезет. Ну, а дамы всех мастей — тут, я думаю, все ясно.
— Так гадать и я могу, — усмехнулся курчавый.
— У нас социализм, — развел руками Коля, — каждый получает по труду. А трудится по получке. Ты ей сколько дал — рубль пятьдесят? Вот она и наработала на рубль с полтиной.
Эта логическая конструкция компанию не устроила. Да Коля иного и не ожидал: плоско высказался, примитивно. Но в этом был свой смысл и кайф — Коля любил хорошую беседу, понимал ее и всегда помнил, что интересную тему, как и мотор автомобиля, нужно запускать постепенно, а выключать сразу.
Как он и предполагал, дальше пошли возражения. Курчавый сказал, что гадания — типично дамское развлечение, а Павлик примирительно вставил, что прошлое человека угадать еще можно, а вот будущее — это уж какой-то идеализм.
Харч на столе был холостяцкий: хлеб, сыр, кабачковая икра и что-то мелкое в томате. Коля мазал икру на хлеб, пил лимонад, слушал ребят и удовлетворенно кивал: сегодня до спички не дойдет.
— Так, — сказал он, — стоп! Значит, будущее предсказать нельзя?
И посмотрел на Павлика. Тот ответил без особой уверенности:
— Будущее — нет.
— Ну, а допустим, приходишь ты к врачу, и он тебе говорит… ну, не говорит, а думает: у тебя, мой дорогой, рак, еще год проскрипишь — и в ящик.
— У врача — анализы, — уперся Павлик.
— Анализы сто лет существуют, а диагнозы ставили и раньше.
Палик замялся. Курчавый пришел ему на помощь:
— Медицина — это частный случай.
— Ладно, — легко согласился Коля. — Тебя Илья зовут?
— Илья, — подтвердил курчавый.
— Двадцать три года?
— Двадцать четыре.
— Допустим, ты чемпион по боксу. И вот я смотрю на тебя и говорю: через пять лет в твоей жизни предстоят большие перемены. Могу так сказать?
— Ну, ясно, за пять лет кто-нибудь побьет. И вообще к тридцати сходить пора. В спорте…
— Стоп! — поднял ладонь Коля. — В семейной жизни тоже большие перемены.
— А при чем тут семья? — начал было Павлик, но Илья перебил:
— Ну, ясно, дома тоже перемены.
Коля повернулся к Павлику, объяснил:
— Выпал из чемпионов — славы меньше, друзей меньше, денег куда меньше, а бабы на такие вещи реагируют быстро…
— Но спорт — это тоже частный случай, — стоял на своем Илья.
Увлекся, подумал Коля и улыбнулся. Все — разогрелся двигатель.
— Ладно, — и на этот раз согласился он, — не надо спорта. Ну а любовь — не частный случай?
Илья немного подумал:
— Нет.
— Так. А теперь посмотри вот на него, — Коля кивнул на Павлика, — как у него с девками сложится?
Илья посмотрел и еще подумал. Павлик оторопело молчал, только густо краснел.
— Ну, допустим, — признал наконец Илья.
— Вот видишь, — сказал Коля.
— Э! — возмутился Павлик. — Чего допустим-то?
— Да я так, вообще, — гуманно замял Илья.
— Все случаи частные, — подытожил Коля, — и все можно понять. Только суетиться не надо: человек — конструкция тонкая.
Он поискал пример помягче, не нашел и с виноватым вздохом выложил то, что вертелось в голове:
— Вот представьте — не к ночи будь помянуто — война. Не атомная, там предсказывать легко, а обычная, нормальная война. Как у кого сложится?
Парни задумались.
Коля еще раз вздохнул и сказал Илье:
— Ты погибнешь. Жаль, но погибнешь. Павлику тоже не светит. А вот ваш Олег выживет. И Викентьев выживет.
— Почему? — жадно уставился на него Павлик.
— Объяснять ничего не буду.
— А Жорка? — спросил белесый мальчик — не из любопытства спросил, а из товарищеской солидарности.
— Жорка?
Коля посмотрел на молчаливого, осмотрительного, надежного Жорку и кивнул удовлетворенно:
— Вернется. Причем героем.
— А ты?
Вопрос Павлика застал врасплох. Но думал Коля недолго. С горечью скривил губы и сказал устало:
— Уцелею. Лет пять назад бы погиб. А теперь, к сожалению, уцелею.
