Анна Энквист - Контрапункт

Она начала с того, что с помощью Киркпатрика поменяла в некоторых местах голоса с одной руки на другую. Ей нравилось, как переплетались голоса, с каким неослабным вниманием они подпевали друг другу, тонко следуя гармонической схеме, в то время как переживали собственные приключения. Украшения давались ей с трудом и получались лишь тогда, когда мысли забегали вперед, предвосхищая решение. Это была игра, живая, радостная игра двух ясных голосов.

— Ну вот, у тебя скоро появится братик или сестричка, — говорит гинеколог.

— Малыш. — Девочка стоит прямо перед столом врача и смотрит на него пристальным взглядом.

Мать забирается на кушетку для обследований, тяжело и неповоротливо; на дворе теплое лето, она на восьмом месяце. Она задирает широкую юбку, выставив на свет флуоресцентной лампы свой гладкий упругий живот. Врач осматривает его, щупает. Затем берет длинную деревянную дудочку и помещает ее на живот. Другой конец приставляет к уху и закрывает глаза.

— Хочешь тоже послушать? — Врач пододвигает стул и поднимает на него девочку.

Она только этого и ждет — хватает аускултационную трубку и тоже закрывает глаза. Мать задерживает дыхание. Я буду рожать только в его дежурство, думает она. Больше никаких крышек от банок из-под варенья. Дочь улыбается.

— По-моему, у малыша на руках часики, — говорит она.

В машине на обратном пути они поют песню о больших и маленьких часах. Тик-так, тик-так, тик-так.

Рождение второго ребенка затрагивает основы существования первого — вот чего мать боится больше всего. Несмотря на чудовищные первые роды, она почти не задумывается о предстоящих. Она размышляет, как не допустить того, чтобы старший ребенок не чувствовал себя ущемленным и не думал: «Я их не устраиваю, вот они и заводят второго». Мать забирает дочку из группы развития — нельзя отлучать ее от дома в такой важный момент ее жизни. Мать возится с малышом-куклой и люлькой для него, читает вслух книжки о новорожденных, бутылочках и пеленках. Она хочет успокоить дочь и залечить рану еще до ее появления.

В больнице мать притягивает к себе дочь на высокую кровать и крепко ее обнимает. Девочка двух с половиной лет пахнет соломой — сладко-одурманивающе. Они смотрят на стеклянный ящик, где спит ее братик.

Дома заводится новый порядок. Кормления — с сыном на груди и дочерью, сующей бутылочку зажатой между ног кукле. Чтение — дочь лежит, прижавшись к матери, сын, уставший и наевшийся, спит, уткнувшись в плечо. Стирка, пеленание, возня с горячей водой и грязными пеленками. Долгие часы ожидания с дочерью на коленях перед крутящейся стиральной машиной — угадай-ка, чья одежда там крутится? Укладывание малыша, и потом пулей вниз, к дочери — играть, читать, петь, побыть, наконец, вдвоем. Бледная какая-то, думает мать, она напрочь выбита из колеи. Дам-ка я ей бутылочку; если хочет, пусть ляжет в коляску и описает все пеленки. Ей не надо быть взрослой — еще успеет. Как все будет дальше? Я ее покалечила.

Все идет своим чередом. Мать наблюдает, как дети обретают друг друга. Его первая улыбка предназначена сестре; услышав ее голос, он возбужденно раскачивается на своем стульчике; она садится на него, когда он лежит на диване, — он не протестует, но радостно агукает. Она катает его по комнате в тележке, прицепленной к ее трехколесному велосипеду. По ночам его люлька стоит рядом с ее детской кроваткой. Она поет ему песенки, когда он просыпается; идет к матери за едой, когда он кричит, и подбадривает его, когда ему удается испачкать все вокруг содержимым своего подгузника.

В маленькой песочнице возле террасы они играют в дочки-матери. Она виртуозно приспосабливается к его капризам. «Папа уходит на репетицию», — говорит она, когда малыш уползает.

Каждый вечер они вместе принимают ванну. Его сажают рядом, когда они поют и играют на пианино. Во время его дневного сна она поднимается наверх, в его комнату: «Только посмотреть, там ли он».

Ей исполняется четыре; на дне рождения они играют в «платочек» и «фрукты на веревочке». На следующий день она идет в подготовительный класс. Все, что там происходит, в подробностях пересказывается и обсуждается по приходе домой. Дочь и соседская девочка посвящают брата в свои школьные ритуалы, садятся с ним в круг для «утренней беседы» и учат его новым песенкам. Во время большой перемены мать берет сына в школу; он носится по школьному двору, крепко сжимая в руках мишку и зайчика; голова облачена в красный вязаный шлем, дабы предотвратить воспаление уха. Ему не терпится увидеть сестру — услышав звонок, он начинает верещать от возбуждения. Вот и она, лицо озарено улыбкой, она кидается ему навстречу.

Они идут в торговый центр рядом с только что построенной станцией метро. Даже в магазине время от времени слышится гул несущихся и отправляющихся поездов. Закрытию вагонных дверей предшествует восходящее арпеджио, пронзительный звук, вызывающий странное волнение. Им надо поменять его, думает мать, слишком резкий, через какое-то время люди не смогут его выносить.

Когда станцию достроили, она взяла детей на торжественное открытие. Переполненные ожиданием, они держались за руки, поднимаясь на эскалаторе. Рельсы со смертельным электрическим зарядом находились всего в метре от перрона. Никакой ограды, никакой разметки. Она чересчур крепко сжимала руки детей. Прибывший наконец поезд был набит помощниками Синтакласса, Черными Питами, которые разбрасывали по перрону круглые пряные печеньица. Когда-нибудь они проедутся на поезде в центр. Здесь, на окраине города, колея пролегала на колоссальных столбах высоко над землей, но чуть дальше поезд спускался в подземный туннель. Положения разные — мелодия одна.

Мать складывает покупки. Апельсины, молоко, шоколадки. С двумя сумками в одной руке она пробирается сквозь толпу к выходу. Дочь идет справа от нее, держась за ручку сумки. А где сын? Мать оглядывается по сторонам, ища глазами упитанного мальчугана в красной шапке. Даже у прилавка с печеньем и конфетами нет никого сколько-нибудь похожего. У нее обрывается сердце. Она бежит назад, смотрит, ищет, зовет. Обегает все вокруг и спрашивает: «Вы не видели мальчика в красной шапке?» Люди качают головой недоуменно и осуждающе.

Дочка дергает ее за рукав:

— Мама, метро!

Она разворачивается и бежит на станцию. Мимо аптеки, винного магазина, витрины со светильниками, цветочного прилавка. Мать думает о перронах, без предупреждения соскальзывающих в пропасть. Языках пламени, режущих колесах.

Сто, двести, четыреста метров. Она грубо расталкивает людей, в исступлении таща девочку за собой. Класс орущих школьников только что сошел с эскалатора; они беспорядочно снуют по перрону, отбирают друг у друга рюкзаки и на все натыкаются. Мать и дочь протискиваются сквозь неуправляемую группу и оказываются перед опустевшим пространством, выложенным мокрыми плитами. В пятидесяти метрах от них, у основания эскалатора стоит мальчик в красном вязаном шлеме и осторожно пытается поставить ногу на нижнюю ступеньку.

Мать сидит в коридоре перед дверью в детскую комнату.

— Еще, еще! — просит мальчик.

Девочка поет: «Жил-был мальчик, который хотел покататься на метро, но боялся эскалатора, а потом еще прилетел дракон!» Она особенно долго и театрально тянет «боялся» и «дракон».

— Еще!

Мать слышит, как он довольно вздыхает, пока сестра чистым и ясным голосом воспевает его подвиги.

ВАРИАЦИЯ 6, КАНОН В СЕКУНДУ

— Кем ты станешь, когда вырастешь? — спрашивает отец.

Девочка смотрит на мать и пытается, по ее примеру, подогнуть под себя ноги на диване.

— Мамой, конечно.

Мать в изумлении наблюдает, во что играют ее дети и с кем отождествляют себя в игре. Ей совсем не хочется верить своим глазам. Но факт остается фактом. В их семье больше не следуют традициям предыдущих поколений относительно разделения труда; у матери и отца серьезная работа со своими обязательствами, требующая подготовки в домашних условиях. Время от времени в дом приходят люди, чтобы присмотреть за детьми, «няни»: мужчина или женщина. У плиты отец стоит так же часто, как и мать.

В игре дочка украшает воображаемый дом, из которого мальчик сначала уходит, а потом возвращается как герой; девочка угощает его свежеиспеченным пирогом. Девочка проскальзывает в мамины старые туфли на шпильках, а мальчик вооружается мечом и щитом. Автобусы и тракторы, которые девочка получает в подарок, бездействуют в ящике для игрушек, пока мальчик не прибирает их к рукам.

Они многое подмечают, думает мать. Они видят, как отец разжигает огонь в камине на даче; как я складываю постиранное белье, пишу няне детальные инструкции, закупаюсь продуктами на неделю (потому что отцы всегда забывают купить шампунь и губку для мытья посуды). Они видят, что я не обращаю внимания на мусорное ведро — прерогативу отца. Но почему ее так и подмывает накрасить губы и ресницы, в то время как я пользуюсь макияжем не чаще одного раза в год?