Михаил Пак - Натюрморт с яблоками
Детина с ключами помялся, и без слов зашагал вниз. Его спутница невозмутимо оглядела комнату, развернулась к выходу.
— Аполлон! — окликнула она своего друга, спускаясь. — Здесь в погребе забери банки с вареньем!
— На черта тебе сдались банки?! — бросил тот и стукнул наружной дверью. Ли-Маров накинул куртку и вышел во двор. Пришельцы садились у калитки в белую машину. Дмитрий закрыл дверь на щеколду, подбросил в печь дров. Алина была вне себя от гнева.
— Что, ушли?!
— Да, — сказал фотограф. — Это, должно быть, бывшая жена Литвинова.
— Таких нахалов надо еще подыскать!
— Да, занятные люди. Они даже не извинились.
— И откуда такие берутся?!
— Успокойся.
— Как тут успокаиваться? Лежим, понимаешь, отдыхаем, а тут спокойно как к себе заходят и глазеют.
— Они глазели на твои плечи. У этой девицы не такие красивые плечи как у тебя.
— Идиоты!
— Я заварю тебе ароматный чай «Принцессу Гиту».
— А ты что дверь не запираешь? А если бы это были какие-то обкурившиеся марихуаной бандиты? Или маньяки? Я удивляюсь твоему отношению ко всему, тебе кажется, что на дворе наступил всеобщий коммунизм, а люди вокруг такие, что мухи не обидят. Уверяю тебя, страшней человека нет зверя на земле, для него убить собрата, все равно что справить нужду. Кстати, вчера ты сам в этом убедился.
Одеяло на сидящей Алине сползло, обнажив ей груди.
— И когда, черт возьми, закончится весь этот бедлам?! — продолжала она, жестикулируя нежными, длинными руками. — А там наверху Бог все видит и терпит?! Конечно, никакой Бог не поможет жалким людишкам.
— Так сделать тебе чай?
— Не хочу я никакой чай! Налей мне лучше самогон!
Они выпили по рюмке самогона. Постепенно щеки у Алины зарозовели, а зеленые глаза покрылись синеватой шелковой вуалью.
— Ты ребенок, — сказала она, — тебя раньше времени выпустили на улицу, а ты еще даже не стоишь на ногах.
* * *Он доехал в метро до станции «Баррикадная». На улице, где располагались торговые ларьки, они с Алиной условились встретиться. По словам Алины, офис Ричарда Гросса находился отсюда недалеко, на Поварской улице.
— Эй, профессор! — прозвучал совсем рядом чей-то зычный окрик в то самое время, когда Дмитрий покупал газету в киоске. Мужик в инвалидной коляске без двух ног глядел в его сторону.
— Вы меня? — спросил фотограф.
— Ну, конечно, а кого же еще? — ответствовал инвалид.
— Но я не профессор, — сказал Ли-Маров, приближаясь к нему.
— Газету покупаешь, значит — профессор, — сердито выдавил человек в коляске. — Ну чего деньги тратишь на бумагу? Там все одно пишут, про политику, да про голых баб. Лучше бы подал мне на булку хлеба.
Дмитрий дал ему мелочь.
— Это другое дело, — кивнул мужик, ссыпая монеты куда-то за пазуху. Шея его была открыта всем ветрам, а старая военная куртка, должно быть, мало защищала от холода. Мимо его коляски шли люди, только что вышедшие из метро.
— Эй, интеллигент! — окликнул инвалид прохожего мужчину в берете. — У тебя усы отклеились! Слышь?!
— А ты, капитан, куда торопишься?! — задевал он тут же другого господина в демисезонном пальто. — В далекое плаванье, что ли, собрался? У твоего корыта дно прохудилось! Ведь потонешь!
Человек в пальто вернулся, стал в двух шагах от коляски.
— Я сейчас тебя как опрокину, — произнес он грубым голосом.
— Меня много раз опрокидывали, — сказал инвалид. — Привык. Да ты не серчай. Я нынче зол. Подал бы мне рубль, что ли… О, спасибо! Твой рубль я сохраню, не буду трогать, просверлю в нем дырку и повешу на шею, как талисман. Живи долго. А на мой язык не обращай внимания. На то он язык, чтобы болтать.
Мужчина в пальто нахмурился слегка и пошел своей дорогой.
— Послушайте, — сказал Ли-Маров сидящему в коляске, — может, вам не нужно так… Вы же отпугиваете людей.
— А, — махнул рукой инвалид, — все едино. И так плохо, и эдак хреново. Люди как сонные мухи, а я пытаюсь их расшевелить.
Тут подошла Алина.
— Привет! — сказала она, беря его под руку. Они зашагали в сторону Садовой-Кудринской улицы, мимо ресторанчика чешской кухни «У Швейка».
— Кажется, успеваем, — сказала Алина. — Ричард ждет нас ровно к пяти. А этот Игнат, я вижу, и тебя достал. Что, выцыганил монеты?
— Его зовут Игнат? — спросил Дмитрий.
— Он тут известная личность, — ответила Алина. — Злой как черт. Задирает всех подряд. Но подают. Знаешь, как он меня назвал однажды? Мадам вечернего тумана. Представляешь? Сейчас вспомню… «О, Мадам вечернего тумана! Придержите шаг ваших очаровательных ножек. Я вам поведаю историю о том, как простая деревенская девушка нашла своего принца.» Ну каково такое услышать?
— По-моему, замечательно.
— Я обычно обхожу его стороной, но иногда забываюсь и сталкиваюсь с ним нос к носу. И тогда-то я рискую в полной мере ощутить на себе острый его язык. В прошлом месяце я была свидетелем такой сцены, — молодая девчушка напоролась на коляску и ушибла себе колено. А Игнат отпарировал ей незамедлительно: «Мадмуазель! Глядите себе под ноги. Не надо витать в облаках, там ничего нет, кроме обмана. Привыкайте к обману людскому, раз уж вы родились на земле.» Вот что он ей сказал. Почему бы тебе не сфотографировать его? Занимательный типаж. А?
— Пожалуй, — согласился Ли-Маров.
— Я сказала Гроссу, что ты известный фотохудожник.
— Известный?!
— А разве нет? Если ты живешь у друга на даче и питаешься одной картошкой, это ни о чем не говорит.
Вскоре они прибыли на место. Алина толкнула дверь из кованных железных прутьев. Бизнесмен Ричард Гросс встретил их в своем кабинете. Улыбчивый, невысокий, худощавый, лет тридцати пяти, с зачесанными назад светло-русыми волосами.
— Здравствуйте! Очень рад встрече, — сказал Гросс с едва заметным европейским акцентом. — Много слышал о вас от Алины Андреевны.
После короткой церемонии знакомства, приступили сразу к делу. Рамки с фотографиями были извлечены из пакетов и разложены на диване и на полу. Дмитрий захватил ровно десять фотографии. Ричард внимательно оглядел их, темные сливовые глаза его блестели. Он усадил гостей за столик, велел секретарше принести кофе.
— Что ж, — произнес он удовлетворенно, — хорошего мастера видно сразу. Я бы приобрел, уважаемый Дмитрий, все фотографии, что вы принесли. Сколько бы вы хотели за них получить?
— Честно говоря, я еще ни разу не продавал своих снимков, — признался Ли-Маров.
— В самом деле? А на что вы живете тогда?
— Так. Печатаюсь в разных журналах.
— Гм… — проговорил бизнесмен раздумчиво. — Что вы скажете, если за каждую фотографию я заплачу вам двести долларов?
Дмитрий уставился на собеседника.
— Уверен — ваши произведения стоят дороже, — продолжал Гросс, — но я испытываю сейчас некоторые финансовые затруднения. Если вы найдете другого покупателя, могущего заплатить вам больше, я готов уступить.
— Он согласен, — вмешалась тут Алина.
— О, кей! — Ричард удовлетворенно улыбнулся. — В России я встречал уже несколько художников, очень самобытных и скромных. Буду рад, если в дальнейшем могу быть вам чем-то полезным.
— Спасибо, — пробормотал Дмитрий.
— А не могли бы вы подарить мне один из ваших каталогов? — спросил бизнесмен.
— Боюсь, что это невозможно, — сказал фотограф. — Я много странствовал по свету и все каталоги растерял, но то были скорей всего сборники, совместно с другими авторами.
— Вот как? Очень жаль. Художнику такого ранга как вы, необходимо иметь солидный альбом. У вас есть ученики?
— Нет.
— Почему?
— Гм… Я сам еще учусь.
— Вы слишком скромны. А скажите-ка, Дмитрий, если не секрет, сколько фотографий вы поместили бы в своем будущем альбоме?
— Около ста.
— Вы считаете, что все снимки будут равноценные?
— Нет, конечно. Но все они мне дороги. Это результат моего двадцатилетнего труда. Удачных снимков у меня было гораздо больше. Я сделал жесткий отбор и все, что считал второстепенным, выбросил. Но через несколько лет, из того, что имею, останется уже третья часть.
— Почему?
— Время идет, я становлюсь строже.
— Значит, время идет художнику на пользу?
— Не всегда. Порой опыт подводит, и я выбрасываю не самое худшее.
— Если я вас правильно понял, — Ричард Гросс лукаво взглянул на Дмитрия, — лет этак через двадцать вы оставили бы себе лишь одну фотографию? Так?
— Пожалуй.
— И какую бы оставили? — допытывался бизнесмен. — Из тех, что имеете. Представим, что двадцать лет минуло. Какая же это фотография? Только честно.
— Три яблока, — сказал фотограф.
— Три яблока? Натюрморт?
— Да.
— Этакий вы хитрец! — рассмеялся Ричард. — А ведь не предложили его мне. Похвально! Я бы на вашем месте тоже так поступил. У каждого художника, как у артиста, есть свой коронный номер, главное произведение. Я вам предлагаю, Дмитрий, сделку. Своего рода, сделку века, если хотите. Я покупаю ваш натюрморт. Я его не видел, но, тем не менее, я покупаю ваши яблоки, Дмитрий, за тысячу долларов. Хотя у меня финансовые затруднения, я готов, как говорят у вас в России, затянуть туго пояс. И рискнуть. Согласны?