Лебедев Andrew - Проститут
Да, Надя была самой интересной. Ее и парни все побаивались. Ну, не только потому что знали, кто у нее отец, и что случись какая-нибудь неприятность, можно будет и получить, так что мало не покажется. И родителям достаться сможет на орехи.
Уважали и по… Как бы это… По имущественному статусу, из-за богатства.
Но парни Надю не только за положение ее страшного папашки уважали.
И сама Надя умела за себя постоять.
Все на Котовом поле помнили тот случай, когда пьяные, обкуренные анашой цыгане забрели на школьную дискотеку, а Надя с Ланочкой учились тогда в девятом, и начали эти смуглые ребята к девочкам приставать.
Принялись руки распускать, выражаться.
И из парней с их школы никто тогда не вступился за девочек. Все цыган боялись.
Прямо оцепенение какое-то от страха напало на мальчишек из десятого и из одиннадцатого классов.
А Надя, когда ее за талию попытался обнять самый пьяный и самый наглый из непрошенных гостей, маникюрными ножницами этому "роме" по морде и в живот!
Кровищи было!
Тут сразу и скорая, и милиция.
Ну, и кабы не папаша – полковник, порезали бы потом цыгане Надю.
По-крайней мере, грозились подкараулить по дороге из школы..
Но папашка Надин ездил на стрелку с местным бароном, после чего цыганские пацаны за километр стали обходить дискотеку на Котовом…
Такой вот Надюха девчонкой была.
– И откуда ты про все такое знаешь? – спрашивала Ланочка, недоверчиво вскидывая красивые дуги бровей.
– Знаю, – бурчала Надя, – в Интернете нашла и прочитала.
Говорили подруги про все. И про кино, и про мобильные телефончики, и про модные тряпочки, и про Бритни с Дженнифер…
Но обо всем этом можно было поговорить с любой из Ланочкиных подружек. И суть разговора всегда была бы примерно одинаковой, не изменяющейся от перемены собеседницы.
Однако про одну вещь по-настоящему душевно можно было поговорить только с Надей.
Только Надя могла сказать про отношения с мужчинами так веско и так убедительно, что ей Ланочка сразу верила.
И Любочка Тимофеева, и Оленька Разбаш – тоже с удовольствием болтали о парнях и про все такое. Но их познания основывались на киношках и рассказах старших родственниц и подруг. То, что говорили про взрослые отношения Любочка с Оленькой, – звучало как-то по-детски. Словно девочки детсадовского возраста в песочнице играют в кухню и пластмассовыми ножиками режут нарванную на газоне травку, подражая маме и бабушке, готовящим обед…
А вот Надя говорила про взрослые отношения так, как будто ей было тридцать лет.
Так, как будто она уже замужем побывала.
– И откуда ты это знаешь? – спрашивала Лана.
– Знаю, – отвечала Надя.
***– Дайте нам, пожалуйста, двадцать рублей! Нам очень нужно…
Эти две девчонки смотрели на него как на последнюю надежду.
Глаза, словно четыре габаритных огонька у двух тонущих на море судёнышек.
Спасите наши души.
SOS.
Баринов давно знал это свойство своей внешности, из-за которого попрошайки всегда выделяли его из толпы, как самого доброго, что ли, самого покладистого, не способного не подать.
Он, и правда, никогда никому не отказывал. И даже нагло врущим наркоманкам, которые, сделав грустную гримаску, лгали, будто им не хватает на лекарство для ребенка. И его не разочаровывало и не обижало, если, получив из его рук мятую бумажку, врунья тут же сбрасывала с себя притворную грусть и радостно бежала к поджидавшему ее возле аптеки наркоману, поделиться удачей, мол, развела глупого лоха… Баринова это не обижало. Он рассуждал так: подав этим двум наркоманам, он избавил их от необходимости совершить какое-нибудь преступление. Ограбить слабую старушку, украсть, а то и убить… Он им дал денег и тем самым спас и их от греха, и бабульку какую-нибудь уберёг от удара по голове в темной подворотне.
Сейчас Баринов только что вышел из церкви.
Стоял вторую половину службы, литургию верных, и говорил с Богом про себя.
Ему было в чем покаяться.
Тяжелы грехи…
Ну…
И как тут не подать, если две пары таких глазок смотрят на тебя?
Лана никогда не решилась бы сама попросить.
Наверное, умирала бы с голоду, умирала бы в лихорадке без лекарств, но не перешагнула бы через свою природную стеснительность.
Это Надя, решительная в своей практичности, это она подошла к доброму дяденьке и стала рассказывать ему, что они в Москве остались без денег.
– А знаете, девочки, если собирать по двадцать рублей, вы так много не насобираете. Нарветесь еще на каких-нибудь проходимцев или злых людей, обидят вас, – сказал Баринов с улыбкой, раскрывая бумажник. – А давайте-ка лучше отведу я вас в хорошее кафе тут за углом, и мы вместе плотненько позавтракаем, а?
Девушки глядели на него с недоверием.
Особенно та, что обратилась к нему с речью о двадцати рублях.
– Вы, наверное, думаете, что пожилой мужчина хочет воспользоваться вашим бедственным положением и заманить вас куда-то? – Баринов с легкой усмешкой поглядел в недоверчивые глаза.
Две минуты шли до кафе с французским названием "Ren-dez-vouz".
– Я в этом кафе, бывает, завтракаю кофе с круассанами, – пояснял Баринов, пропуская девушек вперед в стеклянные двери.
Он все время без умолку говорил, чтобы не дать подружкам передумать и убежать.
Ему непременно хотелось накормить этих, по всей видимости, ночь не спавших и голодных девчушек.
– Неужто и взаправду из дому убежали? – спросил Баринов, когда девчонки с присущей их молодости голодной жадностью съели сразу по три турновера с мясом и шпинатом. Светленькая, которую звали Ланой, та еще сперва стеснялась, сдерживала желание проглотить турновер сразу целиком и, откусывая по чуть-чуть, все поглядывала на Баринова, а вдруг отнимут её турновер или отменят этот бесплатный праздник живота и скажут: "А мы вас разыграли, теперь платите денюжки!" – Так что? И вправду вы в бегах?
– Ага, правда, – с набитым ртом отвечала Надя и тут же, спохватившись, что сболтнула лишнего, добавила: – Но у нас с законом все в порядке, мы совершеннолетние, у нас и паспорта имеются.
– Боитесь, что я в милицию на вас пойду доносить, – вздохнул Баринов. – Не бойтесь, милые мои, я уже достиг такой стадии наполнения своей души грехами, что лишние мне уже ни к чему.
– Это как это так? – прихлебывая свой капуччино, поинтересовалась Надя.
– Душа человека – это сосуд…
– Сосут? – переспросила Надя и прыснула, прижав руку к груди и стрельнув глазками на подругу.
– Не сосут, а сосу-Д, – выделив последнюю букву, без злости и раздражения повторил Баринов.
За столиком на минуту воцарилось неловкое молчание.
– В общем, получается, вы как эти? Как хиппи что ли? – нарушил тишину нежданный благодетель.
– Как кто? – переспросила Надя.
– Как дети-цветы.
Баринов был слегка раздосадован, что отвечает ему только эта более бойкая девочка – Надя, ему очень хотелось разговорить скромницу Ланочку.
– В годы моего детства, – глядя именно на Лану, начал он, – в начале семидесятых годов прошлого века в Америке стало вдруг распространяться такое социальное бедствие, как массовый побег старшеклассников из родительских домов.
– И куда же это они бежали? – орудуя зубочисточкой, задорно спросила Надя.
Даже не одарив Надю взглядом, продолжая смотреть только на Ланочку, Баринов невозмутимо продолжил рассказ:
– Причем бежали старшеклассники из очень внешне благополучных домов с хорошим достатком, где у детей было всё – и гарантированное высшее образование, и телевизоры, и одежда, и мотоциклы, и всё-всё-всё, о чем бедные слои молодежи могли только мечтать.
– И все же, куда они бежали? – настойчиво повторила свой вопрос Надя.
– А бежали они в Калифорнию, – Баринов расслабленно откинулся на спинку кресла.
– В Калифорнии вечное лето, огромные пляжи и, главное, дикая конопля, которая растет в калифорнийской степи.
– Марихуана! – понимающе кивнула Надя.
– Она самая, – кивнул Баринов.
– А в России куда бежали? – вдруг подала голосок тихая Ланочка.
– В России? – Баринов даже поперхнулся кофе. – Не было тогда России, Ланочка миленькая, были СССР и железный занавес по всей границе с Западом, так что некуда было бежать.
– А у нас здесь разве конопля не росла? – фыркнула Надя. – СССР – страна большая, можно было найти, куда податься.
– В том то и дело, что некуда, не было свободы в стране.
– А расскажите про детей-цветов, пожалуйста, – попросила Лана, ласково глянув на Баринова из под длинных светлых ресниц.
– Про детей-цветов? – переспросил Баринов, и взгляд его слегка затуманился.
Он замолчал.
– Ну, так чего остановились? – нетерпеливо крякнула Надя.
Баринов обвел взглядом полупустое кафе и вдруг встал и решительно направился к небольшой сценке, на которой стоял самый настоящий белый рояль.
– Эй, Максим, вы позволите? – крикнул он бармену, тихо протиравшему свои и без того идеально стерильные бокалы.
