Александр Чуманов - Уравнение Бернулли

Но тут вовремя вспомнилось, что первым должен позвонить Женька — что б ни случилось. Стало, может быть, впервые в жизни досадно по поводу себя самой. Впрочем, нет, не впервые, конечно, однако и не часто случалось такое. Болтают, что с возрастом обязательно чаще будет, но, скорей всего, врут — мыслимое ли дело терзать себя за что бы там ни было!

Надо набраться терпения, Женька все равно скоро позвонит, куда он денется. Даже если «двоечница» в знак благодарности за сухую скучную теорию уже успела обучить прилежного мальчика самой веселой и, скорей всего, самой главной из всех на свете учебных дисциплин. Потому что «двоечница», это по-любому несерьезно. И нос у нее картошкой, и рожа блином.

То есть Рита далеко не всегда была склонна преувеличивать собственные фактурные недочеты, а лишь под настроение. Под иное же настроение — совсем наоборот.

И Женька впрямь позвонил. Но не в этот же день и не в следующий, а в самом конце каникул, когда его подружка — они ж пока еще не расплевались официально — до такой степени озверела от скуки, что уже несколько раз ссорилась с родителями, несколько раз порывалась поделиться с ними своим личным «открытием мира». А несколько раз в ее голову заходила совсем уж шальная мысль: взять, например, и выскочить голой на улицу, где не только люди кругом, но еще и мороз рождественский, какого не было лет сто или даже двести!..

— Привет! — гаркнул как ни в чем не бывало Женька, вспомнив о Рите лишь в предпоследний день опостылевших каникул.

— Простите, кто это? — манерно пропела с фальшивым недоумением Рита, предвкушая, как она сейчас поиздевается вволю…

— Кончай придуривать, будто не узнаешь. Я это. Ты — одна?

— Естественно. У родителей каникул нет.

— Так я — зайду?

— Валяй. Любопытно поглядеть, какой ты стал после внеурочных занятий.

— Вот-вот, и мне любопытно… Все, выхожу…

И Женька положил трубку, оставив подружку томиться целых десять или даже пятнадцать минут, ведь из последней его фразы выходило, что свежая новость, которую ему приготовила Рита, возможно, будет не такой уж свежей…

И вот — звонок в дверь.

— Привет еще раз.

— Привет. — И никаких нежностей. Значит, уже знает что-то. Неудивительно — столько общих знакомых. Ну, и плевать. Небось тоже не ангел.

— Проходи. Чай — будем? Папа вчера торт покупал — хотел порадовать любимую дочь, которая все каникулы, как — царевна Несмеяна. Это папа меня так иногда называет. Торт здоровый был, мы не доели, еще здоровый кусок остался.

— Спасибо, не хочу ни торта, ни чаю. Уже тошнит от сладостей, да я к тебе на минутку, у меня, сама знаешь, каникулы только в феврале, а сейчас — совсем наоборот, сессия.

— Знаю, не забыла. И как успехи?

— Нормально…

Между тем, вот так ни о чем разговаривая, прошли в комнату, сели друг напротив друга.

— Ну, — Женька пытливо поглядел в глаза, — рассказывай, как встретила праздник, небось, впечатлений через край?

Явно что-то знает. Не исключено, что знает вообще все.

— Может, начнем с тебя?

— Пожалуйста. Я праздновал в кругу семьи, как путевый, лег спать в третьем часу, встал в одиннадцать, поел и — за учебники. Все.

— Ну, и я — аналогично, кроме учебников.

— Да что ты! А мне одна твоя одноклассница говорила…

— Значит, наводил справки!

— Больно надо. Не думал даже. Она — сама.

— И что же она — сама?

— Хотелось бы, знаешь, из первых рук…

И Ритку будто прорвало. Она уже совсем забыла, что намеревалась ошарашить дружка пикантной новостью, она вдруг почувствовала себя всеми обиженной, обманутой и преданной, разозлилась на весь свет, будто не добровольно совершила то, что совершила, а под страхом смерти, но никто не желает этого понимать.

— Да, я неплохо встретила Новый год! В компании настоящего джентльмена, который наконец-то сделал меня женщиной! А еще он звал меня с собой в Англию на все каникулы, но я отказалась — не видала я той Англии! А еще…

Рита, ей-богу, не знала, что придумать еще, но хватило и этого. Потому что Женька — куда только девалась его всегдашняя невозмутимость — вскочил, как пружиной подброшенный, и лицо его красными пятнами покрылось, а губы дрожали.

— Хватит! Ты… Ты… Эх, ты!

И он кинулся в прихожую, стал поспешно одеваться, как когда-то поспешно одевалась Рита, стремясь скорее покинуть чужой богатый, враз ставший невыносимым дом.

Он громко хлопнул дверью, а через минуту внизу стрельнула дверь подъезда. А Рита все сидела в кресле, будто приклеенная, и довольно глупо улыбалась, хотя ей, кажется, хотелось заплакать.

Но постепенно взяла себя в руки, дурацкую ухмылку поспешно скомкала, однако задержалась перед зеркалом. Многие люди, особенно молодые, любят беседовать с собственным отражением, советоваться с ним в трудную минуту, сверять с ним постоянно меняющееся мнение о себе, которое ведь только при взгляде со стороны всегда кажется неизменно завышенным или, напротив, заниженным, а на самом деле куда более динамично. С возрастом потребность общения с зеркалом, как правило, снижается, потому что, во-первых, зрелище объективно делается менее приятным, а во-вторых, человек учится общаться с самим собой даже без такого посредника, учится глядеть прямо внутрь себя…

— Свет мой зеркальце, скажи, я — дура, да?

— Пожалуй…

— Но кто ж знал, что так получится?

— Да можно было, вообще-то, и такой предвидеть вариант.

— Женьке вроде всегда все по фиг было… Я ж хотела проверить…

— Себя или его?

— Да, наверное, обоих…

— И что же?

— Ему, кажись, не по фиг…

— А тебе?

— Вроде тоже… Хотя точно не знаю…

— Узнаешь, когда он со своей «двоечницей» тоже…

— Да ради бога, от него не убудет, зато научится!

— Я имею в виду, что у него с ней всерьез получится, а ты будешь не при делах вообще.

— Да и плевать, другого найду!

— А это еще бабка надвое сказала.

— Что — надвое? Что — найду, или что — плевать?

— И то, и другое, подруга…

— Да Женька еще одумается, прибежит!

— Обрадуешься тогда?

— Фиг знает…

Такой вот содержательный вышел диалог.

А что, зеркальные отражения часто бывают не глупее своего оригинала. Хотя, разумеется, и не умнее. Поэтому диалоги всегда или почти всегда заканчиваются полным взаимопониманием сторон.

Тщательно помыла Рита тети-Катины гостинцы, взялась было за нож, но, чуть поколебавшись, отложила — нет, береженого бог бережет, не стоит рисковать, надо нацепить очки.

Разумеется, она и без очков как-нибудь порезала бы овощи для борща — дело-то нехитрое. Но, под настроение, захотелось вдруг нашинковать свеколки не тяп-ляп, а как полагается хорошей хозяйке. Хотя прежде, кажется, ни разу даже в голову не приходило претендовать на это высокое, кто понимает, звание.

Но мелкую «соломку» строгать острейшим с зубчиками ножиком — дело не простое, даже с хорошим зрением можно запросто порезаться, а с таким, какое теперь у Риты, почти гарантированно. Но этого ни в коем случае допускать нельзя, хотя оно постоянно забывается. Как-то Рита месяца два назад жестянку с зеленым горошком неаккуратно открывала да поранила палец острой кромкой банки — так недавно лишь окончательно зажило, а то все кровоточило, все разъезжались края пореза, уже боялась, что либо не зарастет эта несчастная царапина до конца дней, либо того хуже — гангрена начнется. А что, сама видела у эндокринолога паренька с ампутированными пальцами. Да к тому ж — абсолютно незрячего. Господи, неужто доведется тоже до чего-нибудь подобного дожить…

Тьфу, тьфу, тьфу, — прочь, мысли, кыш, проклятые, не до вас сегодня, хоть сегодня отстаньте, проклятущие!

И мысли, как ни странно, впрямь отстали, что это вдруг с ними, никогда прежде ни на какие команды не реагировали, вот умницы…

А раз уж пришлось напялить ненавистную оптику, то вколола себе Рита заодно и очередную дозу инсулина — время уж подошло почти, час туда-сюда роли не играет.

Нет, Рита, конечно, понимает, что скоро подойдет такой момент, когда без очков нельзя будет и шагу ступить. Но всячески старается этот момент, как и прочие подобные, оттянуть, считает, что, заставляя глаза напрягаться, она их тренирует, благодаря чему они лучше сопротивляются вездесущей болезни.

Кроме того, очки, доставшиеся ей, как говорится, с «чужого глаза», такие старомодные и нелепые, что вконец уродуют лицо, и без того вечно изможденное, почти разучившееся улыбаться, успевшее покрыться сложнейшей схемой мелких морщин.

Собственно, очки Рита себе еще ни разу не покупала, а эти, честно признаться, — один из предметов меблированной квартиры, и напяливает их Рита, так сказать, без спросу. Но вряд ли даже мелочный хозяин апартаментов выразил бы какое-либо недовольство, застукав Риту в своих очках, скорей — посмеялся. Поскольку такой это раритет, что даже хозяин, будучи по возрасту много старше Риты, вряд ли мог быть его первым владельцем. Он, возможно, даже не знает, как такой музейный экспонат очутился в одном из закоулков недвижимости.