Рольф Лапперт - Пампа блюз
Госпожа Вернике всегда осматривает Карла в гостиной. Я выкупал его, побрил, натер одеколоном и одел в чистую пижаму. Сейчас он лежит на диване, а она прослушивает и ощупывает его, проверяет глаза, язык, горло и уши, изучает вены на ногах и желтые ногти. Одновременно она разговаривает со мной. Спрашивает, не случалось ли чего необычного, не возникало ли с ним каких-то новых проблем, стало ли хуже с памятью, жаловался ли он на боли, нормально ли ест, и как ходит в туалет, и так далее.
Я сижу в кресле и отвечаю на ее вопросы, которые она мне задает каждую неделю. Когда список заканчивается, она спрашивает про меня. Ее интересует, как у меня дела с учебой, продвигается ли ремонт автобуса, как там Масловецки, что слышно о моей матери. Я не слишком люблю говорить, особенно о матери, но она, видимо, этого даже не замечает, или ей все равно. Госпожа Вернике — приветливый и отзывчивый человек и уж точно хорошая медсестра. Но мне она почему-то напоминает полицейского. Может, из-за формы: темно-синие брюки с отглаженными стрелками, белая футболка и светло-синяя жилетка. А еще из-за хрипловатого голоса, прически и напористости, которую она проявляет на работе.
Вообще, госпожа Вернике больше похожа на мужчину. Если бы не пышная грудь и мягкие черты лица, она выглядела бы точно как завхоз из моей старой школы.
— Беньямин?
Тут я понимаю, что все это время задумчиво смотрел на грудь госпожи Вернике, и внутренне съеживаюсь.
— Да?
— Я тебя спрашиваю — ты знаешь, где сейчас твоя мать?
Госпожа Вернике что-то пишет на листе бумаги и вырывает его из блокнота.
— В Лионе, — отвечаю я. — Или в Мадриде.
Голова горит, я чувствую, как лицо становится пунцовым.
— Либо во Франции, либо в Испании.
Она убирает блокнот и ручку в кожаную сумку и строго смотрит на меня.
— Ты даже не знаешь, в какой она стране?
— Надо посмотреть в расписании гастролей.
Ненавижу, когда госпожа Вернике расспрашивает меня о матери.
Госпожа Вернике вздыхает. Потом вынимает три упаковки таблеток из сумочки и кладет их на стол:
— Это для твоего деда. Как принимать, ты знаешь.
Карл по-прежнему лежит на диване, вытянувшись в струнку. С момента, как пришла госпожа Вернике, он сказал одно-единственное слово. Он ответил: «Хорошо», когда она спросила его, как дела.
— Ясно, — говорю я и встаю. Я вспотел.
Госпожа Вернике захлопывает сумочку.
— Можете одеваться, господин Шиллинг, — сообщает она громко Карлу. И делает это каждый раз, хотя точно знает, что Карл не может одеться сам.
— Спасибо, — отвечает Карл и садится на диване.
Госпожа Вернике крепко жмет мне руку. Я вдыхаю запах табака, который идет от нее.
— Смотри за ним как следует, слышишь?
— Да, — говорю я. Едва не вырвалось: «Так точно!»
Мы идем к двери, выходим на солнце и шагаем через палисадник. Стало жарко. Голова по-прежнему горит.
— Кстати, твой дед совершенно здоров.
— Гм.
Я снова ловлю себя на мысли, что не почувствовал бы никакой разницы, скажи она мне, что Карл очень болен и скоро умрет. Я ненавижу себя за это, мне хочется измениться.
— Здоров физически. Ты делаешь с ним упражнения?
— Для головы? Да.
Я понимаю, что снова краснею, потому что наврал ей. Ее упражнения надо выполнять каждый день, я же делаю их максимум два раза в неделю.
— Ладно. И не забывай, что он должен много пить.
— Да.
Госпожа Вернике бросает сумочку через окно на переднее сиденье. Пепельница у нее в машине наполовину выдвинута и забита окурками.
— Тогда до следующего раза, — говорит она на прощанье, с кряхтеньем втискивается в машину, закуривает сигарету, заводит мотор и уезжает.
Надо бы посмотреть головки цилиндров ее «Купера», и выхлопная труба как-то подозрительно бухтит. Недаром Петр всегда говорил, что английские машины — барахло, все, кроме «Бентли» и «Роллс-Ройса».
Я жду, пока рассеется облако пыли, и возвращаюсь в дом.
Карл по-прежнему сидит на диване. Мне становится так стыдно перед ним за мои черные мысли, что я сажусь рядом и беру его за руку.
— Холодные руки, — говорит Карл.
Я отпускаю его руку.
— Женщина.
— A-а… У госпожи Вернике холодные руки?
Карл кивает:
— У Сельмы нет.
Моя бабушка ушла от деда больше двадцати лет назад. Она снова вышла замуж и уже давно живет в Новой Зеландии. Иногда она присылает нам письмо или открытку. Когда я читаю Карлу, что она пишет, я никогда не знаю, понимает он меня или нет. А тут он вдруг вспомнил, что у нее теплые руки. Человеческий мозг — удивительная машина. Я представляю себе, что там внутри — гигантский ящик, набитый ненужным хламом, пожелтевшими фотографиями и дневниками, воспоминаниями и чувствами.
— Хочешь, сыграем в «Мемори»?
Карл смотрит на меня и пожимает плечами.
Госпожа Вернике дала мне три набора карточек для игры, чтобы я тренировал Карлу память. В первом наборе — цветы, во втором — животные, а в третьем — разноцветные орнаменты. Разумеется, Карлу больше всего нравятся цветы. Желтые тюльпаны, красные розы, синие фиалки. Двадцать пять разных цветов, по паре каждого.
— Давай сыграем. Интересно же.
Я достаю карточки и вывожу Карла на веранду.
7
После обеда мы с Карлом едем в деревню. Мне просто необходимо на несколько часов вырваться из дома. Еще я хочу выяснить, забрал ли Отто свой трактор и нормально ли тот заводится. Я собираюсь поговорить с Масловецки. Мне совсем не нравится его идея с НЛО. Так с друзьями не поступают, даже если ты уверен в том, что действуешь ради общего блага. Не говоря уже о том, что и сама затея — полная фигня.
На улице стало по-настоящему жарко. Даже ветер во время езды кажется слишком теплым. На небе не видно ни облачка. Монотонность синевы прерывают два самолета, прочертившие над нами огромный размытый крест.
На парковке перед мастерской стоят велосипеды Курта и Вилли. Судя по всему, прошлой ночью Масловецки разыграл свой спектакль с НЛО над домом Вилли.
Внутри мастерской относительно прохладно. Трактор блестит в лучах света, проникающего в помещение сквозь окошко на крыше. Модель «Ханомаг Бриллиант 600», год выпуска — 1962, четыре цилиндра, пятьдесят лошадиных сил. Похоже, Отто не торопится забирать его. Я сажаю Карла на диван и ставлю перед ним на столик открытый термос с холодным лимонадом.
— Не забывай пить, слышишь?
— Да, — говорит Карл. Рядом с ним лежит стопка журналов, на коленках у него — пустая коробка из-под печенья. На какое-то время я нашел ему занятие.
Я захожу в контору, хотя Масловецки, Курт и Вилли и без меня там еле помещаются. В углу дребезжит переносной кондиционер, наполняющий помещение прохладным воздухом. Масловецки сидит в своем кресле и с кем-то беседует по телефону. Он машет мне рукой. Хотя он улыбается, по нему видно, что он напряжен. Курт и Вилли сидят за столом. Перед каждым из них — лист бумаги, на котором они что-то рисуют. Оба на секунду поднимают голову, чтобы пробормотать мне: «Привет». Только сейчас я понимаю, что они что-то чертят и красят маркерами.
Масловецки вдруг оживляется. Он вскакивает и рукой закрывает свободное ухо.
— Что? — кричит он громко. — Да, Масловецки! Вингроден, все верно! — Что? — Ах, да, я уже вчера один раз… Что? — Да, это… — Да, могу себе представить, но у меня тут сразу двое… — Нет, оба абсолютно здоровы! Могу вас… — Кому? — Но, может быть, вы приедете сюда и сами с ними… — Понимаю. Хорошо. Есть и другие газеты! С настоящими журналистами, которые… — Сами идите туда же!
Масловецки швыряет телефонную трубку.
Курт и Вилли отрываются от своего занятия и вопросительно смотрят на него.
— Говорил с местным редактором, из «Норд-Ост курьер». Знаете, что сказал этот идиот?
Курт и Вилли синхронно качают головой.
— Что мне надо звонить в Министерство авиации! Масловецки смеется.
Курт и Вилли лишь недоуменно переглядываются.
— Министерство авиации! Придурок!
Масловецки закрывает глаза и делает глубокий вдох, потом обращает на меня сияющий взгляд:
— Привет, Бен! Рад тебя видеть!
— Здорово, — отвечаю я. Теперь понятно, что рисуют Курт и Вилли. НЛО.
— Представляешь, сегодня ночью Вилли тоже видел ту летающую штуковину!
— Да ну?
— Фантастика, да? Вилли, расскажи Бену, как все было. Кажется, Вилли чувствует себя неловко. Еще вчера он смеялся над Куртом, а сегодня уже и сам начал сомневаться, все ли в порядке с его собственной головой.
— Ну-у, я лежал в кровати, — бормочет он тихо, — и вдруг слышу странный шум. Открываю глаза, а там свет и вообще.
Масловецки берет у Вилли рисунок и с серьезным видом начинает рассматривать его.
— А это что?
— Марсианин, — отвечает Вилли.
— Так ты и марсианина видел?
