Валерий Баранов - Теория бессмертия
Это было её личной и одинокой борьбой, уже где-то в космосе… Лицемерной женской провокацией во мраке, со странными телодвижениями бёдер и ягодиц, в бесконечной бездне, в астрономической номинальности. И… о, триумф! Какая победа над наслаждением! Как будто его устранение, насильника, было для неё вожделенной целью: в конце концов она сама, она, одна, без никого, и ничего, кроме неё, одна в абсолютной темноте… добралась до своего предела. Горькая грань, пряный привкус извержения, одинокий финиш! Но всё было гордо, ошеломляюще, отмечено истинной зрелостью духа, ставшего самостоятельным. Однако вместе с тем — всё ужасно, потому что она, лишённая какой бы то ни было защиты, ощущать самою себя, в руках чудища, и иметь возможность делать с собой всё, всё, всё!
Когда она очнулась, то сразу почувствовала, что упустила его. Пошарила рукой в темноте и нащупала ручку своей сумки, и ощутила такое укрощение, такое умиротворение, даже какое-то блаженное облегчение от холодного бетонного пола, которого касалась её рука: «Ну, конечно, теперь-то я знаю, что мне делать…»
В неё вернулась память из детства, от прикосновения к этой каменной извечности, всё обрело смысл: женщина возродилась женщиной, господин — господином, насилие — насилием, камень — камнем, и всё будто вошло в свои рамки.
Сиверин выскочил из подъезда. На улице от него повалил пар. От подъезда он рванул сразу влево, добежал до контейнеров с мусором, остановился, свернул за них и пошёл прямо по снегу в глубь двора, пока не набрёл на беседку.
Там он осмотрелся, забрался вовнутрь этого меланхолического сооружения, встал на колени и принялся оттирать снегом и потом шарфиком брюки вокруг ширинки, посматривая на дом и на подъезд из которого вышел минуту назад.
Закончив с брюками, он уже не отрывал взора от подъезда.
Теперь он вполне чувствовал тот ужас, которым наполнила его душу изнасилованная им женщина… Слишком он вычерпал всю бездонность её женского кошмара, что само отсутствие этой женщины сейчас уже стало для него важнее всех самых сладких в мире голосов и дуновений — нет, всё остальное было лишь орнаментом, а важным было лишь наличие жертвы или отсутствие оной!
Уши Василия были настроены исключительно на звук шагов, на скрип дверной пружины, а глаза искали только формы, сродни заповедным, и даже показалось, что вот-вот и уловят… что вот-вот и отгадают.
Но, ничего не происходило.
Густо валил снег, и стояла такая тишина, что казалось — всё обложили ватой.
Тогда Сиверин поднялся с колен и крадучись пошёл к подъезду. Он умудрился открыть дверь так тихо и осторожно, что не скрипнула пружина, вошёл в темноту и прислушался, но никого не почуял. Тогда он, как и раньше, забрался на перила, упираясь руками в стену, нашарил в темноте лампочку и ввернул её.
Когда зажёгся свет, он бесшумно, как кошка спрыгнул на пол, внимательно всё осмотрел, забрал Валькину сумку и вышел из подъезда.
Кружилась голова, и подташнивало, когда Светлана Адамовна не позвонила, а открыла дверь своим ключом.
Хорошо, что сейчас никто из домашних её не встретил, не вышел посмотреть, что она принесла из магазина.
В этот раз она не обиделась, хотя, как правило, всегда обижалась, когда дочь или муж не выходили ей навстречу из своих комнат. Она бросила сумку с продуктами на столик, сняла с себя шубу, сапоги и спряталась в ванную комнату.
Только когда закрыла дверь в ванную на слабую защёлку, Светлана почувствовала себя в относительной безопасности, будто бы дикая погоня утихла и увязла в пурге, охотники отстали от собак, собаки потеряли следы, а ночное зимнее небо намерено укрыть всё снегом забвения, и покоя…
Она умылась и засмотрелась на себя в зеркало.
Неожиданно ей вспомнилось одно место в романе Льва Толстого, когда Анна Каренина утром, последнего трагического дня её жизни смотрела на себя в зеркало: «„Кто это? — думала она, глядя в зеркало на воспалённое лицо со странно блестящими глазами, испуганно смотревшими на неё. Да это я“, — вдруг поняла она, и, оглядывая себя всю, она почувствовала на себе его поцелуи и, содрогаясь, двинула плечами. Потом подняла руку к губам и поцеловала её».
Она уже, было, решила напустить воду, но о чём-то вспомнила, вышла из ванной, забрала со столика в прихожей сумку с продуктами и отнесла на кухню. Потом вернулась в ванную, намочила полотенце, вышла в коридор, где висела её шуба, принялась внимательно осматривать и обтирать её влажным полотенцем со всех сторон, заметила, что одна из трёх пуговиц висит на одной ниточке, оторвала её и положила пуговицу в карман шубы. Потом заглянула в комнату к мужу и спросила его:
— Паша, а где большой фонарь, с которым ты ходишь в гараж?
— Посмотри под ванной или в туалете на полке. А зачем тебе? — не подымаясь с дивана спросил муж.
— Внизу опять лампочка перегорела… А сейчас я заметила, что у меня пуговица от шубы потерялась. Вот и вспомнила, что когда заходила в подъезд, то что-то упало и покатилось.
— Сходить с тобой?
— Нет. Лучше разбери на кухне сумку с продуктами. Потом… Напусти тёплой воды в ванну. Меня что-то знобит. Хочу погреться. Может потом удастся сразу уснуть. День у меня получился очень тяжёлый и неприятный… Если найду пуговицу — ты пришьёшь её к шубе?
— Пришью.
Светлана Адамовна нашла фонарь, надела шубу и вышла в подъезд. Спускалась она медленно и осторожно, стараясь не шлёпать домашними тапками по каменным ступеням. Несколько раз мигнула фонарём, поверяя его исправность. Но фонарь не понадобился. На нижней площадке было светло.
Лампочка горела: «Значит всё не так просто. Значит, всё произошло совсем не случайно». Светлана Адамовна внимательно осмотрела пол на площадке, но ничего не обнаружила: ни пятнышка, ни ниточки, ни бумажки.
Опять подступила тошнота от неприятного предчувствия.
На следующий день Светлана Адамовна пришла на работу в чёрном свитере и в чёрных джинсах.
Всё утро сидела за своим столом, ни с кем из сотрудников редакции не разговаривала и дулась на весь белый свет. Валентина, её бывшая подруга, на работе вообще не появилась.
Перед самым обедом, чтобы всё-таки встряхнуться и обрести боевую форму, Светлана Адамовна решила дать бой главному редактору, за то, что он второй уже раз снял из номера её скандальный материал про репертуар в ночном клубе «Апрель».
Но случилось так, что вошла она в тамбур, в двойные двери, что вели в кабинет главного редактора именно в тот момент, когда кто-то выходил из его кабинета. В темноте Светлана Адамовна инстинктивно выставила вперёд левую руку и её ладонь, словно обожгло от незабываемого ощущения грубого драпа того самого пальто, какое было на насильнике. Взвизгнув, она влетела в кабинет главного редактора и плюхнулась в кресло.
— Что с вами, Светлана Адамовна!
— То, что меня напугали сейчас в вашем тёмном тамбуре! Вот, кто, от вас, только что вышел?
— Да что с вами? Светлана Адамовна! Это же был ваш поклонник: поэт, Виталий Соколов.
— Час от часу не легче… А вот скажите, Евгений Антонович, кто ещё в нашей редакции, или из наших постоянных посетителей носит такое же пальто, как у Соколова?
— Да никто. И вряд ли вы в городе вообще такое пальто на ком-нибудь ещё увидите.
— Ладно, Евгений Антонович… Вы же понимаете, что я пришла к вам совсем не по поводу соколовского пальто.
— Чувствую — вздохнул Евгений Антонович.
— Зря вы вздыхаете. Я вот на досуге подумала и решила, что вы правы и материал по ночному клубу «Апрель» наверное, давать сейчас не стоит… — она сама удивилась тому, что сказала, ведь шла к редактору совсем с противоположными намереньями.
— Вы удивительная женщина, Светлана Адамовна! Уже что-то новенькое задумали?
— Скорее, чтобы что-то старенькое на мне не висело… И не мешало… Надеюсь, особых заданий нет? Я пойду?
— Не смею задерживать.
Светлана Адамовна вышла из кабинета главного редактора. Она остановилась в приёмной и прислушалась: в коридоре никаких шагов слышно не было. Тогда она уверенно уселась за Валин рабочий стол, стала выдвигать один за другим ящики и скоро обнаружила складной нож — свой злосчастный подарок Сиверину, взяла его и заткнула в задний карман своих джинсов, потом вышла из приёмной и медленно пошла по кабинетам редакции, высматривая Виталия Соколова.
Искать, оказывается, и не надо было. Соколов сидел и ждал именно её, возле её же стола. «Всё-таки он! — Светлану Адамовну будто кипятком ошпарило от этой мысли, — Наверно правду говорят, что преступников всегда тянет к своим жертвам». Она невольно засунула руку в задний карман своих джинсов: прикосновение к ножу сразу успокоило её, и бесчувственно поздоровавшись с Соколовым, Светлана Адамовна села за свой стол, но потом с особенной мыслью посмотрела в глаза поэту:
— Светлана Адамовна! У меня скоро выходит новая книга… Важный рубеж в моём творчестве. Вот, пожалуйста, сегодня получил сигнальный экземпляр. — Соколов как раз держал в руках скромную книжку, и, сказав, Светлане Адамовне про сигнальный экземпляр, осторожно положил эту книжку на край стола.
