Алексей Федотов - У истоков системы
…Второй набор был значительно лучше первого, но все же ещё не идеальный. Пятеро из поступивших были старше тридцати лет, все они желали принять священный сан и, зная настроения Владыки и ещё значительный кадровый голод епархии, можно было с уверенностью предполагать, что на очном отделении они долго не задержаться.
Положительным моментом было то, что четверо из поступивших имели высшее образование, большинство прошли военную службу, а трое имели офицерские звания. Но были и люди очень неорганизованные. Как яркий пример можно назвать Севу Скрежетова, который много лет прожил в монастыре, но, несмотря на это, не смог научиться элементарной дисциплине. Он всегда говорил всем в лицо все, что думал, а думал он всегда не то, что от него ожидали. Единственным существовавшим для него авторитетом был авторитет кулака. Поскольку руководители училища и преподаватели его не били, он нас ни в грош ни ставил. А вот тех студентов, которые его били, очень уважал. Он всегда хотел сделать что-то полезное, но это редко у него получалось. Непосредственность его не имела границ: ему, например, ничего не стоило высморкаться в висевшую на окне занавеску или вытереть об неё руки, даже не заметив, что он это сделал. При этом Сева был совершенно беззлобный, бесхитростный и искренний. Долгое время он был келейником у одного благочестивого архимандрита. Тот тоже отчаялся воспитать этого юношу и в минуты раздражения называл его не иначе как «сруль». Сева имел неосторожность рассказать об этом в училище, и большинство так и стали его называть, на что он жутко обижался. В училище он сумел проучиться немногим менее года, хотя при поступлении заявил, что будет учиться, пока не получит степень кандидата богословия.
Был среди поступивших и один изобретатель с необычным именем Порфирий. Как они рассказывал, у него было несколько «ноу-хау», среди которых мне особенно запомнилась лодка с реактивным двигателем, передвигавшаяся по поверхности воды со скоростью семьсот километров в час, а также аппарат для сбора клюквы, действовавший по принципу пылесоса, которым можно было собирать ягоды со скоростью ведро в минуту.
У иеромонаха Герасима было много чудачеств. Иеромонах Евстратий, нужно отдать ему должное, любил служить. Он служил каждую неделю четыре литургии, а накануне их вечерние богослужения. Отец Герасим сказал, что столько служить может только священник, желающий призвать на себя нападение демонических сил. Также он отозвался и об обыкновении отца Евстратия поминать множество людей о здравии и о упокоении. Сам иеромонах Герасим считал, что за людей можно молиться только в крайнем случае, и за небольшое их число. Одновременно он ввёл для студентов обязательные утренние и вечерние молитвенные правила, которые помимо обычных утренних и вечерних молитв включали в себя повечерие, каноны и акафисты и длились по полтора часа каждое, то есть немногим меньше, чем полноценная служба.
Правила эти не прижились и покинули училище вместе с отцом Герасимом. Все более ревнуя о благочестии, иеромонах выявил, что Порфирий колдун и требовал изгнать его из училища.
Однако ректорат и правящий архиерей встали на защиту гонимого. И из училища удалился не «колдун», а иеромонах Герасим, который на прощание и прах от ног своих отрясал от места, по его мнению, столь неспасительного.
Колдун
Порфирий и впрямь производил впечатление не вполне нормального человека. Безумные глаза навыкате, блеющий голосок, которым он постоянно изрекал: «воля Божия» и рассказывал о своих больших достижениях и грядущем величии. Кроме того он постоянно придумывал разные идеи, как, например, сделать такую коммуну животных, где собаки, кошки и мыши будут жить в одном доме и не враждовать, а любить друг друга, или как из найденных на помойке нескольких сотен книг самого разного содержания (от выступлений К. У. Черненко на партийном съезде и детской книжки «Октябрята Вьетнама» до романа «Я Эдичка» Эдуарда Лимонова) состряпать диссертацию — кандидатскую, а лучше докторскую. На вопрос Сергея Александровича по каким дисциплинам, он ответил, что сразу по нескольким, но назвать их затруднился.
Самое плохое, что этой идеей он делился с приезжающими в училище профессорами из Петровского университета, а ещё хуже, что притащил эти книги в училище, отчего там появились тараканы, которых не могли потом вывести несколько лет.
Профессорам вообще было на что в училище посмотреть. Как-то после лекции один из них подошёл к проректору и о чем-то начал с ним говорить. К ним тут же присоединился один из присутствовавших на лекции студентов.
— Сергей Александрович, как этого мужика зовут? — громко спросил он у проректорa.
— Роман Иванович, тише ты, — шикнул на него тот.
— Роман Иванович, вы здоровски рассказываете, нам понравилось!
— А вы не шутите? — в тон ему ответил профессор, заслуженный умудрённый сединами человек, ни капли не сноб, которого ситуация забавляла, что нельзя сказать о проректоре.
— Вы думаете, что вы фигово рассказываете, а я подошёл, чтобы вас подколоть? — догадался студент. — Неа, правда, классно!
Поэтому Порфирий Павлович профессоров уже не удивлял, они знакомились с церковной экзотикой.
Чем он навлёк на себя подозрения в колдовстве? Вот этой своей чрезмерной активностью, непонятно куда направленной. Но отец Герасим хотел достоверно убедиться, что он колдун. И решил устроить проверку, которая его догадки подтвердила. Во-первых, когда ночью по благословению иеромонаха Герасима двое не сильно умных студентов вылили на Порфирия ведро холодной святой воды, когда он спал, то он вскочил и закричал. А кто кроме колдунов так сделает? В другой раз, опять же спящему ему в ухо крикнули молитву, и опять он испугался. А кроме того, Порфирий все время бубнил себе что-то под нос. Говорит, что Иисусову молитву, но вряд ли, наверняка колдовские заклинания. Опять же рисовал каких-то человечков, что он художник? Наверняка хотел через эти рисунки магические действия делать.
Но вся эта безупречная логическая конструкция умозаключений иеромонаха Герасима у ректора и у правящего архиерея вызвала реакцию совсем не ту, какой он ожидал. Его удалили из училища, из епархии, и чуть не запретили в священнослужении.
Из дневника Сергея Александровича
…Среди студентов было трое больших друзей «зеленого змия». Один из них, Модест Алкашов (может фамилия его подводила?), здоровенный парень двадцати семи лет особенно не мог устоять перед выпивкой. Видимо, это пристрастие и не дало ему закончить сельхозинститут, в котором он проучился четыре с половиной года. Возможно, и в училище он пришёл в надежде, что здесь бросит пить. После каждой пьянки он искренне раскаивался, давал обещание больше не пить, а ещё через несколько дней также искренне его нарушал. Двое других — Марк и Филипп — были не больными алкоголизмом, а просто прохвостами, которые могли безобразничать исключительно в тех случаях, когда были уверены, что им за это ничего не будет. Они всегда выкручивались и избегали наказания, оставляя все шишки для головы Модеста, и не пытавшегося выкручиваться.
После отъезда иеромонаха Герасима инспектором был назначен один из поступивших — Павел Данилович, который не только был старше других, но и имел воинское звание майора. Однако прохвосты его пытались всерьёз не воспринимать на основании, что он такой же студент, как они сами. Его замечаниями пренебрегали, открыто пили. Когда он взволнованный сообщил мне, что они не реагируют на замечания и выговоры, то я распорядился отправить их в медвытрезвитель, о чем лично им сообщил. Они до последнего момента не верили, что с ними могут так поступить. Однако, проведя ночь в милиции, двое хитрецов полностью изменились, и стали одними из самых дисциплинированных студентов. А бедный Модест ничего не мог с собой поделать, и в результате был отчислен.
Были некоторые забавные случаи. Один студент, например, имел чрезмерное попечение о своём здоровье. И вот однажды, уже ночью, он поднял все училище на ноги, в панике говоря, что у него острая боль в животе, и ему нужно срочно вызвать «скорую помощь». Пока «скорая» ехала в училище, ему стало значительно лучше. А когда врач с медсестрой зашли в комнату, где он лежал, ему стало совсем хорошо. Выяснилось, что его болезнь — результат мнительности. Он же поднял переполох, как будто и впрямь умирает. Врач, впрочем для порядка, предположил дизентерию и прописал лекарства, а также нахождение в изоляторе. Не остался безучастным Сева Скрежетов. «Доктор, можно я как друг скажу?» — взволнованно спросил он. «Ну, говори». «Доктор, он иногда один раз ходит ночью по большому, а иногда два. Я помог вам для постановки диагноза?» Доктор в ответ засмеялся также весело, как и находившиеся в комнате студенты.
