Эдуард Пашнев - Человек в коротких штанишках

– За обедом не место играм, – сказала тетя Леля.

– Сергей, ты взрослый человек или нет? – спросила баба Валя.

Мы с Алкой переглянулись и озорно пожали плечами. Мы не могли сегодня сидеть иначе.

– Мы сидим, свой борщ едим, никому не мешаем, – сказал я.

– Мы очень вкусно едим, – подтвердила Аллочка.

Тарелка ее и в самом деле наполовину была пуста.

– Сергей, я тебя прошу вспомнить, что ты все-таки взрослый человек, – проговорила мама Рита.

– Придется вас рассадить, – сказала тетя Леля.

– Да, придется их рассадить по разным углам, – поддержала баба Валя, но добавила: – За ужином.

На какое-то время нас оставили в покое. Мы с Алкой переглянулись, как победители. Наши мизинчики крепко держали друг дружку. Чувствовать на своей руке руку девочки было необыкновенно приятно и тревожно. Это было похоже на то, как если бы цветок ромашки или гвоздики тянулся бы за каждым твоим движением.

Из-за стола нас в конце концов вытурили. Мы неловко пытались взять двумя связанными руками грушу и яблоко и опрокинули стакан с компотом на Лелю.

– Я знала, я знала, что этим кончится, – трагически сказала мама Рита.

– Ничего страшного, – поспешила остановить ее монолог моя жена. – Я вот только дядю Эя по макушке огрею. И его маленькой подружке тоже достанется по макушке.

– Леля заговорила стихами, – обрадовалась баба Валя, – надо ее почаще обливать компотом.

И все засмеялись, а мы с Алкой громче всех. Потом баба Ната принесла посудное полотенце, чтобы вытереть стол, и они вдвоем с Ритой принялись наводить порядок, а мы скрылись в моем кабинете. Алла меня туда требовательно потянула, закрыла дверь и, заговорщицки поблескивая глазами, прошептала:

– Наклонись, что я тебе скажу.

Я присел на корточки, и она зашептала мне прямо в ухо, не спуская хитрых глаз с двери.

– Гениально, – подпрыгнул я и захохотал.

Я был в самом деле удивлен тем, что она придумала.

– Тише, дядя Эй, а то они догадаются, – приложила моя племянница палец к губам.

– Нужна суровая нитка, – сказал я.

– Или веревка.

– Нет, веревка слишком заметна. Я сейчас пойду и принесу коробку с нитками.

– И я с тобой.

Мы вышли из моего кабинета и, стараясь не показывать вида, что нам что-то нужно и что у нас есть секретный план, двинулись вдоль стеллажей с книгами. На одной из полок стояла металлическая коробка с пуговицами, иголками и нитками. Она была целью нашего путешествия, но, чтобы отвести подозрения, мы сначала посмотрели новую книгу сказок.

– Сейчас включу телевизор, будем смотреть клуб кинопутешественников, – сообщила Леля.

Она подумала, что мы просто так слоняемся по комнате. Наш обманный маневр блестяще удался.

– Включай, пожалуйста, поскорее, – сказал я.

Леля склонилась над телевизором, мама Рита помогала бабе Нате на кухне мыть посуду, а баба Валя вышла на балкон покурить. Никто нам не мог помешать похитить катушку с суровыми нитками. Только Квадрат, почуяв неладное, залаял.

– Ты что, Квадратик? – удивилась Леля. – Это же Аллочка.

Пес завилял хвостом и поплелся за нами в кабинет.

– Уходи, вредный предатель, – толкнула его Аллочка.

Но Квадрат повалился виновато на спину и так преданно задрал кверху лапы, что пришлось его оставить, взять в сообщники.

Через пять минут все было подготовлено к операции Девочка выбежала из кабинета и нетерпеливо спросила:

– Баба Ната, ужинать будем скоро?

– Ты не наелась? – засуетилась бабушка. – Я тебе поджарю яичницу.

– Ничего она не хочет. Она с дядей Эем хочет сидеть рядом и шалить, – догадалась баба Валя.

– Не думай, что за ужином я позволю тебе вытворять всякие штуки, – предупредила мама Рита и посмотрела на меня. – Понял, дядя Эй?

Я смущенно улыбнулся. Ничего уже нельзя было отменить. Мы не могли отказаться от вытворения еще одной штуки. Слишком она была хорошо продумана.

Как мы и ожидали, за ужином нам отвели места в разных концах стола. Меня посадили спиной к балкону, а мою сообщницу спиной к двери в прихожую. Почти два метра стола, заставленные посудой, разделяли нас. Дотянуться друг до друга и зацепиться мизинцами мы не могли. Но нам и не нужно было. Вот в чем секрет. Незаметно для всех мы протянули под столом суровую нитку и привязали ее к своим мизинцам. Я к левой руке, а Аллочка к правой, к той, в которой держала вилку. Я снова чувствовал прикосновение руки девочки, прикосновение лепестка ромашки или гвоздики, которое передавалось мне по суровой нитке, как по телеграфу.

Мы ужинали молча, время от времени подергивая за нитку, чтобы удостовериться, что связь действует.

– Что это вы притихли? – подозрительно спросила Леля. – Не может быть, чтобы вы просто так притихли.

Алла многозначительно подергала за нитку, давая понять, что с Лелей следует быть очень осторожными. Я тоже подергал несколько раз, отвечая по нашему телеграфу, что понял. Но, видимо, последний сигнал получился нерасчетливо сильным. Вилка в руке у Аллы подпрыгнула и метнула вверх картофелину.

– Как ты ешь? – спросила сердито мама Рита и внимательно посмотрела на дочь. – Что это у тебя на руке?

На другом конце стола такому же внимательному разглядыванию подверглась моя рука.

– А у тебя что на пальце? – спросила баба Валя.

Скрываться было бесполезно. Мы с Алкой засмеялись: я смущенно, она торжествующе.

– Мы под столом телеграф провели, – объяснила девочка. – Настоящий телеграф, правда, дядя Эй? Прямой и обратной связи. Один раз подергаешь нитку – «внимание!» Два раза подергаешь – «слышу вас». Как у водолазов, да, дядя Эй?

Мама Рита молча взяла с тумбочки ножницы и обрезала нитку около самого мизинчика дочери. Но смотрела она осуждающе только на меня:

– Никак я от тебя этого не ожидала. У ребенка в руке вилка. Глаз можно выколоть. Неужели ты этого не понимаешь?

Моя сестра была права. Я сказал Алке, чтобы она привязала «телеграф» за левую руку, тогда можно было бы совершенно безопасно и незаметно подавать друг другу сигналы. Но ей показалось гораздо интереснее привязать к правой руке, чтобы можно было есть жареную картошку и тут же подавать сигналы.

Мне не следовало так неосторожно дергать. Увлекся игрой, как мальчишка. Все взрослые были совершенно справедливо недовольны мной, все приняли сторону мамы Риты.

– Тоже мне телеграфист, – покачала головой Леля.

– Это я придумала, это я – телеграфист.

Аллочка так трогательно и решительно защищала своего неудачливого сообщника, что меня очень быстро простили.

Внезапно зазвонил телефон. Залаял Квадрат. Еще в середине ужина тетя Леля заказала такси. Диспетчер сообщил, что машина уже пять минут стоит во дворе.

Баба Ната выглянула в окно и подтвердила:

– Правда, стоит.

Тетя Леля заволновалась:

– Одевайтесь скорее. Эй, дядя Эй, иди скорее задержи машину, а то она уедет без нас.

– Ладно, сейчас, – пообещал я, схватил Алку в охапку и понес к креслу, где стояли ее туфли с пуговками-вишенками. Застегивать эти пуговки входило в мою обязанность и всегда доставляло мне такую же радость, как держать за суровую нитку маленький хитрый мизинчик.

– Тебе говорят – еще громче и требовательнее закричала на меня Леля. – Что ты мешкаешь?

И тогда Алла, только наполовину успевшая влезть в свои туфли, сказала с вызовом и гордостью:

– Он без меня ни за что не пойдет.

Она была твердо уверена в моей преданности И я действительно не пошел задерживать такси, пока моя племянница не обулась и не оделась. Зато потом мы вместе побежали вниз по лестнице сломя голову.

Ружье

Говорили мы с Аллой и о политике. Как-то я зашел за ней в детский сад. Возвращались мы домой пешком, мимо памятника Петру I. Вдруг она остановилась и спрашивает:

– Дядя Эй, почему камень лопнул?

На гранитном пьедестале под ногой бронзового Петра I, действительно, была заметна трещина.

– Понимаешь, Аллочка, во время войны, когда тебя еще и на свете не было, фашисты пришли в наш город и первым делом решили стащить на землю все бронзовые памятники

– Зачем?

– Чтобы наделать из них, в том числе и из Петра I, снарядов. А он упирался, топнул сердито ногой, когда его стаскивали с пьедестала, вот и получилась трещина.

В другой раз гуляли мы вечером по площади около больших ярких фонарей. Я рассказывал про свое детство, про то, как прибежал мальчишкой на эту площадь праздновать День Победы. В небо взлетали ракеты, было светло, как днем.

– Люблю, когда свет, – заметила Аллочка. – Тогда совсем не страшно, правда?

– Да, – согласился я. – Сейчас везде не страшно. Все люди хорошие и в темноте и на свету.

– А фашисты нет, – решительно заявила моя племянница. – С фашистами нельзя без света.

В нашей семье пять взрослых человек отвечали за воспитание Аллочки. Но был, оказывается, еще один педагог, не учтенный нами, – дядя Телевизор. Он сумел ей объяснить, что в мире существуют не только друзья, но и враги, от нападения которых нужно защищаться с оружием в руках.