Аскольд Якубовский - Браконьеры

Отчего-то Владимир Петрович испугался.

— Эй, ты! — гаркнул он и отступил. И поискал глазами какой-нибудь предмет для защиты. Но росли трава да низенькие тальники. В руке была связка уснувших чебаков. «Хлестану ими по морде», — решил он.

Сапоги двинулись к Владимиру Петровичу, из куста выставился зад, обтянутый зеленым диагоналей, и вылез Сашка. На щеке его отпечатался какой-то стебель, на шее висел бинокль.

Глазки его посверкивали.

По довольному виду Сашки догадался Владимир Петрович: в той белой лодочке Малинкин.

Сашка подмигнул и поправил фуражку.

Он обрадовал Владимира Петровича тем, что был знакомым человеком. Но с выползанием Сашки из кустов задом наперед все преобразилось в неприятную проблему. Знак вешать? Это заинтересует Сашку. Не вешать его? Обозлится Малинкин и лишит стерляди.

— Перевоспитали? — спросил Владимир Петрович. — Выпустили?

Сашка не обиделся. Он нагло ухмылялся. Чему?

— Слежу за вашим другом Малинкиным, — сообщил Сашка. — Вот только что они ха-а-арошую сеть вытравили и за подергушки взялись. Темнят.

— Та-а-ак… — протянул Владимир Петрович.

— Именно так, — ответил Сашка.

— Малинкин мне не друг, — объяснил Владимир Петрович. — Глупости… Ладно, я пошел.

— А вы побудьте со мной, — предложил Сашка.

Издевка была в Сашкином голосе. Ясно, они следили за ним.

Он думал, что живет и ходит сам по себе, а за ним подглядывали в бинокль.

Сергеев в городе. Значит, вел наблюдения Сашка.

— Шутник, — сказал Владимир Петрович. — Зачем мне сидеть в тобой в кустах? Ты же не девушка.

— Плевали девушки на плешивцев, — быстро ответил Сашка. Он заедался, надо скорее уходить. И Владимир Петрович пошел. Он шагал презрительно, раскачивал широким тазом.

— Знак тревоги пошли вешать? — близко спросил Сашка. Оказывается, шел следом. Знак? Это серьезное обвинение. Пришлось остановиться.

Владимир Петрович стоял и глядел на Сашку, а тот усмехался — злобно. Зубы у него белые и острые.

— Не понимаю.

— Знак: тикай, мол, друг Малинкин, егеря здесь.

Гм, узнали. Но… при этаких словах нужно оскорбиться, обязательно. Иначе прицепятся к нему.

— Но, но! Забываешься! — вскричал Владимир Петрович.

— Рыбный вор! — крикнул Сашка. — Пузырь!

— Сопля! — отозвался Владимир Петрович. Он шел, треща кустами. «Молчать, молчать, — твердил себе Владимир Петрович. Злость опасна. А дать бы паршивцу по шее».

— Жулик! — крикнул Сашка. Владимир Петрович как раз переходил протоку, забыв подсучить штаны.

— Прохвост! — огрызнулся он.

Владимир Петрович был зол на себя — связался! С сопляком! Чтобы избыть злость, он схватил топорик и рубил сушняк.

Отточенное лезвие легко перекусывало мертвые сучья.

Он рубил Малинкина, втянувшего его в глупую историю, того человека, что в делах опережал Владимира Петровича, выхватывал из-под носа лакомые места и превосходные квартиры.

Он носил разные фамилии, был разного возраста.

Он был то Жвакиным, то Кудиновым, женившимся на красивейшей в городе девушке.

…Наконец Владимир Петрович устал и мог рассуждать хладнокровно. Ругает Сашка? Пусть. Догадались? А где вещественные? Он ел стерлядь? Так ее все отдыхающие жрали, покупая у того же Малинкина. Что случилось? Лишняя нервная встряска, и все. Но есть, есть успокоитель. Владимир Петрович подсел к котелку. Он зацепил ложку грибовницы, хлебнул — солнечная благодать вошла в него. Он заторопился, ел жадно, грубо, прямо из котелка. Лук откусывал, хлеб рвал пальцами.

Каждая ложка несла успокоение. И когда Владимир Петрович поскреб дно котелка, то был спокоен и благодушен. Он прощал себе ошибки — чужая была обстановка, нелепая ситуация. Он прощал Сашку: молод!

— Что, насыпали перца на хвост? — с усмешкой говорил он себе, чистя рыбу. Возясь, наткнулся на телеграмму. Приходила-таки золотая девушка. Должно быть, она слушала его диалог с Сашкой.

Он пробежал телеграмму Контактыча о сроке выезда в город и обрадовался: скоро… Итак, теплоход, девять вечера, двадцатое. Хорошо! Отлично!

…Смеркалось. Горели бакены. Лодка Малинкина продвигалась к острову.

Неторопливость Малинкина была уверенная. «И тебе насыплют перца на хвост», — злорадствовал Владимир Петрович.

Наступающую ночь, такую необычную в своей жизни, Владимир Петрович едва не упустил. От еды он раскис и если бы пил на сон грядущий чай, то заснул бы спокойно.

Но чай кончился, пришлось пить кофе, хранившийся в пластиковом мешочке. Это взбодрило. Поворочавшись на матрасике часа два, Владимир Петрович чертыхнулся, встал и ушел к костру. Прилег.

Шаяли угли и звезды. Повис Звездный Ковш. Владимир Петрович искал Полярную звезду, чтобы определить время, не глядя на часы-браслетку, и не нашел ее. Но, вспоминая названия созвездий, бормотал:

— Орион… Козерог… Онтарио. Но это же озеро…

И вдруг ночь лопнула — с шипеньем и треском. С острова вспорхнула зеленая ракета, описала траекторию и повисла над белой лодочкой. Вторая ракета пронеслась прямо к лодке.

Это летанье зеленых огней просыпало на воду изумруды — на миллиарды рублей.

Началось!..

Владимир Петрович вскочил. Он слышал — моторы взревели в ночи и покатились к острову. Значит, Сашка караулил не один.

В темноте не было видно набегающей лодки, только несся звук. Непонятно, далеко лодка или близко, подходит она справа или слева… Еще ракета, теперь красная, сыплющая рубины. Что это? Сигнал атаки?

В набегающей лодке, понятно, Сергеев.

Вот к грому сергеевской лодки присоединились покашливанья: Васька заводил моторы. Вот и звук, двинувшийся прочь от острова. И на мгновенье Владимиру Петровичу захотелось сунуться в эту кашу.

Хотелось глупо нестись в одной из взбесившихся лодок, чувствовать страх погони и ощущать счастье ухода от нее.

Слушая моторные ревы, наблюдая за суетой фонарика на острове (Сашка бегал с одного мыса на другой), Владимир Петрович раскусил ту штуку, что выпекли егеря.

Понял, драка с милицией была обманная драка, отъезд Сергеева — хитрый отъезд. Только сейчас Владимир Петрович раскусил особый тип ума Сергеева. Это был опасный, капканный ум.

Купил старший егерь Малинкина, с потрохами съел. Выстрел — небо вздрогнуло. Снова грохот — стреляют, и если не врут уши, из боевого карабина. Это да!

Кто стреляет?… Сергеев?… Васька?… Снова выстрел.

Нет, это уже не шуточки, это — война. Оконченная война — эхо последнего выстрела еще бегало от берега к берегу, а моторы стихли. Теперь неслись вскрики. Кричат не то «ура», не то «а-а». Кто кричит?… Сергеев?… Малинкин?… Наверное, лодку на абордаж берут.

Это надо же придумать — брать лодку на абордаж в индустриальном веке! Какой чепухи не увидишь в деревне.

А Сашка? Его фонарь безумствует на острове. Снова мотор, но теперь на одной лодке засвечен фонарь. Его свет, прыщущий с носа, казалось, тащил лодку к острову.

Владимир Петрович в сильном волнении сбежал к протоке (все звуки тотчас заглохли) и снова наверх. Он суетился, ощущая, что теперь все происходящее имеет отношение и к нему.

Лодки шли в протоку.

— Сколько?! — кричал Сашка. — Кого?

Он мотал фонарем. Из темноты вопил Сергеев:

— Кастрюки-и-и!.. Полно-о-о!.. Се-те-ей… нава-а-ло-ом. Стер-ля-дей… Корзина-а-а…

Торжествующие крики приближались.

«Гм, кусочек, — соображал Владимир Петрович. — Да еще факт браконьерства, да штраф, да несчитанные рыбы. Полный разгром! Вот это Сергеев!»

— А пузатый?

— Хвост поджал, городская жаба! — орал Сашка.

Владимир Петрович сморщился — ругай, если хочешь, но зачем оскорблять?

Лодки шли к берегу. Сергеев видел — моргает Сашка фонарем, старается, зовет. А эти? Сергеев повернул голову. Он оборачивался всем телом, держа карабин на коленях.

Мужики вроде бы и не дышали. Их лодка шла, веревка (он пощупал ее) крепкая. Дело сделано, и хорошо сделано. Пусть болтают в деревне, пусть ругаются. Любители рыбки теперь долго не полезут сюда.

…Малинкин сидел, держа рукой поясницу… Когда начали валиться на него ракеты (одну засветили чуть не в морду), в Малинкина вошла слабость. Прошила, можно сказать. Руки его расслабли и ноги, а поясница стала мягонькой. И хотя твердил он себе, что не посмеет Сергеев бить в них боевой пулей, (все же раскис.

Да и Василий хорош. Скидывая сеть, он запутал винт мотора.

Малинкин держался за поясницу и подсчитывал убытки. Сетей в лодке семь, кастрюков пятнадцать, стерлядей полная большая корзина. Все! Кончено! И ему стало жалко себя.

— Не человек ты, — сказал он Сергееву. — Разве можно бить из карабина! Все же не конфетой стреляешь. Говоришь, целил мимо? А если бы угодил? А? Выходит, я для тебя дешевле пескаря?…